— Михаил Арсеньевич! — тихонько позвала колдунья, но никто не отозвался.

Не отозвался в кромешной тьме — огонь оплавил свечи, не осталось ни одной из тех, что стояли в нишах. Нащупав рядом с собой стену, Ирина Григорьевна её обшаривала, пока не нашла небольшой выступ, нажала на него, и прямо над ним выдвинулся небольшой ящичек, полный свечей и спичек.

Колдунья чиркнула спичкой о коробок, и та без затруднений загорелась. Значит, крошечные, незаметные для глаза отверстия для воздуха не пострадали. Ирина Григорьевна только волновалась, что запах гари через них мог разнестись по дому. Впрочем, благодаря чудо-зельям Полины, на чердаке, куда и выходили отверстия, все запахи маскировались, превращаясь в травяные. Правда, испытать столь прекрасную задумку с зельями до сих пор не удавалось, поэтому в её успехе Ирина Григорьевна уверена не была.

Огонь добрался до пальцев колдуньи, и она поспешно выпустила спичку, и та, последний раз мигнув, погасла, как только достигла пола. Следующую спичку Ирина Григорьевна использовала для того, чтобы зажечь свечу. С ней и направилась туда, где беззвучно лежал Михаил Арсеньевич.

К столу она приближалась опасливо. И не зря, потому что на нём неподвижно лежал совершенно голый молодой мужчина. От ремней не осталось и следа, а металлический стол изрядно почернел. Ирину Григорьевну привела в ужас мысль о том, как же наверняка тот раскалился, когда привязанный к нему Михаил Арсеньевич испускал огонь.

«Ох, только бы жив остался! Только бы остался жив!» — повторяла про себя колдунья, делая крошечный шажок за шажком и подходя всё ближе.

— Михаил Арсеньевич….

Голос её прозвучал настолько тихо, что она сама еле его услышала.

— Михаил Арсеньевич…

Он не шелохнулся, и ей показалось, что он не дышит. У неё внутри всё похолодело, руки задрожали, и свет единственной свечи опасно замерцал.

— Мих…

Стиснув зубы и собрав всю смелость, Ирина Григорьевна положила руку ему на грудь. И почувствовала, что она вслед за его дыханием поднялась. Он спал. Михаил Арсеньевич крепко спал.

Ирина Григорьевна расхохоталась и осела на пол, свеча упала и погасла. Двигаться колдунья не могла — тело обмякло. Постепенно её смех начал напоминать всхлипывание, плечи её затряслись, а в горле заклокотало. Воздух вдруг резко закончился, и она начала задыхаться. Стиснув платье у себя на груди, Ирина Григорьевна попыталась его оттянуть — оно давило, не давало дышать. Но сил не хватало не только, чтобы избавиться от него, но даже чтобы позвать на помощь. Она открывала рот, но, кроме хрипов, из него ничего не вылетало. Глаза почти перестали видеть, а в уши будто кто-то воды налил.

А вскоре Ирина Григорьевна завалилась вперёд, всё ещё не выпуская платья и уткнулась лбом в пол. Она почти перестала соображать, когда почувствовала, что её приподнимают, усаживают так, чтобы её спина опиралась на чью-то грудь, одной рукой обхватывают за талию, а к губам притыкают что-то холодное и влажное. Капелька за капелькой в рот колдуньи потекла горькая вода. Горькая, но хотелось ещё и ещё. И если бы вода не закончилась, Ирина Григорьевна ни за что не прекратила бы её пить по собственной воле.

Сознание постепенно прояснялось. Предметы вокруг обрели чёткость, вода из ушей испарилась, а дышать стало так легко, как если бы эту комнату без окон только что хорошенько проветрили.

— Полина?

— Всё закончилось, Ирина Григорьевна, — отпустив хозяйку, та встала и поторопилась зажечь новую свечу, — всё закончилось.

— Полина, я в порядке. Не волнуйся.

— Посидите так ещё чуть-чуть. Зелье лучше сработает.

— Хорошо, — кивнула колдунья. — А он?

— Ж-живой. — Полина отвернулась, пряча залитое багряной краской лицо.

— Это я и сама поняла, — хмыкнула Ирина Григорьевна и пошевелила руками. Больше не дрожали. — Осмотри его.

— Так он же голый! — ахнула служанка и едва не выронила свечу прямо на подол хозяйского платья. К счастью, удержала — новых пожаров им ещё только не хватало!

