Ну всё. Прощай, дед! Прощай, МГУ!

Инстинктивно сжимаюсь и группируюсь, готовая к самому худшему.

– Оля! – под визг тормозов раздаётся встревоженный возглас Вали.

Минута. Две. Три.

Не сразу соображаю, что осталась жива и практически невредима. Осознание этого факта приходит лишь тогда, когда меня высвобождают из душного костюма. Виной тому, отрезвляюще холодный осенний воздух, пробирающийся под тонкую водолазку.

Сейчас вечером и ночью температура опускается аж до пяти градусов. Зябко.

– Ты цела? – передо мной испуганное лицо Вали и выражающее растерянность Разумовского, стоящего чуть поодаль.

– В конец ополоумели, молодёжь?

Поворачиваю голову на автомате. Это громко ругается водитель автомобиля, затормозившего буквально в полуметре от меня.

– Ты совсем дебил, Разумовский?

Тут же краем глаза замечаю, как Галдин хватает его за грудки.

– Оля? – по ступенькам сбегает Сухоруков. – Оля ты в порядке? – приседает на корточки.

Удивление. Встревоженный взгляд.

Пока мужчина продолжает отчитывать нас и корить за безалаберность, Богдан внимательно меня осматривает на предмет повреждений.

– Чем ударилась? Где болит, Оль?

Выглядит и правда весьма взволнованным. Словно действительно беспокоится за моё здоровье.

Сама же я, помимо воли, думаю о том, как идёт ему эта белоснежная рубашка, расстёгнутая на несколько пуговиц.

Глупая дура!

– Олечка!

Это ко мне несётся Сеня, скинувшая голову медведя.

– Оленька! Оль, что с тобой? – плачет она.

– Всё нормально, – отвечаю, двигаясь. Голова. Рёбра. Спина. Руки. – Ссс…

Морщась, вынимаю из костюма и подтягиваю к себе левую ногу.

– Что там? Что?

– Да подожди ты, Сень, – длинные пальцы Богдана ложатся на мою оголённую лодыжку. – Тут больно?

– Да, – аж вздрагиваю. И не интимное прикосновение тому причина.

– Разнимите их кто-нибудь! Скорее! – слышим истеричный визг Разумовской, а потом уже в зону видимости попадают дерущиеся парни: Эмиль и Лёша.

– Спятили? Перестаньте! – кричит Сеня, направляясь туда.

Боже! Что за ночь?

– Оль, давай попробуем встать. Надо понять, насколько всё плохо с ногой, – Богдану происходящее с друзьями до фени. Даже не поворачивается. – Держись за меня, – закидывает мою руку себе на плечо. Помогает подняться.

– Всё нормально, – превозмогая боль, наступаю на пострадавшую ногу.

Пытаемся отойти в сторону от дороги, но долго храбриться у меня не выходит. Поджимаю стопу, как раненная лань. Не могу на неё опираться.

Блин!

– Ни хрена там ненормально. Или перелом, или вывих, – цокнув языком, констатирует парень.

– Стой, куда?

Фактически на себе меня тащит в неизвестном направлении.

– В травмпункт надо ехать, куда.

– Не надо.

– Оль, не спорь.

Слушать меня никто не собирается. Доковыляв до его автомобиля, удачно припаркованного поблизости, останавливаемся.

– Её всё-таки починили? – узнаю эту машину. Именно из-за неё Богдан чуть не лишился жизни тогда в лесу.

– Починили, – нажимает на кнопку брелока, и та приветливо моргает фарами. – Садись, – открывает мне дверь.

– Подожди. Я с Валей и Сеней поеду.

– Нужно показать ногу специалисту, – повторяет он спокойно.

– Пройдёт. Ну, потянула.

– Ни фига. Там что-то посерьёзнее будет.

– Ты не врач!

– Поэтому мы и едем туда, куда едем.

– Валя отвезёт. Или доберусь на такси, – стою на своём.

– Ты время видела?

– Девочки будут искать меня, – упрямо отпираюсь. Не нравится мне идея очутиться с ним в закрытом пространстве. Не для того я целую неделю его избегала.

– Не будут. Они видели, что ты со мной.

– Там Галдин и Разумовский дерутся… – озвучиваю ещё один якобы веский довод.

– Дальше что? Сами разберутся, – отзывается равнодушно.

– Но…

– А Разумовскому завтра и я добавлю, – перебивает, бросая зло. – Садись в машину, Оль. Поехали.

