Что лучше — когда Айса умрет — а Айса умрет, ибо не в его силах было этому помешать — вырезать всех предыдущих командиров, окропив свои руки кровью десятков людей, уничтожить их семьи, стать диктатором, взять под контроль всю политику государства, вырезав не только всех политических противников, но и всех достойных и опытных администраторов — к которым сам Джонатан не относился? Или же позволить клике офицеров, потерявших единственного способного контролировать их командира разодрать государство на мелкие клочки, надеясь, что олигархический совет не попытается превратить его в их марионеточного короля и не разрушит государство окончательно?

Что было лучше — воровать в промышленных масштабах самый стратегически важный ресурс Ремнанта у богатейшего человека мира, радикализуя пацифистское объединение фавнов и уничтожая их репутацию? Или же смотреть на то, как люди — его люди - теряют работу, умирают от холода и голодают?

Что лучше — поднять клинок в борьбе с величайшим злом, с чудовищем, помешанном на уничтожении этого мира через руки сотен тысяч ее монструозных миньонов, ведя тайную борьбу ради спасения Ремнанта? Или же не привлекать внимания к себе, позволив миллионам людей жить спокойную жизнь, включая его двух приемных дочерей — и наблюдать за тем, как другие ведут свою войну?

Что он больше — герой или спаситель? Хороший человек или правильный? Как ему поступать — в интересах людей или в интересах общего блага?

Нельзя прятаться вечно, Джонатан. Бездействие тоже есть выбор — нужно лишь понимать его последствия.

Джонатан не знал. Никогда и ничего не знал.

Раз за разом, стоило ему подняться только выше — он лишь больше и больше понимал, что единственное, что он видел с новой покоренной вершины — это вершина, что он еще не покорил.

Может быть именно поэтому Старик погиб… Пожертвовал собой, чтобы спасти тебя.

Какие вещи может знать тот, кто жил тысячу лет? О каких вещах он знал, что он их не знает? О каких вещах он знал, что никогда не сможет их постичь?

Может быть он просто увидел свой предел. И видел, что твой предел еще не был достигнут. Он был умен именно потому, что понимал, что дальше ему не пройти.

Если бы только Джонатан мог избавиться от этого знания. От этих размышлений и сомнений. Если бы…

Но что же теперь, король Гленн?

Каждое действие во благо, что он совершал, было лишь каплей в море тех действий, что он не сделал.

Каждая жизнь, что он спас сегодня — это десять жизней, что он не спас вчера.

Даже сейчас размышляя в своей мастерской Джонатан понимал, что он мог потратить это время куда лучше. Спасти еще одного человека. Создать еще один шедевр. Изобрести еще одно лекарство.

Не безумие ли покрывает твой разум?

Джонатан боялся стать безумным когда-то. Мародер, чей разум был уничтожен его же магией. Безумный мир, безумный король безумного мира. Маг, что более не видит разницы между своими фантазиями и реальностью — тот, кто стирает границу между двумя.

Или же безумие иного плана. Апокалиптичное безумие нефанди, чудовищ, извративших саму суть реальности и магии. Единственное создание Теллуриана, что никогда не должно было существовать.

Джонатан никогда не думал, что он будет доведен до безумия иного плана. Безумия несовершенства.

Ведь это так просто, Джонатан. Быть героем своей собственной истории. Быть королем на коне, сражающим злых драконов ради сердца прекрасной дамы. Быть добрым, быть правильным очень просто, Джонатан. До тех пор, пока ты не начнешь понимать последствия своих действий.

Джонатан знал, что он не мог останавливаться. Бездействие было его проблемой — но что ему нужно было выбирать?

И Джонатан выбирал, насколько мог. Его люди, его проекты, его семья и его друзья — превыше правильного добра. Превыше высшей цели и спасения мира.

Этому ли учил тебя старик?

Джонатан не знал. Не был уверен. Не помнил.

Он выбирал, раз за разом — и каждый раз, как ему казалось, он уходил дальше и дальше от своего изначального видения.

