Оля лишь пожимает плечами.
– А я кем был? – снимаю стикер. – Верка Сердючка? Это кто вообще?
– Тундра! Это та, которая поёт: «хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо, я это знаю!» – напевает Сенька.
– А, где-то слышал, – киваю, вспоминая что-то отдалённо похожее.
– Дед Корней, а у вас ваще самое лёгкое было. Оля Деда Мороза вам загадала.
– Тю… Тоже мне знаменитость выдалась. Москаль, хватит есть мой холодец! У тебя желудок бездонный, что ли? – ворчит он, наблюдая за моими действиями. Я как раз решил подкрепиться, раз уж за столом сидим.
– Деда, там ещё три тарелки с твоим холодцом, – успокаивает его Оля. – Всем хватит, и тебе и гостям.
– Гостям… Не напасёшься еды на гостей этих, – бормочет себе под нос.
Вот же противный местами!
– Так, теперь давайте животные и растения загадывать. Тема природа, – сообщает Есения.
Отлично. Пишу на бумажке «Мухомор».
– Не подсматривайте, – клею её на лоб Корнею.
– Дай сюды, – отбирает у меня ручку и тоже что-то калякает для меня. Как выяснится позже, там «баран» написано.
– Пхах, – подружка Мироновой прыскает от смеха.
– Погнали…
Честно сказать, сперва эта их идея сыграть не очень-то меня вдохновила. В процессе же оказалось, что это довольно… весело? Хоть и дико старомодно.
Вообще, в какой-то момент я поймал себя на мысли, что мне нравятся эти посиделки. Лёгкая по нраву Сенька. Язвительные комментарии деда, Олин смех, вкусная еда, приготовленная ею. На самом деле, не так уж плохо я провёл тут время, если не брать во внимание дискомфорт, связанный с моим самочувствием.
– А хочешь, расскажу, как мы на суженого гадали? – предлагает Сенька.
– Давай.
– Ходи, мажор, хватит ля-ля языком, – раздражаясь, подгоняет Корней.
Теперь мы играем в карты, и он, между прочим, уже неоднократно был пойман на жульничестве.
– Короче, собрались мы в старой бане однажды. В полночь.
– Чего? – дед хмурится, а Оля под столом наступает подруге на ногу.
– Ай, Оль! – голосит та.
– Не можешь да, без своих историй?
– Та лан чё! Давно же было. Вы, товарищ, Мухомор, уже десятый сон видели к тому часу, – уклоняется от его щелбана. – Итак… – выдерживает театральную паузу. – Нас было пятеро. Зеркало принесли, поставили. Свечи, всё ж как положено. Надо сказать, ссыкотно было до жути!
– Эу, это не червовый валет, а бубновый, – замечаю, как ушлый старик под шум волны снова хитрит.
– А, да? – тут же умело прикидывается чайником.
– Забирайте, если отбиваться нечем. Хватит нас дурить, – вынуждаю его взять карты.
– Козёл московский. Будет тебе семьдесят шесть, узнаешь и про радикулит, и про катаракту.
– Дед... – Оля качает головой.
– Да дайте ж дорассказать! – цокнув языком, пищит Сеня.
– А мож просто рот тебе заклеим? – предлагает Корней. – У меня уже мигрень от твое трескотни. Оль, тащи скотч.
– Тс-с… Не мешайте! Так вот, сидим мы значит в полутьме, – понижает голос для большего эффекта. – С зажжёнными свечами и зеркалом, в котором образ жениха должен появиться. По очереди слова произносим, ну, вызываем суженого на связь, – поясняет она мне. – И тут до Катьки Грачёвой очередь доходит.
– От эта ещё, – плюётся дед, закатывая глаза. – Гадает она на суженого! Лучше б о то математику села выучила. Сдачу на рынке полчаса считала и всё равно ошиблась. Тупица. Не помогает матери-продавщице, а разоряет.
– Не перебивайте! – цедит сквозь зубы Сенька. – Так, на чём я остановилась? А да. Сидим. Катька суженого старательно вызывает, и тут… бац! В зеркале видим отражение страшного, чумазого мужика! В лохмотьях каких-то.
– Чё реально?
– Ага. Мы как заорём и врассыпную оттуда, – продолжает она эмоционально.
– Тьфу ты! Ой, курицы безмозглые! – стучит ей по лбу Корней. — Там Петька бомжует.
– Да кто ж знал! Мы перепугались до смерти! Бежали с Олей так, что пятки сверкали. Нестерова Ленка вон с тех пор заикается, между прочим.
