Секунда за секундой, этаж за этажом — одна, вторая, третья…
Мягкий звук индикатора и едва заметная перемена в давлении послужили для Синдер сигналами, прежде чем перед лицом Синдер раскрылись быстро и без единого звука стальные двери, позволяя ей сделать шаг вперед, выходя из лифта.
Достаточно длинный коридор был пуст — за исключением четырех агентов, недвижимо находящихся на своих постах, с холодной отстраненностью машины отсчитывающих секунды, одна за одной, желая внутренне изменению обстановки — и вместе с тем, прекрасно осознавая цель своей работы, избегая той изо всех сил.
Синдер проделала несколько шагов, оказываясь напротив одной из двух дверей на этаже — вторая вела на лестничную площадку, в то время как эта — в покои Джонатана.
Агент, казалось бы, не изменив выражения лица вовсе только чуть незаметно кивнул, отвечая на вопрос, что мог возникнуть в голове Синдер — могла ли она пройти в данный момент внутрь, был ли Джонатан готов ее встретить.
Конечно же Джонатан знал о том, что я приду к нему. Он знал о том, кто я такая даже до того, как я сама это знала.
Синдер чуть повернула ручку двери, после чего сделала шаг, закрывая ту за собой.
Джонатан сидел на диване напротив невысокого кофейного столика — рядом с ним чуть дымились две наполненные чашки — одна с кофе, экстра-крепким…
Конечно же он знал.
Синдер проделала путь до дивана — места, рядом с Джонатаном — под его молчаливый взгляд, прежде чем развернуться чуть в сторону, так, чтобы иметь возможность глядеть в лицо Джонатана.
Установилась пауза — долгие пять или десять секунд молчаливого наблюдения, глаза в глаза, пока Синдер не произнесла то, что она должна была сказать,- Я убила их.
Падение окончилось и столкновение с землей стало последним воспоминанием, отразившимся в памяти Синдер.
— Я знаю,- Джонатан произнес спокойно и тихо.
Синдер знала, что Джонатан будет знать — конечно же порученные в качестве ее охраны агенты подчинялись в первую очередь не ей, а Джонатану — они донесли информацию до него по его самому первому приказу — возможно это даже было настоящей причиной, почему никто из них не выпускал ее из поля своего зрения…
— Я убила их,- Синдер повторила сказанное, после чего, не выдержав давления этих слов, опустила взгляд,- Убила их всех…
На эти слова Джонатан не ответил ничего — молчаливо, спокойно, он только потянулся за стоящей кружкой чая, после чего медленно сделал глоток из той, поднеся ее к губам, давая Синдер несколько секунд на то, чтобы осознать сказанное ей самой — понять, что Джонатан услышал ее, что это не было ложью, иллюзией или галлюцинацией.
Джонатан сделал небольшой глоток, стараясь не обжечься горячим чаем, после чего отставил тот от себя, вернув взгляд к Синдер вновь.
Синдер, что не нашла в себе сил поднять взгляд в ответ вновь или потянуться за подготовленным для нее кофе.
— Что ты чувствовала в момент, когда столкнулась с ними? — Джонатан задал вопрос, заставивший Синдер медленно выдохнуть — ее разум желающий отвлечься от ее предыдущих размышлений, ухватившись за предоставленную ей тему размышлений.
Синдер прикрыла глаза, пытаясь вспомнить момент.
Насмешливая радость от страданий Санни, ярость от ее лживых слов, печаль от осознания своей неправильности…
Этого не было.
— Ничего, — Синдер ответила, опустив голову и позволив своим всегда держащимся ровно плечам упасть,- Я… Мне казалось, что я чувствую что-то. Радость, садистское удовлетворение, или гнев, или обиду, но… Мне казалось, что я чувствую это — и я не чувствовала ничего…
— Когда встретила их — ничего,- Синдер говорила, уже не уверенная в том, отвечала ли она на вопрос Джонатана или просто желала выговориться,- И когда смотрела им в глаза — ничего… Ничего, когда била их. Ничего, когда пытала. И ничего, когда сказала пристрелить их.
— Ничего,- Синдер, в конце концов, будто бы какая то тщательно выстроенная в ее разуме дамба треснула, резко усмехнулась, не сдержавшись от совершенно неподходящего ей похожего на какой-то плевок смешка,- Хах! Совершенно ничего… Ни ярости, ни печали, ни радости… Просто ничего.
