Себя.

— Если бы я хоть на секунду подумал, будто тест окажется положительным, то ушел бы, как только Джада мне об этом сказала.

Но это было не совсем похоже на правду. Потому что это означало бы, что двигаться дальше и забыть Атлас будет легко, в то время как это было бы самым трудным, что мне когда-либо приходилось делать. Это казалось невозможным.

— Но ты же ушел, — обвинила она. — Перестал разговаривать со мной, прикасаться ко мне… ты даже не смотрел на меня, Оуэн.

— Это не потому, что я считал это правдой! Ладно, признаюсь, поначалу меня это подкосило. Я замкнулся. Но когда шок прошел, и я смог заглянуть внутрь себя — то если заглянуть очень глубоко, Атлас, — я понял, что это чушь, и решил не говорить тебе. Я думал, что на этом все закончится и я смогу вернуться к нормальной жизни. Любить тебя, трахать тебя и находить новые способы заставить тебя улыбаться. Но я… я не смог. Не имея конкретных доказательств, какая-то часть меня все ещё задавалась вопросом, все ещё боялась, что, возможно, это правда и что это сделает с тобой, если ты узнаешь. Я ненавидел Джаду за то, что она посеяла семя сомнения. Ты уже через многое прошла. Потеряла всех, кто был тебе дорог, а теперь есть шанс, что и мне придется уйти и оставить снова ходить по этой земле в одиночестве. Я говорил себе, что ответ прост. Ты не узнаешь. Никогда. Я не хотел подвергать тебя такой травме. Потому что так оно и было, Атлас. Жить в реальности, где существовала вероятность того, что я трахал собственную дочь, было чертовски травматично. Я не хотел представлять, что это может сделать с тобой. Да, мы никак не могли этого знать, но это не мешало мне чувствовать себя дерьмом. Я втянул тебя в эту ебучую ситуацию вместе с собой. Я преследовал тебя, соблазнял и заставлял быть со мной. Все это было на моей совести, и я хотел, чтобы так и оставалось. Но несмотря на это, я скрывал от тебя этот огромный секрет, и чувство вины утроилось, пока я просто… не увяз. Я сделал все это, чтобы ты не чувствовала боли. Я изменился, а ты не знала почему. Я слишком поздно понял, что причиняю тебе боль, держа в неведении.

К тому времени как я закончил выкладывать свои сокровенные тайны, она задумчиво нахмурила брови.

— Ты сказал, что ненавидишь Джаду за то, что она посеяла это семя. Ты, кажется, так уверен, что это неправда. Есть ли причина, по которой она должна была солгать?

— Я не знаю, — я прикусил губу и продолжал смотреть прямо перед собой, внезапно обнаружив, что студенты, идущие на занятия и с занятий, просто очаровательны.

Некоторое время в машине царило молчание, а потом Атлас ледяным тоном ответила:

— Думаю, знаешь.

Я чувствовал, как она быстро и тяжело дышит.

— Когда ты в последний раз трахал её, Оуэн?

Я закрыл глаза, не желая отвечать. Заметив мою нерешительность и напряжение в моем теле, Атлас издала ехидный смешок и добавила:

— Дай угадаю… это было не двадцать лет назад.

— Нет.

— Насколько недавно?

Мои руки тряслись, просто чертовски тряслись, когда я проводил ими по бедрам, словно создаваемое ими трение давало силы не лгать. Раньше у меня никогда не было проблем с тем, чтобы говорить жестокую правду, потому что я никогда не заботился о том, чтобы задеть чьи-то чувства. В последнее время мне хотелось вернуться к тому, кем я был до того, как Атлас нашла меня.

— Когда, Роуди? — огрызнулась она. То, что Атлас использовал моё уличное имя, не было хорошим знаком.

— Мы никогда, блядь, не останавливались! — наконец проговорил я. Увидев, как широко распахнулись в тревоге её глаза, я поспешил добавить: — До тебя — никогда. Последний раз был ещё до того, как я встретил тебя. Джада пыталась продолжать, но я завязал с этим дерьмом после того, как мы встретились, и сказал ей, что этого больше не будет.