– И поделом, нечего шоркать, где попало! Мне прятать, что ли, ключи на ночь, Ольга? – давит внучку суровым взглядом.
– Дед, прости, это всего один раз было. Прошлым летом, – оправдывается она, виновато опустив глаза.
– Иногда одного раза и достаточно. Мало вам Лильки Стоцкой, найденной в реке? – ругается, разозлившись.
– Тихо, дед. Давление поднимется, не нервничай.
– Мутная история про Лильку. Чего только не болтают. Поговаривают, что не случайно утонула, – выдаёт мне шёпотом Сеня.
– Ясно.
– А ещё мы с Олей и Борькой Зуевым на завод лазали, когда нам по десять было. У него там дядька тогда работал. Борька всё знал, куда заходить и как.
– Сень, у тебя сегодня что, вечер откровений? – Оля выразительно на неё смотрит. Явно не в восторге оттого, что у той развязался язык.
– Мы обожрались там этой сгущёнки до отвала. Думали, пятые точки слипнутся. Богдан, ты ел Загадаевскую сгущёнку с изображением весёлых коровок на банке?
– Нет.
– Как так-то! Ты многое потерял! Её если сварить, такая вкуснотища будет! Я проиграла опять, – сникает, забирая карты.
– Помою тарелки, – Оля встаёт и собирает посуду.
– Помогу? – тоже поднимаюсь. Хватаю стаканы.
– МЯЯЯЯЯВ! – истошно орёт кот, улёгшийся под мой стул. Его я вообще не заметил и, по ходу, случайно наступил ему на хвост. Сорян.
– «Помощник». От морды плешивой решил меня освободить, что ли? – тут же язвит дед.
– Корней Степаныч, а давайте ещё разок перекинемся в картишки. Я вас сделаю! – обещает Сеня, потирая ладоши.
– Куда тебе.
– Посмотрим!
Есть у меня ощущение, что она специально это затевает. Чтобы переключить внимание ворчуна на себя, а мне дать возможность поговорить с Олей. За которой я прямо сейчас иду на кухню.
– Я сама справлюсь, – бросает, не оборачиваясь.
– Оль, ты весь день избегаешь общения со мной. Давай обсудим, – наблюдаю за тем, как она ставит тарелки в раковину.
– Обсудим что? – нехотя отзывается, включая воду.
– Я же объяснил ситуацию, – наблюдаю за тем, как начинает мыть посуду. – Не спецом туда зашёл.
Она упрямо молчит.
– Оль… Чё такого-то? Конец света?
– А ты считаешь нет? – с грохотом ставит чистую тарелку на столешницу.
– Забей и расслабься.
– Это непросто, знаешь ли. Учитывая тот факт, что мы едва знакомы.
– Да ты не переживай, я уже ниче и не помню, – нагло лгу, лишь бы только она успокоилась и отпустила ситуацию.
– М, – вытирает вилки одним полотенцем, складывает их на второе.
Фиг его знает, что означает это её «м».
– Когда мои дружбаны устраивают движ, отсутствие одежды на девчонках – обязательное условие. Так что не парься, сколько полуголых видел, не сосчитать, я вообще воспринимаю женское тело как…
– Ну хватит, – перебивает. – Я тебя поняла, – чеканит холодно, выставляя тарелки на сушку.
– Проехали значит? – подхожу сзади и кладу ладони на худенькие плечи.
Подмечаю, что ровно на голову её выше.
Заглядываю сбоку в лицо, детально рассматривая утончённый профиль. Её бы портрет да художнику рисовать...
– Оль, типа мир?
– Отвар не забудь выпить. На столе стоит.
– Выпью. Ты же не будешь обижаться? – сдуваю прядь волос, выбившуюся из тех, что собраны на макушке.
– Я не обижаюсь, Богдан. Руки убери и отойди на шаг, я не девочка с вечеринки, – заряжает вдруг.
Охренев от такой реакции, вскидываю бровь.
Убираю руки, как просила.
Отхожу.
Она невозмутимо продолжает домывать посуду.
Поговорили блин...
– Оооооляяяяя! – орёт Корней на весь дом. – ООООЛЯЯЯ!
– Ну что там? – кричит в ответ, выключив воду.
– Поди сюда. Срочно.
Девчонка вздыхает, оставляет один стакан недомытым и, наспех вытерев ладони о полотенце, спешит на зов предка.
Постояв немного в некой растерянности, плетусь в комнату и я. Всё ещё прогоняя на повторе наш с ней диалог.
– Этот расписной точно из Преисподней, – доносится из прихожей. – Тащи икону и свечи. Будем изгонять.