Вздыхаю и выполняю его требование. Сдаюсь, но только лишь потому что нога сильно болит. До слёз.

– Богдан!

Уже из салона наблюдаю за тем, как фурия по имени Элина, стремительно направляется к нам, ловко переставляя худые ноги, которые едва-едва прикрывает короткое, пыльно-розовое платье в стиле бохо. (Если не ошибаюсь).

Трындец. Наденьте на меня такие каблуки, я не пройду и метра. В кедах-то умудрилась сегодня упасть дважды.

Анаконда нагоняет возлюбленного у капота. О чём говорят, к сожалению, толком не слышу. Слишком хорошая у автомобиля шумоизоляция.

Одно предельно ясно. Элина Разумовская страшно недовольна тем, что я сижу в машине её парня. Она активно жестикулирует и открывает рот, очевидно, изливая ему свои претензии на этот счёт.

Идеально завитые локоны, спадающие на спину, подхватывает ветер. Элина обнимает себя руками и яростным взглядом прожигает широкую спину Сухорукова, идущего к водительскому месту.

Секундой позже девушка переключается на меня. В упор смотрит. Зуб даю, проклинает на чём свет стоит, ведь глаза горят такой ненавистью, что просто никаких подходящих эпитетов к описанию не подобрать.

Тем временем Богдан, устроившийся слева от меня, коротко сигналит ей. Чтобы отошла.

Делает это Разумовская не сразу. Сперва упрямо стоит перед капотом, склонив голову влево, но потом, получив ещё один длинный сигнал, отходит к подруге, поджидающей её у соседнего авто.

– Некрасиво вышло, – говорю, уже когда выезжаем с парковки на проезжую часть.

– Ты о чём? – пока стоим на светофоре, забивает адрес в навигатор.

– У неё ведь день рождения…

Положа руку на сердце, мне льстит, что он не бросил меня и вызвался отвезти в больницу, но сама по себе ситуация, конечно же, напрягает.

– Я приехал в ресторан по просьбе отца, и Элине это известно, – отвечает он мне, откладывая телефон. – Ты почему в костюме была, Оль?

– Иногда помогаю Сене, – потираю ногу. Ноет и дёргает та ужасно.

– Как вы вообще здесь оказались? – хмурится.

– Выехали на заказ.

– Ночь на улице, – недовольно стреляет в меня глазами.

– Случаются поздние вызовы, – зачем-то объясняюсь.

Что за претензии? Ты мне кто вообще?

– На том ментовском корпоративе тоже была? – спрашивает сердито.

– Угу.

Вспоминается наша с подругой недавняя подработка. Плясать перед сотрудниками органов пришлось почти до утра. Кстати, забирал (а точнее вызволял нас оттуда) Галдин.

– Зато заплатили много…

Вижу, как поджимает губы.

– Сеня больше ничего не должна Разумовскому. Он разве не сказал? – огорошивает неожиданным заявлением.

– Нет. Но… как? Стоимость шубы…

– Лёха всё отдал ему вчера. Я лично видел, как он перевёл деньги Эмилю.

Мои брови непроизвольно ползут вверх.

– Отдал свои деньги за Сеню? – уточняю ошарашенно.

– Да. Почти всё, что заработал за прошедшие четыре месяца.

Я, мягко говоря, пребываю в шоке.

– Зачем ему это? В смысле, Лёша хороший парень, но пожертвовать такую крупную сумму…

– Я был против, чтобы ты понимала. Мозги у твоей подружки на место не встанут, а платила бы ещё лет пять, возможно, это случилось бы.

Что тут скажешь? Я и сама Сенькину выходку не одобряю.

– Не знаешь, что у них происходит? – задерживаю на нём непозволительно долгий взгляд и с досадой (про себя) отмечаю, что скучала.

– Не имею привычки лезть в чужие дела, Оль. в своих бы разобраться.

– Ну а всё же?

Любопытство не порок. Сеня молчит как партизан, а меня давно терзает смутное ощущение того, что съехала подруга от татуированного по какой-то особенной причине.

– Их дружба дала трещину? – имею ввиду Галдина и Разумовского. Ведь в университете они всё чаще появляются порознь.

– Делят девчонку, – выдаёт, пожимая плечом.

Делят девчонку?

– Я думала, Лёша относится к Сене, как к младшей сестре...

Богдан усмехается.

– Ты взрослый человек, Оль. Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Тем более, что они долго жили в одной квартире.