От героя и спасителя к прагматичному…

Политику, наверное.

Если мои люди хотят есть — я отберу еду у твоих людей. Если моему государству нужен прах — я заставлю твое государство принести его. Если мне нужно спокойствие — я отдам тебя на растерзание гримм.

Я хороший человек.

Джонатан медленно вздохнул, глядя вдаль.

На улице снаружи дома гуляли люди, резвились дети, маршировали солдаты.

Должен ли он был обменять их жизнь на жизни иных? Должен ли он был жертвовать собой ради них?

Джонатан ощутил, как заныла половина грудной клетки — еще одна из многих вещей, что он пожертвовал ради других — и взглянул вдаль.

Солнце медленно двигалось по небу, облака тянулись вереницей через синеву, и день проходил также, как и все остальные.

Джонатан поднял ручку и закрыл свою записную книжку, отставив ее в сторону. Подтянув поближе листок, Джонатан вздохнул и начал писать медленно, выводя букву за буквой.

Он мог помочь. Он, наверное, даже считал это правильным — помогать. Он, вероятно, даже хотел помочь. И все же ответ был один.

«Спасибо за контакт Рейвен, Озпин, но ни Синдер, ни Нио не станет девой весны. Скажи Лайонхарту, чтобы они искали иного кандидата.»

Синдер Фолл считала себя — и не безосновательно — лучшей во всем.

Абсолютные рекорды были установлены на всех тестах и на всех предметах, что она посещала — не только по количеству правильных ответов — но и по времени завершения теста, с абсолютной правильностью решения всех вопросов, конечно же.

И Синдер, как и полагается, гордилась подобными результатами — но, неожиданно для подобных условий, реакция ее одноклассников и учеников, которым Синдер отныне ставилась в пример, была не негативной — даже наоборот.

Наверное, так должно было произойти в конце концов — дочь любимого народом короля, что фактически делало ее принцессой — хотя ситуация в данном случае была достаточно сложной ввиду того, что та была приемной и потому фактически не могла быть принцессой — и должна была быть любимой народом — однако, что удивительно, это была не любовь к ее приемному отцу, что сделала ее любимицей среди учеников, а, скорее, ее собственные действия.

Некоторые шрамы нельзя залечить — некоторые уроки Мисс Санни останутся с ней навсегда — но их можно замаскировать.

Хотя Джонатан не мог отменить годы Синдер, что она провела на воспитании у мисс Санни — он все же мог попытаться научить Синдер хотя бы толике эмпатии, толике человеческой доброты и понимания.

Это стало половиной основания для характера Синдер — но лишь половиной.

Второй стали условия, в которых Синдер оказалась. Не так уж много людей или фавнов могут похвастаться тем, что они являются детьми одного из самых влиятельных политиков этого мира — и еще меньше, что они могут быть воспитаны в условиях, в которых они способны наблюдать за большой политикой изнутри.

И хотя нельзя вернуть те ростки эмпатии, что все же были сожжены — на их месте всегда может вырасти что-то новое.

Это стало второй половиной основания характера Синдер.

И все же — основание. Два главных столпа ее морали, что вместе смогли создать нечто новое.

Любой сторонний наблюдатель мог сказать о Синдер примерно следующее — « она может пугать и она однозначно превратит твою жизнь в ад, если ты перейдешь ей дорогу — но до тех пор, пока ты поступаешь правильно — она окажется одним из самых приятных и полезных контактов в твоей жизни.»

Мнение Синдер же было иным.

Если я вижу, как люди используют друг друга — почему я не должна использовать их?

Если Джонатан говорит, что я должна помогать людям — почему я не должна им помогать?

И две главные мысли Синдер в конце концов создали одну — « Всегда помогай людям, ибо это заставляет их любить тебя. Это создает долг, что они должны отплатить мне. Если я проникнусь этими людьми и кто-то станет достаточно близок мне, чтобы я не захотела использовать его — это нормально, ведь дружба естественна. Если же я не проникнусь этими людьми — я всегда могу использовать их долг передо мной, созданный из моей доброты.»