Страх парализовал Мишу, но в то же время тепло, а вовсе не жар, огня влекло к себе, и постепенно заставило двигаться. И вот уже Миша стоял на ногах и тянул к нему руки. Пламя завораживало, манило, звало к себе… А за соседним окном голоса звучали всё громче и громе, перекрывая шум огня, наконец они стали различимы: Родя, Ольга Васильевна, Пётр Алексеевич… Не было там только Арсения. Но когда говорили господа, он всегда молчал.

— Миша, Миша, идём поиграем! — звал Родя.

— Мишенька, идём, я тебе игрушку из столицы привезла… — увещевала его Ольга Васильевна.

— Михаил, ты почему не тренируешься? — Голос Петра Алексеевича звучал привычно строго.

Привычно… А пламя сулило что-то новое, неизведанное…

— Михаил! — Князь повысил голос совсем немного, но и этого хватило.

И Миша решился. Он отдёрнул руки, отвернулся от пламени и пошёл к невзрачному и узкому окошку, за которым он теперь видел голые деревья, жавшиеся друг к дружке в промозглости тумана. Тепло по-прежнему грело спину, но чем дальше он уходил, тем больше начинал зябнуть. На миг Миша задумался, а не вернуться ли обратно, но сжал зубы, отворил окошко, еле протиснулся в него и…

… и оказался на полу в охотничьем домике, при этом пребольно ударившись локтем.

— Михаил Фёдорович, точно не ушиблись? — повторил вопрос Арсений.

— Точно-точно. Вот ты раскудахтался! Давай лучше позавтракаем!

— Обед уже, Михаил Фёдорович.

— Обед⁈

— Ну да, Михаил Фёдорович… — заволновался Арсений. — Вы что-то хотели?

Но Михаил его больше не слушал. Он наскоро умылся студёной водой, оделся прилично, чтобы не пугать добрейшую Ольгу Васильевну, если она вдруг, что маловероятно, покинет свои комнаты и вздумает прогуляться. К Большому дому он не шёл, а бежал, боясь, что может опоздать. И ведь едва не опоздал!

Родион как раз спускался с крыльца, когда Михаил почти добрался до ступенек.

— Фух! — выдохнул он, остановился, согнулся, положив руки на бёдра, и пытался отдышаться. Да он даже от барина Воропаева так не убегал! А ведь тот его чуть ли не догнал — так он был быстр. И скор на расправу… Собственно, к барыне Воропаевой Михаил более не заглядывал вовсе не потому, что она ему чем-то не угодила. Как раз наоборот. Но барынь много, а жизнь у него одна. Вряд ли Пётр Алексеевич стал бы заступаться за неугодного родственничка. — Еле успел!

— Миша… — Родион не знал, куда глаза девать. Конечно же, всё тот же Гришка рассказал ему о том, что произошло вчера, и как лучший и единственный друг спас его от отцовского гнева. Как знал он и о том, что отец велел ему оставаться в имении и даже не помышлять о том, чтобы ехать в Москву. Если уж совсем начистоту, Родион до последнего надеялся, что Миша не придёт его провожать в дорогу. Пусть и не он так жестоко с ним поступил, но ведь Пётр Алексеевич — его отец, поэтому доля вины лежала и на нём.

— Родя, ты прости ради Бога! Проспал я! — Михаил выпрямился. На лице его не было и тени обиды, он улыбался искренне и от души — уж фальшивую улыбку друга Родион точно сумел бы отличить от настоящей. — Ты… Вы надолго?

— Не знаю, Миш, не знаю, — покачал головой Родион, он с трудом сглотнул комок в горле. — Знаю только, что должен в Москву прибыть как можно скорее… — Он виновато развёл руками.

— Не бойся, не буду я тебя задерживать! — хмыкнул Михаил. — Дай хоть обниму тебя разок перед отъездом!

Родион не то чтобы удивился, но всё же с лёгким сомнением посмотрел на друга, однако послушно распростёр руки для объятий. Михаил сжал его так, что он чуть было дыхания не лишился.

— Эй, медведь, полегче!

— Угу. Ты береги себя там.

— Ты тоже, Миш, ты тоже.

Родион уже хотел высвободиться из лапищ Михаила, но тот его не пустил и тихонько заговорил на ухо:

— Родя, я тут попросить тебя хотел…

— Мм?

— А что, если я…

Назад Михаил возвращался шагом и в приподнятом настроении. Солнце светило, птицы радостно щебетали, и самому хотелось петь. Как же хорошо на душе, когда решение принято! Ни шагу назад!

Арсения Михаил нашёл за домиком, он колол дрова.

