— Да как я мог?.. — На лице Михаила появилась слабая, но всё-таки улыбка. — Пётр Алексеевич тогда б и тебя не пожалел…

Родион до боли прикусил губу — понимал, что Миша прав. И всё равно не желал мириться с тем, что друг хотя бы весточку ему не послал. Неужели Миша думал, что он оставит его в беде? А сам разве так бы сделал? Уж в чём Родион никогда не сомневался, так это в том, что Миша никогда его не бросит. Так мог ли он поступить по-другому?

— Как ты хоть? — спросил Родион. Он и сам всё видел, но не знал, как перейти к главному.

— Жив, — ухмыльнулся Михаил. И, опомнившись, предложил: — Ты на стул садись. Вон туда, за стол.

Родион поднялся:

— Давай помогу тебе дойти.

— Ещё чего не хватало! Я сам.

Сил и вправду почти не осталось — все ушли на колдовство, однако на чистом упрямстве Михаил не только дошёл до стола, но и принёс с собой стул, на котором до этого сидел у окна. Родион спрятал руки за спиной и сцепил пальцы, чтобы не дёрнуться и не вмешаться — сделал бы так только хуже. Он всегда поражался тому, что Миша частенько помогал кому-то, однако сам помощь принимать не умел. Разве что от Арсения, но то не считается — тот был всего лишь его слугой.

На столе, кроме ужина для Михаила, стояли две чашки с быстро остывающим чаем, а рядом лежали три баранка — всё, чем сумел разжиться в столовой Арсений и расставил на столе перед тем, как уйти.

— Угощайся, — Михаил кивком указал на чай.

— Благодарю. — Родион сделал глоток, но вкуса не почувствовал.

Они какое-то время молчали, хотя каждому было что сказать. Михаил осмелился первым, однако начал всё равно не с главного:

— Родя, зачем колдунов созвали? Явно же не для того, чтобы народ потешить боями.

Родион поставил чашку и отвёл глаза:

— Извини, Миша, не могу. Государственная тайна, сам понимаешь.

— Да я и не надеялся, — хмыкнул он. — Спросил на «а вдруг».

— Прости.

— Ты-то здесь при чём?

Родион сглотнул и повторил:

— Прости.

И снова наступила тишина. Чтобы хоть чем-то её заполнить, они оба потянулись к чашкам. Родион захрустел несвежими баранками — Арсений и так с трудом добыл последние, — а Михаил опустил ложку в холодную кашу с мясом. В том, что она остыла, вины Арсения не было, это хозяин слишком выстудил комнату. Какое-то время оба Вяземских, бывший и действующий, были заняты тем, что жевали. Вскоре Михаил почувствовал себя значительно лучше — долго он хандрить не умел, особенно когда сыт.

Тарелка и чашки опустели, и пора было приступать к серьёзному разговору.

— Ну, рассказывай, — отодвинув от себя пустую тарелку, с улыбкой велел Михаил. — И не надо щадить мои чувства. Я тебе не нежная барышня!

— Узнаю старого доброго Мишу, — усмехнулся Родион. Не сказать, что у него от сердца отлегло, но стало чуточку легче. — То, что я сейчас скажу, тебе совсем не понравится.

— А могло быть по-другому? — Отчего-то вместо того, чтобы с нарастающим ужасом ждать того, что навсегда отрежет ему путь назад, Михаил, наоборот, всё больше успокаивался. И вряд ли дело было в еде.

— И то верно, — кивнул Родион и снова замолк, но его никто и не торопил. Наконец он заговорил: — Он сделал это Миша. Он вычеркнул твоё имя из родовой книги.

Внешне Михаил никак не изменился, он остался сидеть как сидел, и даже уголок губ его не дёрнулся. Однако внутри его начала закручиваться настоящая буря. Да, он ожидал, что нечто подобное может произойти. Но всё же в самой глубине своей души надеялся, что Пётр Алексеевич, его родной отец, пожалеет его. А князь остался самим собой — он не прощал слабость, не желал, чтобы его имя связывали с таким, как он, Михаил. Что ж, Михаил тоже не желает больше носить его имя!

— Спасибо, что рассказал, — сказал он бесцветным голосом, совсем не отражавшим то, что творилось у него внутри. — Но мы же останемся друзьями?

— Конечно! — Родион вскочил, но тут же снова сел — голова закружилась. Всё-таки ему до Миши ещё далеко. — Конечно. Между нами ничего не меняется! Ты мой друг! Самый близкий друг! Ближе тебя у меня никого нет!

