— А теперь! — Пётр Алексеевич поднялся, и все вмиг замолчали. — Я предлагаю выпить за наш род Вяземских! Сильнейший род… после государева, во всей Империи! Пусть так и остаётся! Мы же, — он оглядел присутствующих, и каждому казалось, что князь смотрит именно на него, — сделаем для этого всё, что в наших силах, и даже то, что невозможно!

— Ура! — крикнул кто-то, и все дружно присоединились. Зазвенели бокалы, и снова начались разговоры.

Соседи Михаила по столу, такие же отщепенцы, как и он, болтать друг с другом не любили и предпочитали отдавать дань уважения отменной еде, князь Вяземский никогда не скупился на щедрый стол. Михаил насытился быстро и с удовольствием бы сбежал куда-нибудь подальше ото всех этих напыщенных родственников, но до начала танцев стоило всё же задержаться. А уж там можно будет и потихонечку выбраться из танцевальной залы. Тем более что ни одна барышня всё равно не пожелает танцевать с сыном неизвестной крестьянки.

Впрочем, благородные дамы никогда не чурались его общества, когда они оставались наедине. Как например, Анна Павловна, супруга одного из очень дальних родственников Михаила. Уж какая затейница в постели! Пожалуй, если ночевать останется, можно будет к ней и заглянуть. К тому же и супруг её охотно налегал на рябиновую настойку, даже незаметно пододвинул её к себе. Незаметно для других, Михаил же от нечего делать наблюдал за гостями. Его же в упор не замечали. Что ж, это даже удобно.

Оставалось ещё немного посидеть за столом, и начнутся танцы. А ведь Михаил танцевал весьма и весьма неплохо, Арсений хорошо его обучил. Только пока не было возможности показать своё мастерство. Ну и ладно, зато жизнь спокойная. Разве плохо каждый день пить, есть да по девкам бегать? Красота!

Внезапно в приоткрытое окно влетел лепесток яблоневого цвета. Никто не обратил на него внимания, кроме Михаила. Он опустил руку под стол и сложил вместе три пальца. Сперва ничего не происходило, но вдруг слабая, но точная струя воздуха подхватила лепесток у пола и закружила.

Танец лепестка длился недолго — порыв ветра унёс его прочь.

С праздника сбежать хотел не только самый слабый Вяземский, но и надежда всего рода, Родион Петрович. Как и Михаил, его дальний родственник и по совместительству лучший друг, он терпеть не мог семейные сборища. От отца ему достались недюжинные способности к магии воздуха, а от матери — слабое здоровье. Родя не раз слышал, как шептались за его спиной, мол, Родиону Петровичу да силушку Михаила Фёдоровича! Вот тогда бы и не было бы нужды переживать за судьбу рода князей Вяземских. Но то были пустые разговоры, ибо Родион даже бегать толком не мог, чтобы при этом не упасть и не повредить себе что-нибудь.

И всё же Родион, в отличие от Михаила, был вынужден остаться на танцы. Если бы он только посмел заикнуться о том, что ему нездоровится, Пётр Алексеевич потом спустил бы с него три шкуры, да ещё и матушке досталось бы за то, что плохо воспитала единственного сына. Но к удивлению Родиона, Михаил тоже не скрылся, как это обычно делал, когда доходило до танцев.

Родион с огромным удовольствием провёл бы вечер за разговором с другом, но отец терпеть не мог, когда его наследник на людях общался с тем, кто считался самым слабым за всю историю рода Вяземских. Родион искренне не понимал причину его злости — сам ведь привёз сюда Мишу, когда тому и года не исполнилось. Конечно же, Родион не помнил, как это произошло — всё-таки он младше Миши на полгода, но слышал много позже, что тогда Пётр Алексеевич велел всем обращаться с ним хорошо, потому что отец Михаила, Фёдор Васильевич Вяземский, спас ему когда-то жизнь, но умер до того, как сын родился. Хоть и от крестьянки безродной, а всё ж сын.

Однако с каждым годом Пётр Алексеевич относился к Мише всё хуже и хуже — магия воздуха тому почти не давалась. Листик с земли поднять, свечку задуть, помочь себе плавно с дерева высокого спрыгнуть — это он ещё мог, но не более. И, когда Мише исполнилось десять, плюнул на его обучение и отселил подальше, в старый, почти развалившийся охотничий домик. Спасибо, что хоть не одного — слугу с ним отправил, что ещё с собой привёз вместе с мальчонкой от отца его, Фёдора Васильевича. Наверное, если бы не Арсений, сгинул бы Миша ещё в младенчестве.