— А я так долго думала… Так долго ждала… — Синдер еще раз усмехнулась неожиданно сама для себя, будто бы пытаясь выплюнуть этот смех, не контролируя тот, как будто бы кашляя отрывистыми смешками,- Хах! И ничего! Ничего — ничего не произошло бы, даже если бы я их оставила… Я ничего не почувствовала приняв решение убить их — ни радости, ни страха… Хах — совсем ничего! Как будто бы я захлопнула книгу — не было даже осознания момента, будто бы произошло нечто невероятное, будто бы я закончила прошлую главу своей жизни, будто бы я поставила точку в столь долго тянущемся деле — ничего! Совсем ничего!
Синдер рассмеялась вновь, неожиданно согнувшись, будто бы скрученная в приступе болезненного, мучительного и совершенно неконтролируемого,- Ха-ха-ха-ха-ха! Будто бы ничего и не было — будто бы не было проведенных лет в отеле, будто бы не было унижений или боли, ошейника или издевательств! Будто бы не было мечтаний, не было гнева, не было ничего! Будто бы это ничего и не значит — все мои мысли, действия, цели — ничего это не значит! Этого просто нет!
Синдер схватилась за голову, чувствуя, как ей хочется рвать на себе волосы, будто бы надеясь, что этот легкий укол боли убедит ее в обратном — будто бы в этом был хотя бы какой — то смысл…
— Все хорошо, Синдер,- Синдер ощутила руку на ее плече,- Все хорошо.
Синдер подняла взгляд к Джонатану, глядя в его глаза.
Он не хотел их убивать. Он не стал их убивать. Но он не осудит. Он понимает.
Джонатан знал с самого начала — и он все равно здесь. Со мной.
Синдер, не сумев удержать эмоции под контролем, словно бы неожиданный взрыв вулкана, разрыдалась.
Слезы буквально брызнули из ее глаз, будто бы только выжидая подходящего момента, прежде чем Синдер бросилась вперед, обвив руками фигуру Джонатана, мгновенно прижавшись к тому своим лицом, чувствуя, как бегут по ее щекам слезы, пробиваясь сквозь преграду ткани к замершей грудной клетке.
Синдер хотелось прижаться как можно сильнее, будто бы именно это тело было ее самым грозным щитом, самой непреодолимой преградой, самой могущественной защитой…
И две руки оказались на ее плечах — прежде чем кто-то обнял ее, притянув и прижав ее сильнее к себе.
Джонатан.
Синдер плакала, не сдерживая себя, практически захлебываясь в своем плаче, проглатывая всхлипы только для того, чтобы разразиться новым рыданием. Одно за одним, сотрясая ее тело…
Не бойся, Синдер. Ты самая сильная.
И Джонатан обнимал ее, продолжая прижимать ее содрогающееся тело, позволяя ей рыдать, рыдать и рыдать, пока ее рыдания не перешли во всхлипы, всхлипы в мелкие подрагивания, а те в осознание.
Синдер прижималась лицом к насквозь мокрой рубашке Джонатана, продолжая обнимать его. Влажная ткань липла к ее лицу, но Синдер не хотела покидать этих теплых объятий.
Все хорошо, Синдер. Ты самая сильная.
Синдер продолжала и продолжала и продолжала держать Джонатана, даже не думая отстраниться от него.
— Я ненормальная,- Синдер произнесла в конце концов, так и не отстранившись от Джонатана, пробормотав в его мокрую футболку, не опуская своих рук, из-за чего слова Синдер прозвучали приглушенно и немного искаженно через ткань.
На эти слова Джонатан ответил только легким поглаживанием по спине Синдер, все еще прижавшейся к нему,- Нет, Синдер, ты — самая сильная.
— Это значит, что я — ненормальная,- Синдер ответила в том столь редком ключе, который она позволяла себе, когда спорила с Джонатаном — столь же редкое и столь же захватывающее событие, как Солнце, встающее на востоке.
— По определению если человек является «самым сильным» — он не подходит под описание «нормального», — Джонатан ответил почти с улыбкой, продолжая гладить Синдер по спине, позволяя той медленно ослабить свою хватку на нем и чуть отвести лицо.
