– Стоять, – рявкнул я на дернувшуюся в сторону своей новоиспеченной тетки, Эсу, – Я все равно не понимаю, почему ты обрекла своих детей на смерть? – обратился я к Ньёруне, – Ведь Гостомысла ты могла убить в любой момент?

– Я должна была всегда находится в тени. Никто не должен был заподозрить меня в предательстве. Мои дети от Гостомысла – это оружие. Их воспитанием занимался Гостомысл, поэтому никаких материнских чувств я к ним не испытывала. Да они и не считали меня за мать. У них только битвы на уме. Убивать Гостомысла мне запретил Гунульф, он считал, что это от его рук должен был умереть его кровный враг. А тебя я пыталась убить, только ты живучий жутко.

Так это она пыталась меня убить в начале моего попаданства, когда меня Гостомысл прикрывал собой. Вот же тварюка. Откуда вся это ненависть к роду Гостомысла?

– Да откуда вообще взялась эта вражда? – решил я узнать у Ньёруны.

– Твой дед Бурисвальд начал это кровную вражду. Он, с Гостомыслом и Радомыслом, десятилетиями грабил наши берега и уводил в полон и девушек, и детей, и лодки, и шкуры, и соль, и камни драгоценные, и бочки винные, – Ньёруна перевела дыхание, – раньше еще киевский князь Мезислав присоединялся к набегам, но какая-то кошка пробежала между ним и Бурисвальдом. Мы, дети Сигтуны, всегда защищались и только мстили, пока мой дядя Улоф не придумал идею подложить жрицу Упсалы на ложе Гостомысла и умертвить его. Я направилась в одну из часто разграбляемых деревень, куда нагрянул твой отец. Я сражалась с его воинами и этим привлекла его внимание. Но твой отец влюбился в меня и сделал своей женой. Поэтому Улоф решил оставить Гостомысла в живых, так как я нужнее была ему как лазутчик. Я годами мечтала о мести.

Какой-то кошмар. Здесь такие страсти кипят. Мой дед, насколько я помню по урокам Радомысла, сейчас находится в Бьярмии, он очень стар и отошел от дел. Бьярмия находится довольно далеко на северо-востоке от Хольмграда.

– Что же ты не убила отца, когда Гунульф понял, что ошибся и убил не того, да и вообще, почему ты не ушла с Гунульфом, ведь ты не знала, что Гостомысл на самом деле жив? – задал я интересующий меня вопрос.

– Гунульф приказал дождаться прибытия Радомысла и умертвить его и тебя. Но потом выяснилось, что Гостомысл выжил, а его убить хотел сам Гунульф, поэтому нужно было дождаться решения самого Гунульфа о том как мне поступить. Он решил, что собственноручно убьет вас всех. Даже обрадовался, что войско собираете, значит разом всех прибьет, – со злорадством добавила Ньёруна.

– Ларс, – окликнула меня Милена, – там твой отец идет.

Ньёруна снова схватила кинжал.

– Значит так, – я строго посмотрел на Ньёруну, – ты сейчас сама все расскажешь отцу о своем предательстве. А мы проследим за тем, чтобы ты не соврала.

– А если нет? – окрысилась она.

– Если нет, то отдам тебя Эсе, заодно узнаешь на собственной шкуре не позабыла ли она уроки пыток вашего храма, – я удовлетворенно хмыкнул, увидев дернувшееся лицо Ньёруны.

– Милена? – прозвучал голос Гостомысла, – Ларс, Эса?

Я отошел чуть в сторону, опасаясь становится спиной к Ньёруне.

– Здравствуй, отец, – ответил я удивленному Гостомыслу.

Он замер у входа. За его спиной выглядывала мордашка моей жены. Сбоку от меня стояла Ньёруна, а за моей спиной Эса. Гостомысл приподнял бровь в вопросительном жесте. Я повернул голову в сторону Ньёруны ожидая ее признания.

– Я хотела бы тебе кое-что сказать, – бросив кинжал на кровать, с холодцой сказала Ньёруна.

– И что же? – не глядя на нее, спросил отец.

– Я – Ньёруна, двоюродная сестра Гунульфа, – выпалила жена Гостомысла и замерла в ожидании его реакции.

– Я знаю, – ответил отец, все еще разглядывая меня и игнорируя жену.

Потрясенные лица в этой комнате были у всех, кроме самого Гостомысла.

– А еще, это я открыла ворота города Гунульфу, – с хрипотцой добавила Ньёруна.

– Я догадывался, – безэмоционально ответил отец.

Зашибись. Я тут ему многолетние заговоры раскрываю, ищу предателей, а ему хоть бы хны. Вот что мне сказать этому человеку? Я смотьрел на отца с немым вопросом в глазах. Почему он, догадываясь о предательстве, не убрал Ньёруну с шахматной доски?

– Почему? – прошептал я Гостомыслу, который так и не взглянул на жену.

