Оба молчали, и Миша боялся, что в этой тишине его обязательно найдут и так отругают… Так отругают!.. Так отругают, что ух! Его детский ум даже не мог представить, насколько сильным будет наказание, но одно ясно — оно непременно будет.

Всё так же не проронив ни слова, князь и «астролух» устроились за столом, но при этом остались стоять. Со своего места Миша видел только их обувь. Зашуршали какие-то бумаги, и шелестящим голосом заговорил «астролух»:

— Я перепроверил, Ваше Сиятельство. Ничего не поменялось. Ваш сын станет величайшим колдуном.

— В этом никаких сомнений?

— Никаких, Ваше Сиятельство.

— А… — Пётр Алексеевич запнулся и заговорил чуть тише: — У меня будут ещё дети? Может, что-то здесь поменялось?

— Ничего, Ваше Сиятельство. Не могу Вас здесь порадовать. Только те двое, что у Вас уже есть.

Снова последовало молчание, но на сей раз будто воздух уплотнился.

«Двое?» — успел тогда подумать Миша. — «Родя? А ещё кто?»

— И кто тогда из них? Родион слаб, боюсь, как бы его сила его же и не убила. А Михаил… Он даже свечу задуть не может. Какой из него колдун? Здесь точно какая-то ошибка.

— Звёзды никогда не ошибаются, Ваше Сиятельство. К сожалению, они не сказали, кто именно из Ваших сыновей станет…

И тут его прервал собачий лай, донёсся он из-за двери, и явно принадлежал щенку.

— Опять этот гадёныш притащил! — в голосе Петра Алексеевича слышалась злость, но к ней примешалось ещё что-то, что маленький Миша тогда не смог опознать. — Сам бестолковый, ещё и шавок в дом вечно тянет!

Так много слов от Петра Алексеевича Миша, наверное, за раз никогда и не слышал. Но в тот миг пожелал, что лучше бы тот молчал и смотрел своим обычным презрительным взглядом. Всё что угодно, лишь бы не знать, что Пётр Алексеевич — его настоящий отец. Но как такое может быть⁈

Теперь Миша не двигался не потому, что пытался не выдать себя, а потому, что окаменел. «Астролух» Яков и князь ещё о чём-то говорили, но Миша их уже не слышал, он и так узнал то, что не предназначалось для его ушей. Лучше бы он оставался в неведении — не было бы так больно.

Вскоре князь вместе с гостем покинули кабинет, но Миша из укрытия выбрался не сразу. Тело, обычно такое послушное и подвижное, еле двигалось. О щенке он совершенно забыл — Арсений нашёл его много позже.

К счастью, на Петра Алексеевича Миша в доме не наткнулся. Он вышел во двор, почти ничего не видя перед собой, глаза застилали непролитые слёзы. Не разбирая дороги, он побрёл куда-то. Никто его не остановил и не окликнул. И тогда Миша осознал, едва ли не впервые, что он никому не нужен. Да, были Арсений, Родя, Ольга Васильевна, Марфа… Но он никто, пока не докажет, что дворянин по праву. А магия ему не давалась! Никакая!

Когда он дошёл до леса, зарыдал в голос и больше не сдерживал себя. Он выл, скулил, захлёбывался слезами и всё никак не мог остановиться. И если бы не лесное озеро, неизвестно, где бы он очутился.

И вдруг Мише в голову пришла простая, но ужасающая мысль: а что, если его не станет? Разве всем не будет легче? Не так давно, прошлым летом, в этом озере утонул мужик деревенский, по пьяни. Его так и не нашли. Так почему бы и ему, Мише, вот так же не исчезнуть? Плавать он всё равно не умел…

Несмотря на весенний холод, Миша, стиснув зубы, вошёл в воду. Идти было тяжело и хотелось повернуть обратно, но он упрямо передвигал ноги, вязнувшие в иле. Вот он зашёл по колено, по пояс, по грудь… Вода добралась и до шеи… И Миша нырнул.

Ноздри мгновенно обожгло холодом озёрной воды, и Миша вынырнул. Откашлявшись, он выгреб к берегу и уже там отдышался. И пообещал себе, что больше никогда не сделает подобную глупость. И никому ни за что не расскажет то, что узнал о родном отце. Раз Пётр Алексеевич не захотел его признавать, то пусть так оно и будет. А Миша, нет, Михаил Фёдорович будет теперь жить только для себя. И плевать, если колдун из него не получится совсем!

