Сам же Михаил ни в чём подобном уверен не был, однако спустя два дня сумел подняться с постели и даже сойти на первый этаж, чтобы разделить завтрак с некоторыми жильцами. Большинство из них уже не было в доме — уехали на службу, а такие же бездельники, как Михаил, наслаждались поздним завтраком. Арсений куда-то ушёл ещё рано утром, пока хозяин спал.

Перебросившись несколькими фразами с соседями, Михаил наскоро позавтракал и перебрался к печи, где по приказу Ирины Григорьевны поставили несколько кресел, чтобы её жильцы всегда могли погреться у огня, как в это холодное утро. Однако сегодня других желающих, кроме Михаила, не нашлось.

Он уселся в ближайшее к огню кресло и уставился на потрескивающие поленья. Пламя лизало их, угольки мерцали, и зрелище это завораживало не хуже того, что совсем недавно прошло на Хитровской площади. Повинуясь внезапному порыву, Михаил чуть наклонился вперёд и медленно протянул руку, и… засунул её в печь. Никто на него не смотрел, а потому некому было и окрикнуть его. Опаляющего жара Михаил не почувствовал, лишь приятное, ласкающее тепло. Огонь постепенно переползал на кожу, но не жёг ни её, ни короткие волоски, ни даже одежду. И вдруг Михаил очнулся, с ужасом осознал, что творит, но не успел ничего сделать, как от руки его подул такой мощный и ледяной ветер, что пламя во всей печи мгновенно потухло, а поленья покрылись коркой льда.

Михаил смотрел на ничуть не пострадавшую руку, и глаза его расширялись всё больше и больше. Так, может, не всё ещё потеряно и он сумеет стать воздушным колдуном? Сумеет доказать, что он — Вяземский? Сумеет показать Петру Алексеевичу, что он тоже на что-то способен⁈

А вдруг?

В тот день воздушная магия Михаилу так больше и не поддалась. Сколько бы он ни силился, сколько бы ни пытался вызвать хотя бы маленькое дуновение, а ничего не выходило. Из столовой он ушёл к себе, чтобы никого не беспокоить своими попытками призвать воздух, и ему и в голову не пришло сказать хоть кому-нибудь, что огонь в печи погас. Дверь Михаил тоже не запер, но это и хорошо — Арсению не пришлось стучаться. Когда тот вернулся после трудового дня, хозяин крепко спал. Спал сидя на стуле, а на одной руке был до локтя закатан рукав.

Служанка Полина, когда вечером пришла в столовую с охапкой дров, чтобы растопить печь, чуть их не выронила — печь-то заледенела! И распалить её удалось далеко не с первого раза.

На следующий день у Михаила тоже не вышло ничего. Ничего, совсем ничего. Воздух не то что не слушался его, а даже не откликался.

— Михаил Фёдорович, да хватит Вам! — Арсений, только-только воротившийся со службы, застал его всё на том же стуле у открытого окна, в комнате заметно похолодало — Москва перестала радовать тёплой погодой. — Вы ели хоть что-нибудь или совсем со стула этого треклятого не вставали?

— Что? — Михаил только сейчас заметил, что в комнате он больше не один. — Арсений, ты когда вернулся?

— Вы мне лучше ответьте, зачем так себя изводите? Вы помереть хотите? Далась Вам эта магия! Люди и без неё живут! И неплохо живут, я Вам скажу!

— Арсений, ты не понимаешь… — Михаил запустил пальцы в волосы и ошалевшим взглядом уставился на слугу. Он вроде и видел его, а будто бы не узнавал. — Арсений…

— Да, не понимаю, Михаил Фёдорович! — воскликнул тот, но сразу же понизил голос. Арсения так напугало поведение хозяина, его потерянный вид, что он чуть не позабыл своё место. — Михаил Фёдорович… — Он подошёл к нему, но остановился в шаге. — Михаил Фёдорович, что хорошего Вы от этой магии видели? Что она Вам дала? Неужто без неё совсем не прожить?

Михаил медленно поднял на слугу воспалённые от постоянного напряжения глаза. Возможно, за весь день он почти и не моргал, силясь взглядом вызвать ветер в руке, как когда-то начинал учить его Пётр Алексеевич, а после — читал сам. Родя и рад был бы его обучать, но, если бы отец прознал, ему бы совсем не поздоровилось. Вызывать взглядом воздух у Михаила никогда не получалось, он мог лишь мысленно заставить его небольшим потоком выйти из пальцев, но Вяземские подобное баловство и за магию не считали. Такой ерундой лишь дети малые баловались, колдовству не обученные.

