Михаил, никак не выдавая себя лицом, попытался хотя бы приподняться в воздухе, но тщетно — все силы ушли. Сперва — на прыжок с третьего этажа, а после — на крошечный лепесток яблоневого цвета. Теперь придётся несколько дней восстанавливаться. И тут Михаил хмыкнул, вспоминая сегодняшние приключения: прелести барыни Суздальской однозначно того стоили.

— Ты почему ещё здесь? — Родион, изрядно уставший стоять на ногах, спросил замечтавшегося друга.

— Да не могу тебя одного тут оставить, — сразу же отозвался он и подмигнул ему.

— Так и скажи, что приглянулся кто-то.

— А ты меня хорошо знаешь, — расплылся в улыбке Михаил.

Впрочем, он слукавил. Да, некоторые дамы бросали на него весьма и весьма недвусмысленные взгляды, но он, сам не веря себе, понял, что никто его не взволновал и спать он отправится к себе в охотничий домик. Один.

— Ты не меняешься, — закатил глаза Родион.

— А надо? — Михаил усмехнулся и снова прошёлся взглядом по танцующим и стоявшим у стен дамам. Нет, так никто и не взволновал.

— Даже знать не хочу, чью постель ты сегодня будешь греть!

— Хочешь присоединиться?

— Господи упаси!

Они не боялись говорить на столь фривольные темы: Ольга Васильевна дремала в кресле, гости были заняты собой, слуги стояли довольно далеко, чтобы что-нибудь расслышать за музыкой, а Пётр Алексеевич пока так и не объявился.

После танцев гостям предлагалось немного отдохнуть, погулять по чудеснейшему саду, чем многие и воспользовались. Ольга Васильевна при первой же возможности удалилась в свои комнаты, Родион с радостью последовал бы примеру матери, но не мог себе пока позволить уйти — знал, что отец разозлится, если не найдёт его среди гостей.

Михаилу же незачем было оставаться, мало кто заметил бы, если бы он совсем ушёл. Однако отчего-то он всё же задержался, хотя и сам не мог объяснить себе причину. В конце концов, он отбыл на обеде, а праздничный ужин для самых стойких — Николай Афанасьевич уже выбыл из их рядов — вполне можно было и пропустить. Даже Ольга Васильевна не собиралась на нём присутствовать. И всё же Михаил бесцельно прогуливался по саду вместо того, чтобы вернуться в свой охотничий домик, где Арсений уже наверняка подготовил для него постель — знал, что хозяин этой ночью не сомкнул глаз.

Можно было бы продолжить беседовать с Родионом, однако Пётр Алексеевич уж точно бы не обрадовался, если бы застал его рядом с наследником на виду у всей родни. Отчего-то он считал их дружбу зазорной. Ему совсем не нравилось, что у Михаила было то, чего так не доставало Родиону: отменного здоровья.

В какой-то миг Михаилу надоело бродить, и он присел на скамейку за кустами сирени и принялся наслаждаться цветением яблонь, как всегда, прекрасных и чарующих своей простой и трогательной прелестью.

— И что мы делать будем? — негромкий голос раздался откуда-то из-за спины. Михаил и забыл, что за кустами располагалась ещё одна скамейка, даже более уединённая, чем та, на которой он сидел.

— Это уж как Пётр Алексеевич решит… Мы с тобой, Гриша, люди маленькие. Что князь скажет, то и будем делать.

— Да знаю я… Тошно только от этого! Мы с тобой тоже Вяземские, и не самые последние. А он никого не слушает, даже нас!

— Ты, Гриша, не кричи! — взволнованный голос стал тише и немного прерывался, как если бы его обладатель озирался по сторонам. — Коль имений своих лишиться не хочешь, прикуси язык.

Что ответил тот самый Гриша, в котором Михаил узнал Григория Павловича, главу одной из ветвей Вяземский, осталось неизвестным. Второй голос скорее всего принадлежал Андрею Дмитриевичу, ставшему Вяземским только после женитьбы на Софье Вяземской. Михаил запомнил его человеком крайне осторожным. Впрочем, не сказать, что он его особо занимал. Он предпочёл бы вообще скрыться отсюда. Меньше всего он хотел слушать о том, кто и что думает о Петре Алексеевиче.

