«Вот оно что…»

— Победитель — Вениамин Вяземский! — зычно провозгласил голос.

Толпа возликовала. Михаил же, придя в ужас от собственной лжи, попытался взять свои слова обратно, но было поздно — цесаревича рядом больше не было. Зато купец Агафонов смотрел на него с удивлением.

— Михаил Фёдорович, Вы что это? Вам плохо?

— А… Нет, Иван Филиппович. Всё хорошо…

Он снова стал лицом к полю боя. Цесаревич Александр смотрел на подданных с мраморного пьедестала, а по бокам от него стояли победители. Двое из них оказались из Вяземских. Это хорошо — меньшего Пётр Алексеевич ни за что не потерпел бы, а тогда никому в семье несдобровать, достанется даже детям и женщинам. Князь никому не прощал слабости.

— Благодарю всех, кто пришёл сегодня посмотреть на колдовскую силу нашей Империи, — заговорил цесаревич в наступившей тишине, и вновь магический ветер разнёс его слова по площади. — И я благодарю наших славных колдунов за то, что защищают нашу прекрасную Родину. Благодарю за то, что все явились на мой зов. — И тут он выхватил взглядом того, с кем совсем недавно беседовал в мыслях. — Пусть кто-то и задержался по важным делам, но всё равно приехал. Я хочу, чтобы колдуны Вяземские, Кропоткины и Юсуповы все сейчас стояли рядом со мной, чтобы народ видел, кто поддерживает безопасность в Империи. — И тут он сделал то, чего никто не ожидал: протянул руку в сторону толпы и сказал: — Вы ведь тоже Вяземский. Идите сюда.

Михаил сглотнул, он не мог заставить себя шелохнуться, не знал, что делать. Но разве он мог ослушаться цесаревича, своего будущего императора? Он сделал шаг вперёд, и толпа расступилась.

Теперь на Михаила смотрели все, чьего взгляда хватало, Пётр Алексеевич тоже увидел своего… неугодного сына. Он прищурился, но тут же надел на лицо приветливое выражение и обратился к цесаревичу, опять же, голос ветром летел сквозь толпу:

— Ваше Императорское Высочество, вышла какая-то ошибка. Он… Он, — Пётр Алексеевич на миг прикрыл глаза и тут же распахнул их, во взгляде его не было и тени сомнения, — не Вяземский.

— Да? — Цесаревич смотрел не на князя, его взгляд сосредоточился на Михаиле. — Так Вы не Вяземский?

Один единственный удар сердца, такой громкий, что, казалось, его слышали все вокруг, заложил Михаилу уши. Он покачал головой, голос его сейчас не подчинялся ему.

— Вот как, — кивнул цесаревич. — Что ж, тогда забудем это небольшое недоразумение и снова поблагодарим наших колдунов, сильнейших из сильнейших!

Толпа снова взревела от восторга, купец Агафонов недоумённо смотрел на гостя, но ничего не говорил — он ничего не понимал. Михаил же не знал, как ему удалось сохранить самообладание. Он смутно помнил, что поклонился сперва цесаревичу, затем каждому из князей, по привычке начав с Вяземского, и на негнущихся ногах удалился. Он не разбирал ни того, о чём шушукались в толпе, ни того, что говорили ему в лицо.

Он шёл и шёл, вне площади никто не обращал на него внимания. Да и зачем на него смотреть? Кто он такой? И Михаил тоже задавался этим вопросом. Пётр Алексеевич ясно дал понять, что больше не потерпит его не только в имении, но и в семье. Ведь он ослушался его, а князь не прощал непослушания. Теперь вся родня знала, что Михаила выгнали. Выгнали с позором. И цесаревич…

И что теперь делать?

А меж тем погода портилась. Москва, показавшаяся Михаилу такой дружелюбной, теперь смотрела на него с насмешкой. Встретив его солнцем, сейчас она хмурилась и грозилась вот-вот разразиться ливнем. Торговцы, наученные опытном, спешно прятали своё добро. Михаил же никуда не торопился. Он брёл по быстро пустеющим улицам и не видел ничего вокруг. Дождь не начался одиночными несмелыми каплями, а сразу обрушился стеной на Белокаменную.

— Михаил Фёдорович, вот Вы где! — Где-то рядом раздался знакомый и родной голос.

Повернув голову, Михаил увидел Арсения, тот спрыгнул с козел брички и подбежал к хозяину.

— Арсений… — Губы Михаила онемели и еле шевелились, он и не заметил, что продрог.

