Дошли до середины деревеньки, прежде чем показался какой-то толстенький тип. Запахнувшись в кимоно, позёвывая, он поспешил перегородить нам путь. Назвался местным старостой и поинтересовался, кто такие и чего нужно. Пространство вокруг подсвечивал себе чем-то вроде «летучей мыши», но я понятия не имею, как это по-японски называется.

Кейдзо ответил полным достоинства голосом, что зовут его Иноуэ Каору, он самурай. Везёт свою жену в Токио, дабы та могла помолиться в храме Киёмидзу Каннон-до, что расположен в парке Уэно. Вместе с нами два телохранителя, имена которых ему знать совершенно не обязательно. Внимательно выслушав, староста поинтересовался, желают ли путешественники продолжить свой путь или хотят остановиться на ночь.

Бывший шпион посмотрел вопросительно на меня. Мне ничего не оставалось, как кивнуть. Было бы, в самом деле, неплохо отдохнуть немного. Привести себя в порядок, поесть. О том, чтобы душ принять, уже и мыслей не было: откуда бы таким удобствам взяться в этой деревеньке? Староста, видимо, с хозяином крошечной гостиницы был в родстве. Он самолично отвёл нас туда, а потом удалился, весьма собой довольный.

Нам выделили две комнаты. Одну для супругов Иноуэ, на чьё имя и был паспорт бывшего шпиона (хотя почему бывшего, если он снова таковым стал), другой для их слуг. У тех документы, само собой, были. Только их проверять никто не стал: феодальные отношения даже в середине ХХ столетия в Японии себя не изжили окончательно. Проще говоря, если ты слуга, то важны лишь имя и статус твоего суверена, а ты, уж коль довелось родиться нищебродом, так выполняй приказы господина и не вякай.

Оказавшись в «номере», — по сути, комнате примерно двадцати квадратных метров с бумажными (буквально) стенами, я первым делом стянул с себя женское кимоно и, оставшись в исподнем, завалился спать. Война войной, но что проку от бойца, который не сумел восстановить силы? Кейдзо поступил благоразумнее. Сначала разделся, разложил одежду, затем сходил по мелкой надобности и даже, судя по мятному запаху, умудрился зубы почистить. Лишь после этого пришёл и расположился на циновке рядом.

Не привык я к такому, что тут скажешь. Вместо матраса — жёсткий деревянный пол с подстилкой из тростника. Вместо подушки — деревянный валик, от которого шея с непривычки ощущается, словно сама из полена выточена. Удобства — во дворе, а пища такая скудная, что невольно задумаешься: как они тут вообще выживают, японцы эти? Пришлось распотрошить собственные запасы, чтобы подкормиться немного. Это было вчера поздно вечером, чтобы не пришлось спать с урчащими от голода животами.

Рано утром, расплатившись и поблагодарив за ночлег (я бы и одной звезды не дал этому «отелю»), мы двинулись на поиски заведения, где бы перекусить. Не затем старались, чтобы животы набить, а потому, что Кейдзо насоветовал. Сказал просто: модно будет послушать разговоры местных жителей о том, о сём. Глядишь, узнаем что про наличие береговой охраны или даже присутствие воинских частей.

А что? Идея мне очень понравилась. Покинув «гостевой дом», мы отыскали заведение общепита. Зашли, расположились, как здесь принято, прямо на полу. Кейдзо сделал заказ. Я не стал спрашивать, что именно нам принесут. Поскорее бы, а то живот сводит. Сухпай, конечно, вещь полезная и питательная. Но его пришлось экономить. Потому все остались после быстрого завтрака, по сути, голодными.

Местная еда оказалась непривычной на вкус, состояла из морепродуктов и риса, но была довольно сытной. Только мы не торопились, чтобы дать возможность Кейдзо наслушаться вдоволь разговоров немногочисленных посетителей. Чем он и занимался, делая вид, что болтает со мной о том, стоит ли нам всё-таки сесть на поезд до Токио или продолжить паломничество пешком. Я пытался «спорить» (шептал, чтобы не выдать себя). Говорил, что пешком — это будет правильно, а иначе небо не примет мои молитвы, и я не смогу «стать матерью». Словом, плёл всякую ерунду, лишь бы снаружи казалось, будто супруги о чём-то непринуждённо беседуют.