Арсению он так и не признался, как умудрился промокнуть до нитки. Хоть верный слуга и волновался, Миша не заболел, даже нос не заложило.

А вскоре Михаила Фёдоровича переселили в охотничий домик на краю того самого леса с прекрасным своим спокойствием озером.

С именин Ольги Васильевны минула неделя, яблоневый цвет облетел, укрыл бело-розовым ковром землю, и с каждым днём становилось всё теплее. Жизнь в Большом доме вернулась в привычное русло, а в охотничьем домике она и так никогда не менялась. Арсений заботился о том, чтобы хозяин всегда был сыт и в добром здравии. А Михаил… А Михаил изнывал от скуки.

Барыня Суздальская присылала мальчонку с весточкой о том, что барин снова уехал, но Михаил просил передать, что очень занят и не знает, когда освободится. Не говорить же барыне, что не хочет он к ней в койку снова прыгать, хоть и остался в прошлый раз более чем доволен. Обидится наверняка, а он ведь ещё и передумать может, ближайшая из прекрасных любовниц всё-таки. Гости ж всё равно разъехались, и Михаил немного жалел, что так ни к кому не заглянул.

С самых именин супруги Пётр Алексеевич почти не выходил из кабинета. Завтракал, обедал, ужинал, даже ночевал там. Можно было бы подумать, что он вообще куда-то уехал, но никто ни на секунду не забывал, что Его Сиятельство не покидал свои владения — его присутствие ощущалось в воздухе.

И всё равно появилась некоторая вольность, хоть и не такая, как когда Пётр Алексеевич уезжал либо по светским делам в Санкт-Петербург, либо по колдовским — в Москву. Лет двести уже две столицы поделили между собой обязанности. «Петра творение» стало своеобразным культурным центром Империи. Здесь почти всё своё время проводил Его Императорское Величество Иван VI. От политики он, можно сказать, отошёл, делами государственными почти не занимался. Проводил шикарные балы, посещал театральные представления, оперу, выставки. В общем, доживал свой век в роскоши и развлечениях. Он не был старым человеком, но всегда тяготился своей монаршей участью, и об этом знали все даже самые мелкие дворяне. Лишь простой люд по-прежнему видел в нём непогрешимого Батюшку-царя.

В Первопрестольной же обитал цесаревич Александр. Как только стало возможно, отец передал все политические и колдовские дела ему и с облегчением выдохнул. Сын, к всеобщей радости дворян, характером и умом пошёл в Императрицу Софью. Её любили и уважали все, именно она, как поговаривали не без оснований, принимала все мало-мальски важные решения. Ни один указ не был принят без того, чтобы сперва обсудить его с ней. Однако Софья Александровна покинула этот мир слишком рано, оставив двоих детей и безутешного супруга. За два дня сгорела. Ходили слуги, что её отравили, но так ничего и не доказали. Официально обожаемая всеми императрица умерла от внезапной болезни.

Несколько лет император правил самостоятельно, приближённых он выбирать не умел и слишком близко подпустил к себе льстецов. Те года едва не привели к международному кризису, потому что в неумелых руках Ивана VI внешняя политика превратилась в игру в интересах маленькой кучки приближённых. Чуть было не дошло до дворцового переворота, но вовремя в дело вступил цесаревич Александр. Молодой, но правильно воспитанный матерью, наученный её примером и обладавший её умом, он сумел взять реальную власть в свои руки, не без поддержки Вяземских, Юсуповых и Кропоткиных. Удалось оставить хотя бы формальную власть за императором и сохранить лицо государства.

С тех пор как Александр стал во главе Империи, хоть и в тени, потихоньку пришёл порядок, а вместе с ним — и спокойные дни.

Праздные, ленивые дни. Одинаковые дни. Дни, в которые хочется выть от скуки. Во всяком случае именно такими они и были для Михаила.

Он бесцельно бродил по имению и никак не мог придумать себе занятие. Книги из княжеской библиотеки он давно прочёл, а новые никто не завозил и не собирался. Родион, единственный, кто хоть что-то читал, в последнее время не открыл ни одной книги, если она не касалась колдовства. К светской литературе никто, кроме Михаила, особой любви не питал. Ольга Васильевна, возможно, и почитала бы что-нибудь, но голова у неё болела настолько часто и так сильно, что даже если бы кто-нибудь читал для княгини вслух, это не спасло бы дело.