Как может не быть тысячелетий впереди у Озпина? Как его ситуация может измениться столь сильно?

Жизнь Озпина давно представляла из себя лишь одну бесконечно исполняемую, повторяемую функцию, словно бы сломавшийся многие года назад обезумевший компьютер, исполняющий раз за разом лишь одну и ту же программу — и потому он никогда не задумывался о том… Как может выглядеть жизнь, если все изменится в один день?

Великие герои и завоеватели — Озпин видел сотни подобных проходящих мимо его взгляда. Что представлял Джонатана, как не еще одного подобного? Один из сотен великих героев, чье имя сотрется со страниц истории спустя жалкие пять или десять тысяч лет?

Но что, если Джонатан… Станет кем-то, кем не становился до него никто?

Чтобы стать игроком — в глазах Озпина существовало лишь два критерия.

Вечность. Воля.

На свете были те, кто обладал волей — но что представляла из себя воля против всепоглощающих песков времени?

Что, если Джонатан сможет обратить эти пески прочь?

В конце концов Озпин относился к человечеству парадоксально. С пристальным вниманием — и вместе с тем с каким-то ленивым пренебрежением. Приглядывался к людям — и вместе с тем никогда не оценивал их чрезмерно.

Профессионал, тысячу раз повторивший один и тот же трюк может казаться богом для иных людей — но в конце концов он представляет из себя лишь ремесленника, знающего один трюк.

Озпин позволил себя заблуждаться относительно Джонатана. Позволил самому себе отвести взгляд от единственной настоящей переменной в его неизменной игре с Салем…

И сделал это зря.

Джонатан показал возможность — и показал волю.

Возможность магии. Волю на то, чтобы пойти на любые шаги для достижения его целей.

Даже если против самого Озпина.

И Озпин должен был действовать сейчас, зная это.

Озпин допустил оплошность.

В великой игре Салем и Озпина это действительно нельзя было считать чем-то иным, чем «небольшая оплошность» — однако…

А лишь Салем и Озпин ли вовлечены в эту игру?

И когда Озпин задумался об этом — то впервые за долгие годы он не нашел столь простого и очевидного ответа, что он ожидал увидеть.

И потому Озпин решил действовать.

Теперь не недооценивая Джонатана.

Озпин длительное время собирал по крупицам свою рассеянную за десятки лет бездействия силу — и впервые за долгое время он мог сказать… Что он сделал это.

Деньги, пешки, связи, союзники, производства, дипломаты, арсеналы, охотники…

Озпин смог вернуть себе ту невероятную мощь, которой он обладал когда-то… И был готов использовать ее для достижения своих целей.

Убить Синдер? Даже обладая текущих уровнем возможностей Озпина — сравнимыми с его днями в качестве Короля Вейла — или Аифала — это не было тривиальной задачей.

Озпин не мог сказать, что это было абсолютно невозможно — но даже его опыту было тяжело подступиться к этой задаче — учитывая засилье КРСА, практически параноидальную безопасность Гленн и личные артефакты Джонатана — сделать это было невероятно сложно — даже если бы Озпин видел смысл в подобном поступке.

До этого я задумывался о том, что сделает Синдер, потеряв Джонатана… Но не будет ли это хуже в обратном случае? По крайней мере Синдер неспособна создавать сверхмощные бомбы на коленке — и Джонатан способен на куда большее, чем может показаться на первый взгляд — особенно если его подтолкнуть.

Политическое давление? Работа подполья Мантла? Экономическая война?

Озпин уже делал это — однако этого было мало. Это могло доставить неприятности мощи Гленн — но это было неспособно нанести удар в самое сердце Гленн — в Джонатана.

Для того, чтобы действительно взять Джонатана под контроль — если и не уничтожить, то по крайней мере обезопасить себя от мощи Гленн — требовалось нечто большее, нечто более личное, персональное…

Но Джонатан обезопасил свой ближайший круг куда лучше, чем смог бы любой — будь то Озпин или Салем.

Джонатан также находился под постоянной защитой — усиленной теперь его дочерью…

Нет, неправильно. Джонатан обезопасил лишь свое тело.

В конце концов нельзя было обезопасить свой разум или дух также прочно, как обезопасил свое тело Джонатан…

И Озпин желал воспользоваться этим шансом. Коснуться Джонатана не рукой убийцы… А рукой союзника.

В конце концов — Озпин не зря начал запускать свои пальцы в Менажери…

И пусть игра на эмоциях, предательство и разлад были прерогативой Салем… Это не значило, что Озпин не знал о них ничего вовсе.

Что могла сделать Салем?

Арсенал Салем в конце концов, не был столь уж велик — даже если она и являлась одной из, безусловно, самых могущественных личностей Ремнанта.

Салем могла послать орду гримм против своего противника. Если это не помогало — то орду большего размера. А если и это не помогла Салем — то орду еще большего размера.

Конечно это было утрировано — помимо орд гримм Салем обладала подчиненными, магией и тысячелетиями опыта — однако это давало понять о важной проблеме Салем.

Салем не обладала значительным репертуаром возможностей.

Так или иначе Салем в конце концов была всего-лишь одной невероятно древней и могущественный бессмертной женщиной, запертой на маленьком клочке земли вдали от всего общества Ремнанта. Салем была могущественна, вне всяких сомнений, однако… У нее было не так уж много инструментов в ее арсенале.

У нее не было возможности играть в доброго джина — или даже злого — любого исполнителя желаний. Все, что могла предоставить Салем было ее мощью и знакомство с другими ее могущественными слугами. Конечно же Салем могла использовать на благо свои отточенные за сотни и тысячи лет навыки соблазнения — в плане убеждения, не в плане использования ее тела — но Салем в конце концов была лишь «тупым инструментом» — не в плане ее ума, а в плане ее возможностей.

Выследить и уничтожить обидчика? Дать под командование легион гримм, позволив почувствовать себя вершителем судеб мира? Сказать о том, как она ценит тебя и твои предыдущие достижения? Безусловно.

Еще Салем могла использовать свою прямую силу для того, чтобы использовать кнут, а не пряник — на свете существовало бесчисленное множество людей, что были готовы значительно расширить понимание допустимого в их моральных нормах в момент, когда беовульф прижал их к земле, готовясь распотрошить их тело…

Однако все это приводило по итогу к одной и той же проблеме. Салем… Обладала не самым великим арсеналом возможностей на свете.

Конечно, на свете существовало не так много людей, на которых не подействовал бы никакой из трюков Салем вовсе — даже если удар молотом в голову и представлял из себя не элегантное решение, то он все еще был крайне действенным решением, которому могли противостоять только весьма определенные люди в весьма определенных условиях — однако если ее противником все же оказывался кто-то, против кого не действовали обычные трюки Салем… То она оказывалась перед большой проблемой. Потому, что в отличии от Озпина не обладала тактической или стратегической гибкостью.

Джонатан Гудман. Человек, заставивший Салем использовать самый лучший из всех трюков, что она только могла придумать.

В конце концов никто не мог счесть ее план с Леонардо глупым — наоборот, Салем считала, что она привела в действие достаточно изощренный трюк — как она могла считать иначе, когда она смогла подстроить собственное предательство, вместе с тем заставив предателя, ухватившего якобы «секретную информацию о Салем» отправиться именно туда, куда ему было нужно — под бок к Джонатану Гудману — и все это преследуя не тайный план уничтожения противника, а план уничтожения самой себя?

Это должно было быть великолепным планом, исполненным самой Салем — трюком исполненным ей с умом, старанием и изяществом, что должен был заставить Джонатана действовать согласно ее плану — подготовить гибель самой Салем — и…