Но если мы с Роуди были связаны так, как он боялся…

Невозможно.

— Я хочу, чтобы ты вернулась домой, — сказал Роуди, словно услышав мои мысли и желая бросить им вызов.

Смех, вырвавшийся из меня, был грустным и немного истеричным. Я покачала головой, прижавшись к его груди, хотя мои руки сжались в кулаки.

— Это ужасная идея, Оуэн.

Причины, по которым мне было запрещено любить его, не имели значения. Я не могла просто отключить свои чувства.

Да и любила ли я его по-настоящему, если это было возможно?

Я подумала о Саттоне и о том, как отнеслась к нему после измены. Я всегда думала, что это потому, что моё горе было слишком велико, но, возможно, это не так. Я никогда не оплакивала наши отношения. Я даже не думаю, что плакала по нему.

Нет.

Мы с Роуди держались на расстоянии, пока не разобрались со своим дерьмом, и это было лучшее, что мог сделать каждый из нас.

Жить с ним, делить кров, дышать одним воздухом… это было бы искушением судьбы, и я не была уверена, что смогу смириться с последствиями.

— Я знаю, как это звучит, — сказал он мне, — но обещаю, все будет не так. Я умею держать себя в руках.

Если бы обстоятельства не были такими погаными, я бы фыркнула на это, потому что он совершенно не умел.

— Я просто хочу заботиться о тебе. Быть рядом с тобой. Оберегать тебя. Неважно, какие узы нас связывают, этот факт никогда не изменится.

Я сглотнула.

— Что нам делать, Оуэн?

— Мы докопаемся до сути, — его теплая рука успокаивающе погладила меня по позвоночнику, и мне оставалось только закрыть глаза и забыться. — Чего бы это ни стоило.

Чего бы это ни стоило…

Что именно потребуется?

Ничего, кроме наших душ, здравомыслия, морали и самоуважения. И я готова была рискнуть чем угодно, даже своей душой, лишь бы больше не ходить по этой земле без этого человека.

Дрожащий вздох покинул меня.

Это было так глупо. Не было ничего конкретного, что указывало бы на то, что мы с Роуди не можем быть вместе.

Джада не могла быть уверена, что я — та самая дочь, которую она отдала, так же как я не могла быть уверена, что ребенок на фотографии, которую она носила с собой двадцать лет, — это я, или что Роуди — тот самый мужчина, от которого я родилась.

Предположения.

На данный момент это было все.

Я фыркнула и заставила себя отстраниться от него, чтобы посмотреть в его зеленые глаза и притвориться, будто не вижу его решимости удержать меня рядом, даже если это означает проклясть себя.

— Значит, до тех пор мы просто… во власти серого цвета?

Во власти серого цвета.

Пространство между добром и злом, знанием и незнанием, спасением и проклятием — между надеждой на будущее и нашей погибелью.

Потому что в этом и заключалась суровая правда того, что предлагал Роуди.

Мы идем рука об руку в неизвестность и надеемся, что две стороны, нависшие над нашими головами, не превратят нас в ничто.

Мы надеемся, что это не приведет к нашему полному уничтожению.

— Да, — Роуди взял мою руку в свою. Я переплела наши пальцы. — Вместе?

Я снова фыркнула и кивнула. По моему лицу скатилась одинокая слеза.

— Вместе.

Горе, в конце концов, заставляет совершать разные поступки.

И хотя мы согласились с надеждой быть вместе, пока правда не разлучит нас или не сблизит, моё сердце все ещё оплакивало то, что могло бы быть.

Тридцать девять

Я всегда знал, что попаду в ад. Но никогда не думал, что причиной этого станет любовь не к той женщине.

Прошел едва ли один день с тех пор, как я рассказал Атлас о подозрениях Джады, и пока что я держал свое обещание. Я держал свои руки при себе. Атлас вернулась под мою крышу, и этого пока было достаточно.

Вчера вечером я уложил её в постель, поцеловал в щеку и не обратил внимания на боль в её глазах, когда она поняла, что я не собираюсь присоединяться к ней. Я отправился в гостевую комнату, где принял душ, избегая своего отражения в зеркале, и уснул в одиночестве.