— Значит… в лучшем случае жена твоего лучшего друга имеет на меня зуб и врет, чтобы нас разлучить, а в худшем — моя собственная мать имеет на меня зуб и говорит правду, чтобы нас разлучить? — она наклонила голову в сторону. — Я правильно понимаю, Оуэн? Есть ли ещё кто-то в моей родословной, с кем ты трахался? Может быть, Деми?

Я забыл, что Деми была кузиной Джады. Значит, она тоже двоюродная сестра Атлас.

— Остынь.

Атлас усмехнулась.

— Это обоснованный вопрос.

— Я никогда не трахал Деми, и никогда не буду. Рок — мой мальчик. Я бы не стал так грязно с ним поступать.

— А Джорен — нет?

— Джорен не любит свою жену! — прорычал я. Атлас вздрогнула, и я заставил себя успокоиться. — Не думаю, что когда-либо любил.

Единственная причина, по которой я не признался раньше, заключалась в том, что гордыня Джорена была больше, чем его любовь к жене. Намного больше. Он никогда не простит меня.

— Как благородно с твоей стороны, — Атлас усмехнулась. — Хочешь знать, что я на самом деле думаю? По-моему, с твоей стороны очень смело говорить, что Джорен не любит свою жену, когда ты сам не знаешь, что такое любовь. Ты не способен на это, и я жалею, что вообще тебя встретила.

Я раздул ноздри и уставился прямо перед собой, делая вид, что её слова не задели меня до глубины души. Я знал, что она злится, обижается и просто срывается, но от этого не становилось менее больно. Когда я наконец заговорил, мой голос был пустым:

— Может, и так, но это ничего не меняет между нами, Атлас.

— Как скажешь. Слушай, мне пора, — Атлас быстро собрала свои вещи, но, когда она потянулась к двери, я быстро нажал на кнопку замка. Не оглядываясь на меня, она сказала: — Открой дверь, Роуди.

— Не морочь голову с этим Роуди, — сказал я с рычанием. Атлас ничего не ответила, и я вздохнул. — Скажи, что ты поняла мои слова.

— Я бы с радостью, Оуэн, но все уже не так просто. Это перебор. Все это слишком. Я знала, что ты чудовище, но все равно влюбилась в тебя — хорошего, плохого и уродливого. Не было ни одной части тебя, которую бы я не хотела. Но впервые с тех пор, как я сказала нам «да» на воздушном шаре, то задаюсь вопросом, знала ли тебя по-настоящему.

Я втянул воздух и почувствовал, как сердце, которое я держал для неё покрытым льдом, издало последний предсмертный стук. Я чувствовал на себе её взгляд, но не позволял себе смотреть на неё. Я боялся того, что она увидит, если я это сделаю. Может, она и жалеет о нас, но я — нет.

— Хорошо, — это было все, что я успел сказать, прежде чем нажал на кнопку открытия замка. — Ты свободна.

Краем глаза я заметил, как она вздрогнула, но не стала допытываться, что я имел в виду. Ответ ей в любом случае не понравился бы.

Атлас убежала, и я не позволил себе смотреть ей вслед. Не знаю, сколько времени я просидел там, прежде чем нашел в себе силы уехать.

Сорок

Я никогда раньше не разбивала никому сердце, поэтому не знала, на что обращать внимание. Знак это или нет, но я была уверена, что разбила сердце Роуди. Это должно было легко заметить, поскольку я страдала от этого раньше, но разбитое сердце у каждого человека выглядит по-разному. Кто-то бежал от этого, а кто-то погряз в этом.

А потом случился Роуди. Просто притворился, что ничего не произошло.

Мы все ещё жили с ним, но уже неделю не говорили друг другу больше двух слов.

Казалось, словно мы вернулись в прошлое — ходили друг за другом на цыпочках, спали в разных комнатах и старались не прикасаться и не позволять взгляду задерживаться надолго.

Следовало бы вздохнуть с облегчением, когда по почте пришел набор, но ничего, кроме ужаса, в моем желудке не было, когда я смотрела на многочисленные ротовые тампоны, разложенные передо мной.

Ни одна из лабораторий, в которые я звонила, не могла принять нас до конца года, поэтому я записалась на прием в самое ближайшее время.

В следующем, ебаном, году.