— Прикрой его чем-нибудь и осмотри. Полина, он для тебя сейчас не мужчина, а тот, кому нужна твоя помощь.

— Ирина Григорьевна… — взмолилась служанка.

— Ладно, — вздохнула она. — Мне вставать уже можно?

— Угу. Ой, Ирина Григорьевна! Ваши брови! Ох, Ирина Григорьевна! Ваши ресницы!

— Ерунда это, Полина, ерунда! — Колдунья оторвала большой кусок от нижней юбки, сложила его пополам, чтоб надёжнее было, и прикрыла им срамные места по-прежнему неподвижного Михаила Арсеньевича. — Всё, можешь смотреть. А хорош, шельмец…

— Ирина Григорьевна!

— Да я же только из научного интереса!

Отрицать его мужскую привлекательность мог бы только бесчувственный, а таковой Ирина Григорьевна Зайцева-Кропоткина уж точно никогда не была. И всё же одна только мысль о том, чтобы заводить амурные отношения с Михаилом Арсеньевичем, приводила её в недоумение. И дело вовсе не в возрасте, уж подобными предрассудками она вообще никогда не страдала. Но было в этом молодом мужчине что-то такое, что заставляло её поставить границу между ними.

Чувствовала себя Ирина Григорьевна если не превосходно, то достаточно хорошо, чтобы следить за тем, что делала Полина. Её проворные пальчики проходили по телу подопечного, в то время как их хозяйка отчаянно краснела.

— С телом всё в порядке, — наконец заключила Полина.

— Это я и так вижу. — И чтобы поддразнить служанку, добавила: — Правда же хорош?

— Ирина Григорьевна!

— Ладно тебе! — хмыкнула она. — Скажи лучше, что с разумом его?

— Ирина Григорьевна… — замялась Полина и затеребила свой рукав.

— Полина, просто скажи, что видишь.

— Хорошо, Ирина Григорьевна…

Голос девушки зазвучал чуть отстранённо, а белки глаз очень быстро заполнили глазницы, закрыв собою зрачки. Ирина Григорьевна не удивилась — не в первый раз Полина представала перед ней такой, какая есть: лесной ведуньей. Свеча погасла сама собой, но появился новый источник света: вокруг Полины начал распротраняться голубовато-сизый светящийся туман, рваные языки которого завивались, плясали, но дальше, чем на ладонь от ведуньи не уходили.

У Ирины Григорьевны всякий раз дух захватывало, когда она наблюдала за силами, наверное, куда более древними, чем любая из трёх магий. Нет, как выяснилось, из четырёх. И если то, что и как делали колдуны, хоть как-то можно было объяснить, то чародейство Полины имело совсем иную суть. Оно шло будто бы не из неё, словно не она являлась хозяйкой своих сил, а лишь с глубочайшим почтением пользовалась им. Конечно, знания о травах принадлежали только ей, но то, что она творила сейчас, было даровано откуда-то свыше.

В такие мгновения, а их было ничтожно мало, Ирина Григорьевна старалась не шевелиться и даже не дышать, чтобы не спугнуть неземное таинство. Полина тем временем положила оби ладони на лоб Михаила Арсеньевича, и туман начал расползаться сначала по лицу, а затем и по всему телу. Он струился по нему, перетекал, а затем враз полностью проник внутрь. В комнате мгновенно стало темнее, и только свечение, исходившее от Полины, позволяло хоть что-нибудь видеть.

Ладони ведуньи переместились на шею Михаила, рот его приоткрылся, и из него сперва вылетело небольшое облачко тумана, ненадолго зависло, а затем следом за ним стремительным потоком вышел и весь оставшийся туман, ярко осветив обгоревшую комнату. И тут же растворился, не оставив и следа. В комнате снова потемнело, глаза Полины стали такими, как прежде, а потухшая свеча зажглась сама собой.

— Ну, что там? — Ирина Григорьевна еле дождалась, чтобы задать вопрос, кусала щёку изнутри, только чтобы не помешать.

— Он борется.

— С чем? Или с кем?

— С собой, Ирина Григорьевна.

— Миша, Мишенька мой, хороший…

Михаил не хотел открывать глаза, чтобы не спугнуть чудесный голос, одновременно знакомый и незнакомый. Тёплый, родной, ласковый и такой любимый. Разве Михаил его когда-нибудь слышал? Почему он чувствовал к нему небывалую нежность? Неужели… Нет, не может быть! А если всё же?..