— Арсений, я уже хорошо себя чувствую, — подал голос Михаил, слабости которого и сам удивился. Так ведь никто и не поверит, что он уже в порядке.

— Полина не разрешала вставать, — терпеливо ему напомнил слуга. Он взял аж два выходных, чтобы приглядеть за нерадивым хозяином. На службе его сперва не хотели отпускать, но Арсений пригрозил, что тогда совсем уволится. А непьющего дворника не так-то легко сыскать, поэтому его на эти два дня и отпустили. И второй уже подходил к концу.

— Я же так с ума сойду от безделья!

— Книжку почитайте, — пожал плечами Арсений, он сидел рядышком на стуле. — Вам Ирина Григорьевна целую гору принесла.

— Угу, — совершенно по-детски надулся Михаил. Не признаваться же, что среди всех книг не нашлось ни одной, которую бы он понял. Читать он, конечно, любил, да и магией интересовался. Но все труды, попадавшиеся ему до сих пор, были написаны не настолько мудрёно. Кажется, Ирина Григорьевна слишком высокого о нём мнения. А может, всё дело в том, что он на самом деле ещё на настолько оправился, как ему хотелось бы.

— Михаил Арсеньевич, Вы же сами знаете, что… — начал было Арсений, но осёкся, увидев страдальчески закатанные глаза хозяина. — В общем, Вы сами всё знаете.

— Угу.

Михаил очнулся вчера после полудня, провалявшись без сознания целые сутки. Над ним хлопотали Полина и Ирина Григорьевна, Арсений же сидел в сторонке, опасаясь своими неловкими движениями как-нибудь навредить хозяину. Полина руководила — смущение она так и не смогла преодолеть, — а Ирина Григорьевна смазывала ожоги, коих оказалось намного больше, чем думалось поначалу. Михаил почти не чувствовал боли, в чём целиком и полностью была заслуга Полины. Он столько ей и Ирине Григорьевне задолжал, что не был уверен, сможет ли хоть когда-нибудь рассчитаться.

Сегодня его раны выглядели намного лучше, да и сил прибавилось, однако Полина запретила лишний раз шевелиться и поставила над ним надзирателя. Непреклонного, самого лучшего надзирателя.

Смирившись и спрятав под одеялом улыбку, Михаил прикрыл глаза и задремал. Кто бы мог подумать, что это так приятно, когда о тебе заботится сразу так много людей.

Снадобья Полины творили самые настоящие чудеса. Не было никаких сомнений в том, что без неё Михаил никогда бы так быстро не поднялся на ноги. И не просто на ноги, а без единого шрама, без какого-либо намёка на то, что он совсем недавно довольно сильно обгорел при пожаре. Правда, не следовало и забывать, что Михаил с самого рождения рос крепышом. И то, что мог выдержать он, другого определённо отправило бы на тот свет вымаливать прощение за земные прегрешения. Возможно, здесь не обошлось и без заклинания «чтоб хвори не нашли к Мише дороги», но это уже другая история. Вряд ли Арсений имел хоть какое-то отношение к ведунству, тем более что им занимались исключительно женщины, насколько это было известно.

До сих пор, кроме Полины, Михаил не встречал ни одной ведуньи, хоть и слышал о них. Пётр Алексеевич как ярый приверженец того, что только магии стихий истинны, позаботился о том, чтобы в его владениях не водилась подобная «дрянь». И разве кто-нибудь решился бы перечить всемогущему князю Вяземскому? А ведь кто-нибудь вроде Полины, возможно, сумел бы помочь Ольге Васильевне с её многочисленными недугами. Впрочем, здоровье жены князя никогда особо не заботило.

Что же до Родиона… Михаил, воодушевившись тем, что так быстро поправился, расспросил Полину о том, нельзя ли как-нибудь излечить сильного духом, но слабого телом колдуна.

— Трудно сказать… — не поднимая глаз на Михаила, но уже не так явно краснея, проговорила она, когда пришла его проведать за день до того, как разрешила вставать с постели. — Из того, что Вы, Михаил Арсеньевич, сказали, видится мне, что беда тут с духом, давно он тело изнутри разъедает. Думается мне, в малолетстве его ещё б можно было что-то сделать, пока другие магии у него не отрезали, а сейчас поздно уже. Только Вы, Михаил Арсеньевич, — она на короткий миг взглянула на него, — не печальтесь, я ж не видела его. Может, оно всё и не так совсем. — Немного помолчав, Полина добавил: — К ведунье бы его свозить, к лесной, посильней меня которая. Наставница моя сильной ведуньей была, Михаил Арсеньевич, да померла она…

Ойкнув, Полина прикрыла ладошкой рот, кивнула в знак прощания и умчалась прочь к хозяйке, решив, что слишком уж разболталась. Михаил не стал её останавливать — не хватало ещё напугать её. Он и так был рад, что удалось её разговорить. Она столько для него сделала, а он по-прежнему если не вселял в неё ужас, то, по крайней мере, свободно себя чувствовать рядом с ним у неё не получалось.