На следующее утро мы покинули ночлежку и двинулись в сторону Токио. Благо, дорога из Кисаката, — так называлась деревенька, где мы провели ночь, и около которой высадились на берег, — тянулась вдоль океана, и можно было перемещаться, наблюдая за наличием прибрежных укреплений. А их-то, к нашему большому удивлению, и не было. Ничего: ни зенитных орудий, ни сторожевых постов, ни кораблей, курсирующих туда-сюда и охраняющих окрестные воды.

Пока шли до следующей деревеньки, — Камихама, — не встретили ни одного военного грузовика. Всё выглядело так, словно Японская империя не находится в состоянии войны с целым миром. Да, люди, которые попадались навстречу или обгоняли нас, бредущих вдоль дороги, выглядели озабоченными. Оно и понятно: страна испытывает большие трудности, поскольку экономика переведена на военные рельсы, и для удовлетворения внутренних нужд остаётся совсем мало.

Мне пришла на ум фраза «Всё для фронта! Всё для Победы!» Вероятно, у японцев столь же высок патриотический дух. Только не могу сказать, чтобы он был направлен на благое дело. Их империя не свои законные земли защищала почти сорок лет, а зарилась на чужие. Теперь пришло время расхлёбывать ту кашу, которую сами же и заварили.

До Камихама прошли пять километров, остановились в небольшой забегаловке, чтобы перекусить. Чёрт побери, я ощущал себя в эти минуты не разведчиком, а каким-то туристом! Гуляю, воздухом свежим дышу, морепродуктами питаюсь. Когда увидел наконец полицейского, захотелось «языка» взять. Предложил это Кейдзо, он посмотрел на меня, как на умалишённого:

— Сдурел? — спросил шёпотом. — Думаешь, если здесь много населения, то пропажу одного представителя властей никто не заметит? Нет, Алексей. Надо действовать умнее.

С этими словами он отправился к полицейскому. Почтительно поклонился ему, потом они о чём-то беседовали минут десять. После мой напарник вернулся, опустился на пол, — мы сидели за низеньким столиком, из-за чего у меня вторые сутки болели мышцы ног, не привык я к такому, — и рассказал, что обстановка в окрестностях спокойная.

— Я представился ему паломником и спросил, смогу ли пешком, без проблем, добраться до Токио, куда иду вместе с женой на богомолье. Он ответил, что перемежения внутри страны ничем не ограничены. Я поинтересовался: «А как же войска? Ведь говорят, враги приближаются с запада, грозят высадкой на наши острова». Он только улыбнулся: мол, слухи об этом сильно преувеличены. Не стоит разводить панику. И вообще о таком лучше не говорить. Хотите знать, как дела? Читайте газеты и слушайте радио. Там всё говорят.

— Ну да, знаем мы их прессу, — усмехнулся я. — В прошлый раз… — и прикусил язык, поскольку едва не ляпнул, что когда случились подряд две атомные бомбардировки, власти скрыли этот факт: по стране ползли слухи, но официальные органы хранили гробовое молчание. Как и у нас во время аварии на Чернобыльской АЭС. Выдали несколько дней спустя коротенькое сообщение, и всё. Да и из него почти ничего невозможно было понять.

— В общем, самим придётся информацию добывать. Ну, и как ты предлагаешь это сделать без пленного? — в лоб я спросил Кейдзо. Общались мы на японском, но старались свою речь маскировать, произнося слова и целые фразы так, чтобы со стороны их нельзя было понять. — Или поверил полицейскому?

Бывший шпион нахмурился, поскольку в моих словах был резон. Только вариант с «языком» тоже, мягко говоря, так себе. Что полицейский пропадёт, что военный, — искать же будут. Есть вариант поговорить «по душам», а тело потом скинуть в море или прикопать где-нибудь в тихом месте. Только мы же не знаем, какие военные части дислоцированы вблизи, и есть ли они вообще.

Мне даже стало казаться, что ни черта мы задание не выполним. Вернёмся лишь с тем, что видели собственными глазами. Но этого же недостаточно! В который раз я пожалел, что в 1945-м ни спутников, ни дронов, ни разведывательных БПЛА или даже самолётов, способных долететь сюда, всё заснять и благополучно вернуться. Не изобрели ещё.