Озпин жил в те времена, когда магия была достоянием всего мира. Наблюдал за тем, как возникали великие школы магов, ориентировался в них так, как не сможет ни один более живущий на этом свете.

И потому мог ли Озпин предположить, что столкнется не с возрожденной магией старого мира, а с магией иной природы? Чем-то новым и вместе с тем столь удивительно древним?

Мог ли Озпин предположить, что однажды, глядя на мальчишку двадцати лет отроду будет подозревать в нем посланца иного мира?

Мир был столь странен в последнее время…

О нет, он был странен всегда, но странность, растянутая на тысячу лет, становится нормой.

Действительно — существовали десятилетия, что умещаются в строку, и были дни, о которых пишут книги.

Озпин жил настолько долго, что перечисляя лишь самые невероятные и масштабные для истории всего мира события в его памяти можно было бы составить книгу по толщине не уступающей словарю, но важно было лишь то, что среди всех этих событий появление Джонатана Гудмана было бы упомянуто не в списке последних.

Почему «появление», а не «рождение»? Ответ на этот вопрос был прост — Джонатан Гудман не рождался. Или же родился в момент, когда о нем появилось первое упоминание — восьмого августа тысяча семьсот тридцать второго года от нового летоисчисления… До этого момента «Джонатана Гудмана» не существовало в этом мире.

Озпин не был наивен — фальшивые имена и даты рождения, он изучил все способы скрыть истинную личину человека — и все способы, которыми эта личина может быть обнаружена вновь. И не нашел ничего о Джонатане Гудмане до того момента. Ни о Нормане Блумсберри, ни, конечно же, об Осмонде Вейле Третьем, ни даже о Розетте Вейл — хотя тщательный анализ все же выяснил, что когда-то у Озпина была дочь Роза… Впрочем, она умерла в юном возрасте семи лет и потому не могла оставить наследника по самым понятным причинам.

Озпин бездействовал так долго. Годы, десятилетия… Он так много потерял и от столь многого отказался.

Когда-то Озпин был Освальдом Великим, когда-то он был владыкой мира, он мог бы стать вечным императором Ремнанта — но он выбрал иной путь. Попытка дать людям не «правителя», то, что никогда не приводило его к победе, а свободу. Возможность выбирать, возможность править, возможность действовать.

Был ли этот великий эксперимент неудачей? Жалел ли Озпин о нем? Нет, конечно же нет.

Плохие правители сменяли хороших, система Советов трансформировалась под нужды людей, впервые призывный клич «свобода, равенство, братство» зазвучал не с революционных трибун, а с экрана телевидения…

И все же Озпин осознавал, что любое действие несет в себе два вида последствий. Он осознавал это даже лучше, чем иные другие.

Озпин потерял слишком многое. Влияние. Людей. Ресурсы.

Его «братство» до сих пор существовало и он все еще вел свою войну против Салем, но великое множество его возможностей было утеряно.

Перестав быть Королем он потерял многое — личную гвардию и сеть шпионов, золотые запасы и легитимную власть. Он не жалел о том, что дал свободу людям — он лишь жалел о том, что эта свобода обошлась ему дорогой ценой.

Было ли возрождение монархии тем самым шагом, тем самым событием, что заставило его пересмотреть взгляд на мир, вновь оценить свои силы и возможности?

Нет, такие вещи не происходят под влиянием лишь одного события, не для Озпина, неважно, насколько масштабно это событие. Озпин считал, что его жизнь мало подвержена столь масштабным и импульсивным решениям — подобные изменения всегда постепенны, нарастая как лавина.

В таком случае Джонатан Гудман стал лишь первым камнем, что начал эту лавину. Причина не изменить себя, но лишь задуматься — кто он такой?

Дальше все было столь постепенно, что нельзя было сказать, в какой момент Озпин впервые задумался о своих действиях в этом мире.