Поэтому Михаил тихонько встал и осторожно двинулся прочь от скамейки, жалея только о том, что не удалось как следует насладиться видом цветущего сада. С другой стороны, несколько дней ещё оставалось до того, как лепестки опадут на землю.

И вдруг он увидел, что навстречу ему идёт никто иной как сам князь Вяземский, о котором, как старые сплетницы за кустами сирени, только что шептались Григорий Павлович и Андрей Дмитриевич. Бежать было некуда, и Михаил почтительно склонил голову:

— Ваше Сиятельство.

Князь прошёл мимо, как если бы не заметил его. Но Михаил, ловивший его взгляд, увидел, что глаза Петра Алексеевича чуть сузились.

И Михаил почувствовал во рту солоноватый привкус крови — от напряжения прокусил себе губу.

На ужин Михаил решил не идти, справедливо рассудив, что делать там всё равно нечего. Если проголодается, всегда можно заглянуть на кухню, где Марфа, старая кухарка Вяземских, знавшая Петра Алексеевича ещё тогда, когда его Петрушей звали, всегда приберегала что-нибудь вкусненькое для Мишеньки, как она его ласково величала, когда князя не было рядом.

А чем ещё на званом ужине заниматься, как не есть? Не с родственниками же разговаривать, которые тебя вообще ни во что не ставят. К сожалению, ничего не поделаешь с тем, что в знаменитом роду колдунов ты никто, если не владеешь магией на должном уровне. Например, даже если ты наследник князя. К счастью, Родиона участь посмешища семьи миновала, вряд ли с его слабым здоровьем он смог бы выдержать высокомерные взгляды дворян, чьи способности намного больше и значимее твоих.

Так что Михаил по праву гордился тем, что с раннего детства обладал толстой, непробиваемой шкурой. Видимо, не зря его когда-то отселили из главного имения в охотничий домик — возмужал, закалился.

К охотничьему домику Михаил и шёл, когда первые капли дождя упали на землю, будто предупреждая, что неплохо бы и поторопиться, потому что совсем скоро должна была разыграться самая настоящая весенняя гроза с грохотанием грома, молниями-ветками, рассекающими небо и стеной непрекращающегося дождя.

Михаил выругался сквозь зубы и побежал. Будь он хоть сколько-нибудь стоящим воздушным колдуном, создал бы вокруг себя плащ-невидимку, как между собой называли его слуги, да чего уж там — сами колдуны, и плотный слой воздуха, идущий от тела, не дал бы ни единой капле упасть на одежду, которую Арсений так заботливо привёз ему прямо к имению Суздальских.

Где-то вдали прогремел гром, заставший Михаила врасплох, потому что молнию он не видел. А он ведь ещё надеялся, что успеет добежать сухим! Но более крупные и настойчивые капли уже начали проникать под одежду. Михаил любил крепкое словцо, да ещё и много любопытного от крестьян подслушал, и сейчас с удовольствием применил знания на деле. Увы, грозу забористые ругательства не отпугнули, зато бежать как будто бы стало легче.

Вот и охотничий домик впереди показался. Чуть покосившийся, зато с баней. Её, судя по дыму из трубы, умница Арсений сейчас как раз и топил. Михаил уже успел промокнуть насквозь, поэтому чуть не заплакал, не зная кого благодарить за то, что в его жизни был Арсений. Слуга, нет, старший товарищ, на которого он мог положиться при любых обстоятельствах. Ему даже говорить ни о чём не надо было!

Арсений, как почувствовал хозяина, выскочил из бани и помчался к нему навстречу.

— Михаил Фёдорович! Да что ж это Вы! Почему в Большом доме не остались?

Продрогший Михаил сумел лишь улыбнуться. В охотничий домик Арсений его не пустил, а сразу потащил в баню — отогревать.

— Михаил Фёдорович, Михаил Фёдорович! — продолжал причитать Арсений, стаскивая с хозяина мокрую одежду, но не бросал её, а аккуратно укладывал на лавку в предбаннике. — Что ж Вы так себя не бережёте?

— Так я… — начал он, но понял, что не может говорить, потому что зуб на зуб не попадает.

— Михаил Фёдорович, Михаил Фёдорович… Двадцать один год, а розуму, что у того дитяти!

Михаил лишь усмехнулся и позволил увести себя в парилку, где Арсений как следует отходил его берёзовым веничком.