Сегодня, как, впрочем, и всегда, Арсений ушёл на службу рано утром, но строго-настрого запретил изнывающему от безделья хозяину хоть как-то себя нагружать. Спасибо хоть, что больше не заставлял валяться в постели, правда, до сих пор из комнаты ему выходить не разрешали. Что, однако, не мешало Михаилу, когда «няньки» не видели, нарезать круги вокруг кровати, приседать и даже отжиматься. Полина, надо сказать, заметила, что больной чересчур торопится с упражнениями, но Арсению ничего не сообщила. Покачала только головой и вздохнула.

Но Михаил хорошо себя знал — жизнь без движения для него немыслима. И он намного быстрее придёт в себя и поправит здоровье, если не будет всё время увальнем лежать в постели. А потому именно сегодня, поняв, что больше не может сидеть взаперти, он отправился завтракать в общую столовую, где уже собралось множество жильцов. И, удивительное дело, на него перестали злобно и завистливо коситься, а наоборот, смотрели с одобрением и, пожалуй, с некоторым восхищением.

Объяснилось всё очень просто.

— Ба! — воскликнул кто-то из жильцов, первым вскочив со своего места. — Да это же наш герой! Ты гляди — живой и целый! Да здравствует Михаил Морозов! Ура! Ура! Ура!

И вся столовая, встав, подхватила:

— Да здравствует Михаил Морозов! Ура! Ура! Ура!

Остолбенев, Михаил никак не мог осознать того, что происходило. Жильцы — и мужчины, и женщины — хлопали в ладоши, восхваляли его героизм, возносили его, восторгались им, а он не знал, как поступить и что сказать. Впервые за двадцать один год его хвалили во всеуслышание. Люди, которых он даже не знал.

— Михаил Арсеньевич! — усмехнулась рядом Ирина Григорьевна, он и не уследил, когда она пришла. — Что ж Вы тут? А я к Вам Полину с завтраком отослала.

Он моргнул и кивнул, не в силах произнести ни слова. А люди меж тем и не думали останавливаться и, похоже, намеревались подступить к нему с расспросами, но Ирина Григорьевна не позволила им — загородила Михаила собой.

— Господа, полноте вам! Дайте нашему дорогому другу прийти в себя. Давайте пока оставим нашего дорогого Михаила Арсеньевича в покое. А пока в честь его выздоровления я всех угощаю! Сегодня завтрак на мне!

И снова по столовой прошла волна ликования, и на героя, так и не осознавшего себя таковым, стали обращать чуть меньше внимания, и он смог выдохнуть.

— Благодарю Вас, Ирина Григорьевна!

— Ну что Вы! — с улыбкой отмахнулась она. — Мелочь какая! — Завтрак на всех жильцов, конечно, обойдётся ей в копеечку, что не очень приятно, но чего не сделаешь ради доброго друга! И доброго подопытного, разумеется. — Я действительно рада, что Вам уже настолько хорошо. Пойдёмте лучше ко мне в гостиную, там позавтракаем. Здесь нам всё равно спокойно поесть не дадут.

— Ваша правда.

Полина, как знала, уже накрыла в гостиной на двоих, сама же задерживаться не стала, но сперва всё же проверила, как себя чувствует больной. Убедилась, что он уже как раз-таки никакой и не больной, сообщила об этом хозяйке и шустро удалилась.

— Вы уж простите её, Михаил Арсеньевич, дикая она, — улыбнувшись краешками губ, колдунья уселась на любимом диванчике и указала на диванчик напротив, как если бы Михаил и так на нём не сидел всякий раз, когда приходил в гостиную госпожи Зайцевой. — Она ведь в лесу росла и воспитывалась, только наставницу свою и знала, а мужчин вообще никогда не видела. Сейчас хотя бы с визгом от них не бежит, а сначала я ох как намучилась с ней. — Ирина Григорьевна отнюдь не жаловалась, наоборот, те воспоминания наполняли её теплотой. Маленькая, полудохлая дикарка, всё никак не могла поверить, что можно есть вдоволь, что еда совсем не исчезнет и необязательно сметать всё, что есть на столе.