В момент, когда он взглянул на расходы Советников на поддержание своих имений? В момент, когда он задумался о том, чтобы ввести новую охотницу, пока еще студентку, Глинду Гудвитч в список своих последователей? В момент, когда он увидел сотворение магии Джонатаном Гудманом, его самоназванным наследником? Когда заставил Совет подписать «решение о признании особого статуса „вольных территорией“ за административной единицей Гленн?»

И все же что-то изменилось. Неважно, в какой момент, но глядя в зеркало Озпин мог сказать себе: «Озпин, что услышал новости о Джонатане Гудмане в первый раз и Озпин, что читает письмо от Джонатана Гудмана сейчас — разные люди.»

И вот, Озпин вновь в своем кабинете, глядел на письмо перед ним. Не тот Озпин, которым он был три года назад.

Совет был идеей, репрезентацией всего того, во что он верил. В свободу, в добро, живущее во всех людях Ремнанта, в демократию и право людей самим выбирать свою судьбу.

Ему было тяжело видеть, как его идею, его идеал раздирают на части. Ворчливые бюрократы, влиятельные промышленники, неразборчивые в средствах военные — Озпин верил в «власть народа», не во «власть над народом». И Озпин более не желал быть Королем — даже Королевству не всегда нужен Король. Но иногда Королевству нужен учитель — и кем был он, если не главным учителем Бикона?

Политическая анархия Атласа была одним из путей решения проблемы — внутренняя борьба друг против друга — но у Озпина было то, чего не было ни у одного иного человека на этой земле.

Тысячелетия опыта политической борьбы.

И медленно его оппоненты начали падать один за другим. Коррупционеры, безумцы и просто некомпетентные идиоты — тысячелетиями Озпин вел подковерные интриги — и никто из них не видел своего падения до самого конца.

И вместе с тем Озпин не вмешивался в тот идеал, что создал сам. Выборы, партии, народная воля…

Лишь несколько небольших корректив здесь и там, немного исправлений. Не как правитель, но как человек, прошедший через подобное сотни и тысячи раз в прошлом. Если на его стороне был опыт и знание, которого не было у других — было бы преступно не использовать его для того, чтобы помочь людям.

Озпин не потерял своих навыков — но потерял так много ресурсов…

Для Короля Освальда борьба с Салем, политика Вейла, кошмар в верхушке власти Атласа, возвышение Шни, подозрительные действия Мистраля и появление Джонатана Гудмана было бы единым делом, ибо когда-то его взгляд простирался далеко, а его рука держала многое…

Но те времена прошли, исчезли, оставив лишь воспоминания, как и все в жизни Озпина. И хотя его разум до сих пор хранил в себе секреты, недоступные обычным людям, даже величайшим — его рука была теперь короче, а взгляд менее внимательным. Ему пришлось выбирать.

Выбрал ли он правильно? Стоило ли ему распорядиться его силами и временем так, как сделал он?

Было ли решение ограничиться лишь минимальной поддержкой Атласа, сфокусировав свои силы на контроле над Вейлом правильным? Было ли решение исследовать фигуру Джонатана, его историю и способности, его личность и устремления, и решение ввести его в ближний круг Озпина самым верным, или же сеть его оставшихся агентов должна была быть направлена на Мистраль, на Аифала, что должен был быть давно мертв? Было ли решение Джонатана отказаться от плана Озпина о передаче силы Девы Весны в руки его дочерей разумным — или же Озпин ступил в ловушку, пойдя на поводу у, фактически, ребенка и номинального короля Гленн? Была ли его тайная поддержка Гленн оправдана, должен был он взять полный контроль над Гленн, должен ли он был задушить пламя монархии, возникшее вновь? Стоило ли его решение вновь вернуть контакт с Рейвен Бранвен потраченного времени и сил — или Кроу принес бы больше важных вестей о Салем, если бы тот не отвлекся на свою сестру вновь?

Иногда маленькие решения создают последствия, растягивающиеся на поколения — и как часто люди были избавлены и от горечи осознания цены своих ошибок, и от счастья понимания правильности своих действий — Озпин не был лишен этого. Он ходил по Ремнанту тысячу лет назад, он будет ходить по нему еще тысячу лет, глядя глаза в глаза последствиям своих решений.