Готовят ли они план предательства?

Рабочие стараются делать вид, что ничего не происходит. Кто-то праздно шатается по перекрытым улицам, заваленным баррикадами, потягивая алкоголь из бутылки, будто бы ничего и не случилось…

У меня вновь нет выбора…

Что, если он просто убьет их всех? Скажет подорвать место саммита…

Нет, нет, бесполезно…

Доверие между различными сторонами было практически отсутствующим — каждый прибывающий прибывал с собственной службой безопасности, готовый отреагировать…

Неужели это все… Действительно моя вина?

Похабные надписи черной краской — что-то о ненависти к богатеям, к Атласу, к людям, к генералу, к армии, к роботам — ко всему, что может увидеть взгляд…

Разве это действительно моя вина?

Солдаты в Мантле, терпеливо наблюдающие за вчерашними рабочими — за предателями, перебежавшими на чужую сторону — за профессиональными разбойниками и сегодняшними героями…

Я просто хотел делать как лучше…

Все, что делал генерал, было лишь попыткой сделать как лучше. Спасти государство, спасти людей, спасти порядок…

И вот он… Конец.

Генерал Айронвуд знал, что он однажды умрет. Как любой взрослый человек он осознавал свою смертность. Он осознал ее больше всего тогда, когда уже взглянул ей в лицо — годы назад, когда половина его тела была оторвана от него — Джеймс понял, что он умрет — однажды…

Он иногда размышлял о том, как он умрет — любой живой думающий человек хотя бы раз задумывался об этом. В армии, сталкиваясь со смертью каждый день, он задумывался об этом многократно, представляя себе тот момент, когда его бездыханное тело положат в гроб. Как это будет?

Он представлял себе почетный караул — не то, чтобы ему это было нужно — тем более после его смерти — но именно так хоронили наиболее влиятельных людей Атласа, прославленных героев, генерала в том числе…

Он задумывался — проронит ли хотя бы слезинку Озпин? Будут ли его заместители выпивать за его упокой? Может быть, кто-то откроет мемориальную доску на его доме — напишут ли о нем в учебниках истории?

О да, напишут, столько напишут…

Джеймс думал о том, что однажды он погибнет на миссии. Его тело не найдут и его похоронной процессией окажется топот ног падальщиков. Что, возможно, не будет похорон и люди, что были близки к нему, просто вздохнут, сохраняя где-то внутри себя надежду, что отчеты были ложны — что он, несмотря на всю невозможность подобного, вернется домой…

Никогда Джеймс Айронвуд не думал, что его смерть станет национальным праздником.

Его подчиненные, его солдаты, жители его государства — будут ли они праздновать? Выпивать не за его упокой, а от радости от его кончины?

Он пытался сделать как лучше.

Уничтожить преступников, показать мощь Атласа, донести волю и законы общества людям, спасти мир от гримм в конце концов!

Он просто хотел быть героем!

Как любой человек, вырастая, несет в себе частицу того, кем он был в прошлом, Джеймс Айронвуд, где-то в глубине его души, сохранил в себе ту маленькую частицу мальчишки, что бегал с веткой, представляя ее мечом, стараясь догнать своих ровесников, заливаясь смехом.

Джеймс Айронвуд просто хотел всем помочь.

Подавить восстание — разве это неправильно? Спасти людей от кровопролития и хаоса гражданской войны, защитить их от гримм, дать возможность людям спокойно ходить по улицам, не боясь того, что свернув на другую улицу их встретил бы клинок или пуля?

Разве неправильно ограничить силы и влияние самого отрицательного человека во всем Атласе? Разве неправильно пытаться задержать преступника? Разве неправильно пожертвовать деньгами ради спасения людей? Разве не стоило ему вдохновить людей на единство перед лицом кризиса? А если они не могут быть вдохновлены — заставить их объединится!

Разве я это заслужил?

Джеймс Айронвуд раньше задумывался о том, как он может умереть.

