Говорить вслух сил не осталось.

«Всё, Миша, ты готов».

«Готов к чему?»

«Готов показать себя им».

Несколькими днями ранее

— Гришка, тудыть-раструдыть! Где тебя черти носят? — кипятилась Марфа, выискивая глазами племянника, но того и след простыл. — Ух, попадись ты только мне!

С недавних пор Гриша повадился из Большого дома сбегать под любым, даже самым глупым предлогом. Марфа племянника и ругала, и запугивала, и увещевала, а всё никак не могла до него достучаться. Ну, где он привидение увидел? Никто, кроме него, с покойницей, Ольгой Васильевной в коридорах дома и не встречался, а он всё заладил: ходит, стонет, руки белые, прозрачные тянет. Небось, выпил со крепенько, вот оно ему и привиделось. Зачем княгине после смерти бродить по дому, в котором ей никогда не жилось счастливо?

В конце июня Ольга Васильевна померла, отмучилась горемычная. Схоронили, всё как положено, так зачем ей из могилы выходить да людей честных пугать? Ладно бы ещё к Петру Алексеевичу или Родиону Петровичу приходила, так она Гришку непутёвого стращать вздумала? Сказки какие-то! Ленится он работать, вот и придумывает всякое. Хорошо хоть князю не до него, а не то попал бы под горячую руку — только вспоминай его потом. Был бы тут Михаил Фёдорович, вразумил бы, а так — тьфу!

Да и Родион Петрович совсем зачах, как мамки его не стало, и поддержать его некому. Эх, Михаил Фёдорович, Михаил Фёдорович… Вот совсем Большой дом без него разваливаться стал, а ведь как тут был, так и гвоздём лишним казался, а оно вон что.

— Гришка, гад ты! Гришка! — Марфа, пыхтя, бегала по саду. И мальчонку бы какого отправить, да все куда-то подевались. Знамо, опять прятались. Очень уж все «астролуха» боялись. — Гришка, тудыть-растудыть!

Вот так кричать в доме кухарка сейчас ни за что бы не решилась. Пётр Алексеевич, как гонец из Москвы прискакал, уже несколько дней сам не свой ходил. Даром что солнышко сентябрьское хорошо косточки грело — всё из кабинета своего носа не показывал.

Слыхала Марфа, что опять цесаревич колдунов в Москву созывает. Случилось у них там, что ли, опять что-то? В прошлый раз после такого Михаил Фёдорович домой не вернулся. А теперь кто? Родион Петрович? Или сам князь?

— Типун мне на язык… — пробормотала Марфа, а затем для верности ещё и перекрестилась. — Гришка! Дурень ты подзаборный! Живо сюда!

А он, притаившись в сиреневых кустах, с опаской выглядывал из-за пока ещё не поредевших листьев. Ну уж нет, ни за он в Большой дом не вернётся, пока там «этот». Страшный такой, «астролух» их этот! Чёрт он рогатый, а не… а не… Вот чёрт его и знает, кто он такой!

Настоящее время

В своей не такой уж долгой жизни Михаил ни разу так сильно не волновался. И если бы не успокоительная настойка Полины, наверняка бы что-нибудь — совершенно ненамеренно! — сжёг. Михаил всё никак не мог поверить, что цесаревич, которого он считал самым разумным человеком всей империи, втянул его в подобное безумство. Разве он, без году неделя огненный колдун, мог в одиночку тягаться с княжескими родами⁈ Пусть и не со всеми, а с представителем от каждого, но всё-таки!

Александр Иванович определённо слишком высокого о нём мнения! Да, Михаилу удалось одержать верх над цесаревичем в честном бою. Да, на следующий день тоже. Но ведь это ещё ничего не значило! Может, устал с дороги Александр Иванович или ещё что…

А что он? Да ещё если против князя выступить… Только от одной мысли об этом Михаилу делалось дурно. Нет, он, конечно, хотел показать Перу Алексеевичу, как сильно изменился, и чтобы тот пожалел, что изгнал его из рода, и чтобы… Но не так же скоро! Михаил чувствовал, что ещё не готов. Цесаревич же считал по-другому. Хотел бы и Михаил вот так же в себя верить.

— Михаил Арсеньевич, может, чашечку кофе? — В дверях любимой гостиной покойной императрицы показался Феофан Ильич.