— Господи! Да Вы же весь промокли! И куда Вы ушли? Иван Филиппович один вернулся и всё рассказал. А я Вас искать поехал. Идёмте скорее! Вас согреть надо!

— Арсений, я больше не Вяземский, — сказал Михаил и отшатнулся, когда слуга попытался приобнять его за плечи и отвести к бричке. — Ты больше мне не служишь.

— Глупости говорите, Михаил Фёдорович, — нахмурился Арсений. — Я никогда и не служил Вяземским. Я Вам служил. Куда Вы, туда и я.

— Я не смогу тебе ничего дать, — возразил Михаил, он о себе не мог позаботиться, так как он мог позволить себе слугу? — Я теперь изгой.

— Но ведь живой же? Здоровый? Руки, ноги, голова на месте? Проживём, Михаил Фёдорович!

— Ты уверен?

— Михаил Фёдорович!

— Я понял, Арсений, я понял.

Михаил задрал голову, и дождевая вода потекла по его лицу. Он обязательно что-нибудь придумает, а пока следовало как-то разобраться со щемящей болью в груди. Но и она когда-нибудь пройдёт.

— Михаил Петрович, поторопитесь! Евдокия Павловна такой супец наваристый на стол поставила!

По крайней мере он не один.

Два дня Михаил не вставал с постели, но попал он туда далеко не сразу.

А в тот день, когда в показательном бою сошлись три стихии, и после на Белокаменную обрушился ливень, сменившийся непрекращающимся дождём, Арсений увёз хозяина в дом купца Агафонова. Иван Филиппович, добрейший человек, не стал выгонять гостей в такую погоду и позволил им задержаться до утра, ни Михаил, ни Арсений в ту ночь так и не сомкнули глаз, но и не разговаривали — было о чём подумать.

Как бы Иван Филиппович ни сочувствовал Михаилу, а оставить его гостить у себя более не мог. Купец долго извинялся за то, что приходится вот так лишать и его, и его слугу приюта. Но ничего не поделаешь — Агафоновым ещё тут жить, а стать недругом Вяземских уж точно не хотелось. На площади было много знакомых и даже кое-кто из родни, и наверняка кто-нибудь да запомнил, как выглядел человек, которого при всех сам князь Вяземский назвал самозванцем. Не так он, конечно, выразился, но народ отчего-то повторял именно это слово. Спасибо хоть, что не придумали чего похуже.

Сердобольный Иван Филиппович даже денег предлагал Михаилу дать, но тот отказался. Хватит уже и того, что он у Родиона занял, и теперь вообще не представлял, как будет отдавать. Не знал, и как будет в глаза ему глядеть. Это же надо было так подставиться! Стал бы где-нибудь в конце, так нет же! Поближе надо! И на что надеялся? На то, что никто в толпу смотреть не будет? Так, так оно и было. Если бы только не соврал он тогда цесаревичу, если бы только вообще его не видел и не слышал, если бы только…

Вот именно, если бы только. Но всё уже свершилось, и дороги назад не сыскать. Но и что делать дальше, Михаил пока не то что не знал, но даже не понимал, в каком направлении думать. Проведя бессонную ночь в тёплом и гостеприимном доме Агафоновых, он так ни к чему и не пришёл.

— Вы уж не серчайте, Михаил Фёдорович… — Купец смотрел на него с сочувствием.

— Иван Филиппович! — Он заставил себя улыбнуться. — Ну что Вы! Это я не знаю, как Вас отблагодарить за доброту.

— Ох, Господь с Вами, Михаил Фёдорович! Разве ж мне тяжко было? Вы адресок-то запомнили?

— И запомнил, и записал, Иван Филиппович, — заверил его Михаил, — не беспокойтесь.

— Ну, что ж, прощайте тогда, Михаил Фёдорович!

Купец с сожалением вздохнул — будь этот молодой удалец колдуном посильнее, хорошее знакомство вышло бы. Понятное дело, что породниться не получилось бы, но иметь такого знакомого было бы просто прекрасно, так и в гильдии купцов удалось бы возвыситься. Некоторые аж носы задирали, раз с колдунами, хоть и не родовитыми, знались. А тут Вяземский! Жаль, что не срослось.

— Прощайте, Иван Филиппович!

Евдокия Павловна и Прасковья, дочь её и Ивана Филипповича, собрали нехитрую снедь гостю в дорогу и под моросящий дождь распрощались с ним. Прасковья опечалилась немного, но быстро успокоилась — батюшка сказал, что к ней через три дня свататься придут.