Это был первый раз, когда я пожалел, что Атлас не сделала меня более достойным человеком. Я все ещё работал над собой, но девять месяцев назад я бы взял все, что мог, сократил свои потери на том, чего не мог, и забыл бы её имя.

Вместо этого я лежал без сна, обдумывая план, как её удержать. Я так и не смог заснуть.

Судя по всему, Атлас тоже.

Я прислонился к стойке и ел кашу, когда на следующее утро она заглянула на кухню. Я остановился на середине пережевывания, когда заметил, что она отказалась от шорт, в которые переоделась прошлой ночью, и теперь на ней была только одна из моих маек, едва прикрывавшая её задницу.

На ней вообще были трусики? Судя по тому, как свободно покачивалась её попка под растянутой майкой, на это не было похоже.

— Доброе утро, — сонно поприветствовала она, с трудом открыв глаза.

Я не ответил на её приветствие. Я был слишком занят, глядя на её соски, проступающие сквозь майку. Хлопок был настолько тонким, что под ним виднелись коричневые ареолы.

Атлас, казалось, ничего не заметила, когда повернулась, открыла один из шкафов и приподнялась на кончики пальцев, чтобы достать керамические кружки на средней полке.

Она любила пить чай по утрам и иногда перед сном, так что эти кружки были одной из первых её покупок, когда я дал ей свою кредитную карточку и предоставил свободу действий.

Когда она потянулась, нижняя часть майки задралась, обнажив мягкий изгиб её задницы и красную ниточку на том месте, где должно было быть моё лицо. Я даже не понял, что она повернулась и застала меня за этим занятием, пока не услышал, как её мягкий голос позвал меня по имени.

— Оуэн.

Услышав упрек в её тоне, я оторвал взгляд от её киски, скрытой от меня моей же чертовой майкой, и снова залюбовался её затвердевшими сосками, её приоткрытыми губами и, наконец, её глазами. Мои губы сжались, когда я увидел, что сдержанность в них медленно исчезает.

— Да, Атлас?

— Ты не можешь так смотреть на меня. Ты обещал.

Я отвернулся, чтобы вылить остатки молока в раковину и собраться с мыслями.

— Я ничего такого не обещал. Я сказал, что не буду к тебе прикасаться. Я никогда не говорил, что не буду смотреть. Если у тебя проблемы с тем, что я смотрю на тебя, как на блюдо, которое должен съесть, может, тебе стоит дважды задуматься о том, чтобы не выглядеть так аппетитно.

— Что?

Я остановил процесс очистки миски и оглянулся через плечо, чтобы увидеть, как она смотрит на себя.

— О, — она покраснела. — Прости. Я… я не подумала об этом.

Потому что в майке и трусиках она обычно предпочитала расхаживать по дому — к моему полному гребаному удовольствию и мучениям.

Я пожал плечами и вернулся к мытью миски.

— Это важно только в том случае, если ты сама так считаешь. Нет такой части тебя, которую бы я ещё не видел, не трогал и не пробовал на вкус, — я сделал паузу и вдохнул, мой желудок скрутило от напоминания о том, как сильно я облажался. — Мы не можем вернуть все назад, Атлас. Как бы нам этого ни хотелось. Все кончено. Мы можем только двигаться вперед и надеяться на лучшее.

Она молчала так долго, что я не думал получить ответ — пока она не заговорила.

— Я не хочу, — прошептала она, заставив повернуться к ней лицом и задуматься, не ослышался ли я. — Я не хочу брать свои слова обратно, — она подняла на меня глаза, и я понял, чего ей стоило признать правду. — Ни на секунду.

Я сглотнул комок в горле и кивнул.

— Хорошо. Я тоже.

Атлас сократила расстояние между нами, и я напрягся, пока не заметил чайник в её руке. Ещё одна бесполезная вещь, которую она заставила купить.

После того как она покинула меня, было сложно наблюдать за всеми изменениями, которые она произвела здесь, и не скучать по ней всеми фибрами своего существа.