Михаил глянул на так и не тронутую чашку перед собой и покачал головой.

— Что-то не лезет ничего, — признался он.

— И чай с баранками?

— И чай с баранками.

Всю последнюю неделю Михаил провёл в Воробьёвском дворце — цесаревич посчитал, что так будет удобнее и, конечно же, оказался прав. Больше не требовалось тратить время на дорогу. Однако Михаилу недоставало дружеской поддержки, ведь три его самых близких человека, если не считать Родиона, оставались в доходном доме Зайцевой, лишь Ирина Григорьевна навестила его дважды. Во второй свой приезд она и привезла успокоительную настойку от Полины. Ведунья строго-настрого наказала, чтобы принимал он не больше капельки в день. А уж когда придёт пора на Хитровку ехать, так и все три можно. Полчаса назад Михаил и накапал настойки в чашку с водой и залпом её осушил. Потихоньку начинало действовать, и он уже не чувствовал себя таким подавленным, как рано утром, когда его разбудили и сообщили, что тот самый день наконец настал.

Его Императорское Высочество уже куда-то отбыл. Наверное, чтобы Михаил снова не принялся его убеждать, что ещё совершенно не готов. Но сегодня он и не собирался! Честно! А вот поговорить с кем-то хотелось… Феофан Ильич и так был нарасхват, а слугам велели колдуна огненного не беспокоить и не отвлекать, вот он и сидел в одиночестве, погружённый не в самые лёгкие думы. Пока настойка Полины не начала работать.

— Ну, поборемся! — Сверкая улыбкой, Михаил хлопнул себя по бёдрам и встал. Но, прежде чем уйти, взял всё ещё полную чашку, нагрел её, не особо напрягаясь — он теперь и не такое мог! — и выпил в несколько глотков. И даже не поморщился!

В комнате, которую ему отвели, Михаил обнаружил простой с виду, но удивительно прочный наряд для боя. Цесаревич лично ткани отбирал, чтобы его первому и единственному в своём роде огненному колдуну, было не только удобно сражаться, но и чтоб, если что-то пойдёт не так, голышом на всю Хитровскую площадь не показался. Он, конечно, хорош собой, но уж точно не так он должен предстать перед москвичами.

Сперва одежду собирались украсить и золотой вышивкой, и ткань белую использовать, но Михаил упросил Александра, чтобы тот велел сшить что-нибудь попроще. Так ему и досталось скромная с виду одежда в коричневых оттенках. Села превосходно, а мягкие сапоги на ногах совсем не чувствовались. Единственным украшением Михаилу служил скромный шейный платок.

В дверь постучали.

— Войдите!

— Михаил Арсеньевич, Вы готовы? — Вместо Феофана Ильича, к нему зашёл Иннокентий — правая рука правой руки цесаревича.

— Готов! — улыбнулся он. Пусть полностью от волнения и не удалось избавиться, зато появилось воодушевление. И… неужели он и правда жаждал поскорее очутиться на Хитровке? Это всё зелье Полины или его собственное желание? Да какая разница!

В карете Михаил ехал один, Феофан Ильич исчез из дворца немного раньше, скорее всего, присоединился к цесаревичу. День выдался пасмурным, но спокойным. Ветер будто притаился, и на небе зависли мрачные облака, грозившие вскорости превратиться в тучи. Изредка проглядывало солнце, но очень быстро пряталось, как если бы не хотело смотреть на то, что вот-вот должно было произойти, но при этом не могло справиться с любопытством.

Окраина Москвы опустела, многие знали, что сегодня должны состояться бои колдунов, и всякий хотел найти себе местечко, чтобы хорошенько всё рассмотреть. Слишком близко простой люд подходить опасался — кто их знает, этих колдунов, что им в голову взбредёт. О том, что бои будут не совсем обычными, никто пока не догадывался.

Чем ближе к Хитровке, тем сложнее было пробираться карете. Если бы перед ней ехала охрана, то и проволочек бы не случилось. Но следовало соблюдать тайну, чтобы никто прежде времени не прознал, кто в карете и зачем он явился на Хитровку, поэтому и приходилось ползти сквозь толпу зевак, то и дело на кого-то прикрикивая, чтобы не попали под копыта или под колёса.