И он нисколько не кривил душой. Как бы он ни любил мать, но она всю его жизнь болела и почти не уделяла ему внимания, хоть они и жили в одном доме, но виделись очень редко. А Миша всегда был рядом, насколько позволяло его положение. Да и когда не позволяло, тоже был рядом. И Родион теперь совсем не представлял, как сможет жить без него.

— Ты не волнуйся за меня, Родя, я не пропаду! — сказал Михаил, заметив в глазах друга и брата, — пусть тот об этом и не ведал, — отчаяние. — Я не пропаду, ты же меня знаешь. И Арсений со мной. Вон, даже дворником устроился, чтоб меня прокормить.

— Миша, давай я тебе денег дам! — воодушевился Родион.

— Э, нет! — хохотнул он. — Я и так тебе должен. И не сомневайся — отдам. И не надо на меня так смотреть! Отдам. Это важно для меня. Ты мне скажи лучше, когда вы, — тут Михаил запнулся, — домой возвращаетесь?

— Завтра поутру.

— Так что ж ты тут сидишь? Знаю я тебя! Опять в дороге плохо станет, если не выспишься. Всё, Родя, иди, иди. Да не беспокойся ты, всё будет хорошо!

Михаил еле вытолкал его, и только когда он ушёл, позволил себе показать истинные чувства.

— Агрх! — прорычал он и стиснул кулаки. В душе у него всё клокотало, обида рвалась наружу, а вместе с ней и… огонь?

Михаил поднял руки и поражённо уставился на них. За окном успело немного стемнеть, и в комнате стали отчётливо видны тоненькие языки пламени, охватившие ладони Михаила. Огонь не пришёл извне, он шёл из него самого и совсем не причинял ему боли. Михаил смотрел во все глаза, мысли его путались. Но не успел он ничего сделать, как из его же ладоней подул морозный ветер и задул пламя.

На коже не осталось никаких следов.

Михаил смотрел на руки, где только что плясали языки пламени, и ничего не понимал. Да, там в печи огонь мог попасть на него, это ещё как-то можно было объяснить. И даже то, что ни кожа, ни одежда не пострадали. Однако, как осмыслить то, что здесь, вдали от очага, огонь сам вышел наружу? Прямо из тела? Может, Михаил сошёл с ума? Неужели на него так подействовало известие о том, что Пётр Алексеевич, родной отец, не только не захотел признать его — этого Михаил от него и так не ожидал, — но и вычеркнул навсегда из семьи? А в том, что это навсегда, сомневаться не приходилось. Раз покинув родовую книгу, вернуться в неё невозможно.

Время будто остановилось. Михаил не сводил взгляда с гладких ладоней, и ничего не происходило. Должно быть, ему действительно примерещилось. Да, видимо, так. Не мог же он управлять огнём? Так ведь? Всем известно, что колдуны владеют только магией воздуха, воды и земли. Огонь невозможно подчинить. Это все знают! Он сам читал! Были попытки овладеть магией огня, но все они провалились. Ни один колдун, решившийся на опыт, не выжил. Михаил подробностей не знал — слишком скудно эти дела были описаны в книгах, — но понял, что взять верх над огнём не удалось никому. К тому же там не было ни слова о том, чтобы брать его изнутри. Нет, огонь всегда пытались захватить силой извне.

И никто, никто не говорил, что можно вот так просто выпустить его из себя. Впрочем, Михаил ведь и не смог — ледяной воздух погасил его. Или всё же это был бред его воспалённого сознания?

— Михаил Фёдорович, Вы что это? — Дверь в коридор отворилась, и на пороге появился Арсений. — Вы что тут стоите? Я уже и Родиона Петровича проводил… — Слуга закрыл за собой дверь, обошёл неподвижного хозяина и заглянул ему в глаза. — Михаил Фёдорович, Вы не заболели часом?

Он медленно покачал головой, опустил руки и вернулся к стулу, на котором сидел, когда разговаривал с Родионом.

— Родя просил что-нибудь мне передать?

— Нет, Михаил Фёдорович!

— Это хорошо.

Арсений слукавил. Разумеется, Родион Петрович попытался дать ему денег, чтобы Михаил Фёдорович хоть какое-то время продержался, пока он ничего не придумает. Но Арсений не зря нянчил хозяина с малолетства, знал, что, если возьмёт деньги Вяземских, только хуже сделает, а потому очень вежливо и благодарно… отказался.