– Почему не убил? – Гостомысл посмотрел мне прямо в глаза и пожал плечами, – Любил. И люблю.

– Что? О какой любви может идти речь, если она убила твоих детей? – я в бешенстве наорал на отца.

– Это сложно объяснить. Я поклялся ей любить и оберегать всю свою жизнь. А родственная связь с врагом меня не касается. Родню не выбирают. Я думал, что этого никто никогда не узнает и тайна уйдет со мной в другой мир.

– Но она шпионила все эти годы и передавала врагу все, что ты мог скрывать!

– Не знаю, что такое «шпионила», но знаю, что Ньёруна передает только то, что нужно мне. Все важное и действительно ценное не знал никто, кроме меня и твоего дяди.

– Так ты ей скармливал ложную информацию?

– Все эти годы, – кивнул Гостомысл.

– Но, зачем? – открыв рот, спросила Ньёруна.

– Что – зачем?

– Зачем ты меня терпел, если знал, что я сестра Гунульфа и передаю ему сведения.

– Во-первых, ты – идеальный лазутчик на службе словенов. Через тебя я передавал Гунульфу что я силен, когда был слаб, либо наоборот, чтобы быть готовым к набегам. А во-вторых, – тут он впервые взглянул на нее, – я все еще люблю тебя. Я знаю, что ты не хотела смерти сыновей, видел, как ты переживала их гибель.

– Она хотела убить Ларса, – вмешалась Эса.

– Не получилось же, – обескуражил ее Гостомысл.

– Ладно, девочки, пошли отсюда, – я махнул в сторону выхода Эссе и Милене.

– Ларс, – Гостомысл тронул меня за плечо.

– Отец, – я взглянул в старческие глаза Гостомысла, – не знаю, в какую игру ты играешь, но ее жертвой уже стали твои сыновья и, – я запнулся, – Руяна.

Я отодвинулся от Гостомысла и вышел с девушками из комнаты. Мы направились в сторону выхода в молчании. Покинув дом Гостомысла, Эса предложила мне решить вопрос с Ньёруной кардинально. При этом она провела по горлу большим пальцем. Я отказался. Пусть Гостомысл сам разбирается с этой проблемой.

Эса сообщила, что отныне Ага будет меня сопровождать всегда и везде. Я согласился. Когда я уезжал с Добрыней основывать поселок, оставил Агу Эссе на попечение, чтобы он набрался опыта, наблюдая как Эстрид руководит тренировками своих трех сотен варягов.

Я с Миленой зашли к себе домой. До вечера никаких происшествий не было. Я ходил хмурый, а супруга меня не трогала. Заходивший Аршак отчитался об уменьшении моей казны. Я попросил его заглянуть ко мне завтра, чтобы определить стоимость некоторых трофеев и продать их. Я планировал опустошить подпол своего дома и избавится от большей части трофеев, предварительно посоветовавшись с Радомыслом. Думаю, он не будет против. Нужны деньги на развитие поселка, который впоследствии нам принесет нам в десятки раз больше выгоды. Одни только штампованные изделия могут озолотить нас, ведь такого качества, какое будет у моих изделий, в этой части света нет.

Послышался стук в дверь и вошел Ага. На вытянутой руке он держал за шкирку мальца со смутно знакомой физиономией.

– Княжич, – заявил паренек, смешно дрыгая ногами на весу, – скажи своему великану, пусть отпустит меня.

– А с чего бы это мне тебя слушаться? – хмыкнул я ему.

– Дык, ты не помнишь меня? Я – Михрютка. Твой должник.

Точно. Этот тот малый, который хотел меня прибить из-за высокой награды за меня. Я его тогда пощадил и отпустил восвояси.

– Ладно, отпусти его, Ага.

Ага неуверенно посмотрел на мальца и разжал руки. Михрютка умудрился поймать равновесие, оправился и поклонился.

– Здрав будь, княжич, – заявил паренек, косясь на Агу, – пришел к тебе должок вернуть.

– Это каким же образом? – удивился я.

Заинтриговал меня Михрютка. Оказывается этот проныра был в ставке Гунульфа и принес сведения о численности его войска. Он сообщил, что у Гунульфа четыре ярла в подчинении, каждый из которых взял тысячу варягов, а у самого Гунульфа полторы тысячи. Таким образом, на берегу варяжского озера находится пять с половиной тысяч человек, из которых только две сотни на лошадях. Михрютка говорит, что на берегу озера, есть около ста драккаров, на которых и приплыли враги. Они планировали пройтись по округе, собирая в полон людей, но передумали. Ждут чего-то. Я догадываюсь, чего они ждут. Ньёруна уже просветила этот момент. Поблагодарив Михрютку серебряной монетой, он пообещал сообщать вести с той стороны. У меня возникла мысль, что меня пытались сейчас дезинформировать, но я ее отмел. На всякий случай, для очистки совести, попрошу завтра ходотовых лазутчиков побродить и разведать местоположение врага.