— Михаил Фёдорович! — Слуга убрал топор. — Проголодались? Или Марфа Вас покормила?

Михаил с удивлением отметил, что ни разу не вспомнил о еде. Да и до обеда ли сейчас?

— Арсений, — он уселся на освободившийся пень, на котором слуга и колол дрова, — я в Москву поеду. Ты со мной? Ты только не торопись с ответом. Пётр Алексеевич и наказать меня за вольность может. И тебе тогда достанется.

Ответа не потребовалось ждать.

— Куда Вы, Михаил Фёдорович, туда и я.

— Уверен?

— Михаил Фёдорович, — усмехнулся Арсений, — я Вас с малолетства нянькаю. Не обижайте меня такими вопросами.

Улыбнувшись слуге, Михаил задрал голову и вгляделся в небо. Скоро, совсем скоро он будет вот так же смотреть на небо в Первопрестольной. Впервые он поедет куда-то настолько далеко.

— Москва, жди меня!

Они добрались бы до Москвы раньше, дня эдак на два, если бы хоть кто-нибудь из них знал дорогу. Ни Михаил, ни Арсений за последние двадцать лет дальше чем за десять вёрст от имения Вяземских ни разу не уезжали. А тут Москва!

Немного заплутали, немного задержались, чуточку проспали — Михаил, — уехали в другую сторону, потому что так казалось правильнее — Арсений, — и иногда останавливались по пути, чтобы просто поглазеть, как живут люди за пределами владений Вяземских. Не то чтобы жизнь простая в Империи так уж отличалась, но для новоявленных путешественников всё было в диковинку. А вот здесь не так блины пекут, а вот тут коровы рыжие, а у этого колдуна нет магических способностей — вор он и мошенник! Станет разве дворянин фокусы за деньги показывать?

Это за просто так можно… Вот, например, Михаил по дороге развлекал ребятишек тем, что поднимал в воздух листики, небольшие камешки и прочую мелочёвку. Дети отродясь настоящих колдунов не видели и смотрели на молодого красавца дворянина, как на диво дивное.

— Вы б поберегли силы, Михаил Фёдорович! — приговаривал Арсений и качал головой.

— Толку с тех сил-то? — ухмылялся Михаил и поднимал всё выше и выше листик рябины, заставляя босоногих детишек визжать от восторга.

С погодой путешественникам повезло: ни дождинки, ни снежинки, ни даже ветра холодного. Солнышко будто благословляло их затею, во всяком случае Михаилу хотелось в это верить. Как бы там ни было, дороги назад нет.

«Кого я обманываю?» — ворчал про себя Михаил, сидя в бричке. До Москвы, если верить мужикам из соседней деревеньки, оставалось около часа-двух. Как раз к рассвету и приедут. — «Хоть ты сейчас поворачивай!»

Наверное, правильнее было бы так и поступить. Но раз приняв решение, Михаил уже не мог по-другому. Да и осточертело ему, если уж совсем честно, прятаться от мира в охотничьем домике где-то на отшибе. Да, он не голодал, рядом всегда был Арсений, но сердце-то требовало иного, на волю оно рвалось. Что бы дальше ни случилось, Михаил не собирался об этом жалеть. Да и что могло случиться? Посмотрит чуток и назад воротится.

— Михаил Фёдорович, Вы б поспали. Всю ночь глаз не сомкнули! — обернувшись, попенял ему Арсений.

— А сам-то?

— А что я?

— А я что? Поехали лучше скорей!

Арсений закатил глаза, снова повернулся к лошади, взял покрепче вожжи и прикрикнул:

— Н-но, родимая! Пшла!

Лошадь что-то недовольно фыркнула, но шаг ускорила. Миновав поля и деревеньки, наконец доехали они и до Москвы, но остановились где-то за полверсты.

Белокаменная, как ещё называли её, окрасилась рассветными красками, и Михаил раскрыл рот от изумления. Он себе представлял всякое, начитавшись книг и наслушавшись рассказов Роди и Ольги Васильевны, но то, что он увидел наяву, превзошло любые его ожидания.

— Арсений, ты же видишь то же, что и я?

— Да, Михаил Фёдорович…

Они оба замерли в немом восхищении, и даже утомившаяся лошадка, желавшая поскорее поесть, не смела и шагу сделать, хоть сочная травка росла совсем неподалёку. Белокаменная… Взгляда не хватало, чтобы охватить её всю. У Михаила гулко забилось сердце — чувствовал, его это место. Не там, где он прожил двадцать один год, а здесь, в Москве, в Первопрестольной, в Белокаменной…