А ведь Михаилу никогда и в голову не приходило, что он может жить как-то по-другому. Без магии? Вяземский? Немыслимо! Но ведь и он теперь не то чтобы и Вяземский… И, видимо, зря он тешил себя надеждой, что Пётр Алексеевич примет его обратно. Разве что всё-таки удастся развить в себе магию воздуха… Но как, если он не сумел продвинуться за последние пятнадцать лет? Так и остался на уровне шестилетнего Миши.

Но ведь получилось же как-то задуть огонь в печи! И даже не обжечься! Хотя на миг, всего лишь на краткий миг Михаилу показалось, что пламя к нему ласкалось. Видимо, тогда он был совсем не в себе, раз почудилось такое.

— Михаил Фёдорович, — продолжал меж тем Арсений, — Вы только вспомните, сколько магия эта дрянная Вам зла принесла! Вы думаете, я не видел, как Вы страдали, когда над Вами смеялись? Когда Пётр Алексеевич… — Тут он замолк. — В общем, Михаил Фёдорович, Вы б оглянулись, что ль. Столько всего кругом! Вы ж все книжки в Большом доме перечитали! Грамотный Вы, знаете много. Может, учиться пойдёте или учить кого…

Тут Арсений призадумался, он не особо смыслил в этих учёных делах, но пока ничего лучше для хозяина придумать не смог. Главное, отвлечь его от тяжёлых мыслей. Обычно в этом деле хорошо помогали женщины, но раз уж он не польстился даже на Ирину Григорьевну, то этот путь пока был закрыт. Но что-то же нужно делать!

Михаил медленно покачал головой и несколько раз зажмурился, чтобы сбросить напряжение — глаза зудели нещадно, в них будто кто-то муку насыпал.

— Не знаю, Арсений. Подумать надо. Какой из меня учитель?

— Хороший, Михаил Фёдорович! — Арсений воодушевился тем, что сумел завладеть вниманием хозяина. — У Вас точно получится! Вы же детишек деревенских грамоте обучали! Санька, вон, вообще в город подался благодаря Вам!

Не стал Арсений напоминать только о том, что Пётр Алексеевич и тут не дал Михаилу проявить себя вне магии. Учил детей Михаил Фёдорович тайно — знал, что князь уж точно не придёт в восторг от его затеи. Зачем ему грамотные крестьяне? Чтобы в город в поисках лучшей жизни уходили? Разве он сам себе враг? Первое время всё шло довольно гладко, но потом Петру Алексеевичу кто-то нашептал о том, что Михаил Вяземский надумал крестьян грамоте обучать. Михаил не особенно тогда боялся наказания, и князь, судя по всему, об этом догадывался. Нет, Пётр Алексеевич наказал не неугодного родственника, он наказал крестьян, посмевших в обход княжеской воли учиться. Тот урок тогда ещё юный Михаил запомнил навсегда. Более он к учительству не притрагивался.

— Нет, не могу я, — покачал головой он.

«Что ж делать-то?» — Арсений никак не находил подходящих слов, да и что он вообще мог сказать? Сказать ничего, значит, будет делать. Во всяком случае, он хотя бы может накормить хозяина. Пусть даже и силком.

— Михаил Фёдорович, Вы хоть в столовую спуститесь?

— Я не голоден.

— Тогда я схожу. Я мигом!

И он умчался, собираясь воротиться как можно скорее — не хотел оставлять хозяина одного. Больно уж взгляд у него… мёртвый.

Однако Арсению всё же пришлось задержаться, потому что на первом этаже он встретил знакомого, того, кто смог бы вернуть жизнь в Михаила. По крайней мере, на это хотя бы можно было надеяться.

Хозяин по-прежнему сидел на стуле и в том же положении. Похоже, он даже не шелохнулся, с тех пор как Арсений отправился за едой.

— Михаил Фёдорович, смотрите, кого я к Вам привёл!

— Родя! — ахнул Михаил и хотел было подняться, но ноги не удержали его, и он, покачнувшись, рухнул на стул. Арсений хотел рвануться было к нему, но передумал и тактично вышел.

— Миша, Господи! Да что ж это! — Родион подскочил к нему, присел на корточки и заглянул в глаза. Никогда он не видел единственного друга в таком состоянии. Для него Миша всегда был образцом здоровья и хорошего настроения. Но тот человек, которого он видел перед собой сейчас, был ему незнаком. — Миша… Еле тебя нашёл. Ты почему, почему не пришёл ко мне?