— Родя… — Мать затравленно посмотрела на него, не в силах самостоятельно подняться. Служанка её куда-то запропастилась, а князь и не подумал помочь ей подняться даже в её собственные именины.

— Да, матушка, — улыбнулся он ей и подал руку, вместе они и направились в бальную залу, где музыканты уже готовились к первому танцу.

Вяземские, как один, хоть и переговаривались между собой, а то и дело бросали подобострастные взгляды на Петра Алексеевича, он же не менял выражения своего привычно хмурого лица. Да и зачем для семьи стараться? Это же не с государем разговоры вести, только императору князь Вяземский и улыбался, да, пожалуй, ещё цесаревичу Александру и великой княжне Елизавете. Домочадцы же улыбок Петра Алексеевича не удостаивались. Справедливости ради, бранился он так же редко, как и улыбался. Хватало одного его взгляда, чтобы мурашки по спине побежали. Поэтому и приказания его исполнялись тотчас же и никогда не обсуждались.

— Ольга Васильевна, голубушка! Позвольте Вашу ручку! — Изрядно перебравший родственник, шатаясь, попытался склониться и уже тянул к её сухой и шелушившейся ладошке свои сальные, измазанные жирной едой губы. — Могу я…

Договорить он не успел, потому что ему на плечо положил руку Михаил и, стараясь чётко, но негромко выговаривать слова, произнёс почти у самого его уха:

— Николай Афанасьевич, я там видел, на столе ещё рябиновая настойка осталась, там, где я сидел. Последняя!

— Да-а? — округлились глаза родственника. — Ну, тогда… Это… — Олька…. Ольга Васильевна, не обессудьте! Дело у меня появилось…

— Конечно-конечно, — кивнула она и чуть не зашлась кашлем, но сумела сдержаться. — Идите, дорогой Николай Афанасьевич! Мы с Вами станцуем в другой раз.

Удостоверившись, что Пётр Алексеевич не смотрит — а мнение других его не волновало совсем, — он, цепляясь ногой за ногу, двинулся к двери. Всё время подозрительно шатавшейся.

— Нет ведь там никакой рябиновой настойки, — прищурившись, хмыкнул Родион.

— Да-а? — точно так же, как и благополучно скрывшийся в дверном проёме Николай Афанасьевич, округлил глаза Михаил. — Ну, надо же! Что ж теперь делать-то?..

Родион прижал указательный и средний палец к губам, чтобы не рассмеяться в голос. А Ольга Васильевна, тяжело опустившаяся в кресло, принесённое как раз для неё, выдохнула.

— Спасибо, Миша, — слабо улыбнулась ему она.

— А мне-то за что? — Он в притворном изумлении прижал руку к груди, но в глазах его плясали озорные чёртики. — Всего-то и помог дорогому гостю пойти туда, куда ему больше всего хотелось.

Загремела музыка, и начались танцы. На их открытии почти всегда присутствовал Пётр Алексеевич, однако тот вдруг куда-то запропастился. Но мало ли какие дела могут быть у князя? Он человек непраздный, плясать не любил, но при этом всячески поддерживал увлечение дворян танцами, за что те были ему благодарны.

К Ольге Васильевне больше никто не подходил, и Родион немного расслабился. Он встал у кресла матери и вместе с ней следил за парами. Вяземские не были бы Вяземскими, если бы всячески не показывали свою принадлежность к древнему роду. Как, например, сейчас, отплясывая мазурку, парили над полом. Никого ничего не удивляло. Да и как? Вяземские, как-никак, главные воздушные колдуны Российской империи. Зато на балах в столице было кого впечатлить — ни Юсуповы, ни Кропоткины не могли так блистать, хотя некоторые «умельцы» пытались, из-за чего потом пришлось восстанавливать пол, пробитый землёй и приводить в чувства дам, чьи платья промокли. То произошло ещё столетия назад, но до сих пор действовал указ о том, что в бальных залах можно применять лишь магию воздуха. Что немало возвысило Вяземских.