Может быть пуля разбойника, а может быть яд от агента Салем. Может быть когти урсы — или даже простое истощение, оставшись без еды и воде в самом центре Солитаса…

Джеймс Айронвуд всегда много думал о смерти…

Джеймс услышал стук в дверь, после чего ответил низким хриплым голосом — его спутником последних дней, после месяцев бессонницы и размышлений, — Сейчас.

Спустя еще мгновение Джеймс протянул руку к лежавшему на его столе пистолету и одним движением спрятал тот в выдвижной ящик стола.

Не сегодня. У меня еще есть шанс. Я еще могу все отыграть.

После этого, задвинув ящик стола в своем кабинете, Джеймс поднял взгляд и ответил хрипло вновь,- Войдите…

Кайзер Кварц всегда пытался соблюдать своеобразный баланс между надеждой на шанс — и попыткой учесть все факторы в плане.

Единственный достойный урок, что преподал ему Жак Шни.

Как же Кайзеру было жаль, что именно этот человек когда-то ухватил за руку свою судьбу, появился в нужном месте в нужное время и влюбил в себя наследницу самого Николаса…

Если бы Кайзер был чуть более внимателен и влиятелен, разыграл бы свою руку чуть иначе — быть может, он бы оказался на его месте? Был бы самым влиятельным человеком Ремнанта, человеком, держащим в стальной хватке Атлас и все мировую добычу праха…

Впрочем, это было лишь небольшим мысленным экспериментом.

Колесо провернулось, судьба пошла по иному пути, и Кайзер Кварц оказался тем, кем он был сейчас.

Де-факто правитель Атласа.

Многие считали, что именно генерал Айронвуд держал в своих руках ключи от парящего города, от всего замерзшего континента — и, в каком-то смысле, они были правы. Джеймс держал официальную власть Атласа — но Джеймс всегда был слепым глупцом. Генерал, хах… В ином, более совершенном мире, где «генерал» было бы лишь должностью, отделенной от правительства, он был бы идеален — лучший исполнитель из всех. Нужно было лишь держать в уме несколько простых фактов о нем, вкладывать в созданный план некоторые рамки для неожиданных ходов генерала — и все было бы идеально. Джеймс, исполнитель, что был готов пожертвовать всем — но выполнить приказ — как тот его понимал…

Интересно, кто конкретно решил, что генерал должен обладать самой сильной политической властью в государстве?

Совет всех государств — четырех Королевств — состоял из пяти человек. Пять позиций — армия, академия охотников, внешняя политика, внутренняя политика и экономика. Не вдаваясь в подробности того, могли ли простые люди, предположительно избранные народом, выполнять функции по идеальному управлению целым государством всего впятером — очень небольшое число. Всего пятеро.

Если один человек пожелает высказать свое мнение, идущее наперекор остальным — то у Совета возникнет четыре шанса высказаться против. Не так уж плохо, целых четыре шанса на то, что кто-то все же заметит ошибку…

Но люди — существа социальные.

Было совершенно естественно, что работники, работающие в одной сфере, в одном месте и на схожих позициях, регулярно встречающиеся друг с другом, так или иначе создавали социальные связи друг с другом. Директор наверняка окажется как минимум приятелем со своим заместителем, а два стоящих за соседними станками рабочих наверняка обмолвятся парой слов друг с другом — хотя бы на перерыве. Такова натура людей.

В высших кругах власти эта правда немного размывалась — меньше встреч на рабочем месте, частое отлучение того или другого — но не исчезала полностью. Люди формируют социальные связи, это просто заложено в их природе — становятся сперва знакомыми, потом приятелями — а потом друзьями… И немалое число браков выросло из знакомства на работе.

Что случится, если два человека из пяти, по старой дружбе, договорятся о том, чтобы вдвоем поддержать одно из предложений?

Может показаться, что у Совета будет три шанса на то, чтобы заблокировать инициативу — но это не так.