— Чтоб хвори не нашли к Мише дороги! — приговаривал Арсений между ударами, он искренне верил, что благодаря его словам Михаил Фёдорович и вырос таким здоровым, а ведь чудом только в младенчестве не помер. — Чтоб хвори не нашли к Мише дороги!

После баньки Михаил совсем разомлел и даже не запомнил переход в охотничий домик, хотя дождь уже хорошенечко набрал силу.

Как маленького, Арсений уложил хозяина в постель. Ужинать не предлагал — видел, что тот уже еле в яви держится, сон его зовёт.

— Вы б, Михаил Фёдорович, всё ж в Большом доме б остались лучше. Неужто не видели, что тучи небо затянули? — качая головой, цокал слуга. На ответ он и не рассчитывал.

Однако Михаил кое-как собрался с силами и пробормотал:

— Задумался, Арсений… Прости, не подумал, что ты так волноваться будешь…

Последнее слово закончилось свистящим выдохом, и Михаил уснул.

— Ну, точно, что дитя малое…

Арсений поправил одеяло, удостоверился, что хозяин лежит удобно, погасил свечу и только тогда позволил себе улыбнуться. Если бы не боялся разбудить, погладил бы его по волосам, как часто делал когда-то в детстве. Однако рисковать не стал и отправился хлопотать по домашним делам, стараясь не шуметь.

Домишко Пётр Алексеевич выделил им жалкое, полуразрушенное, но Арсений всегда был рукастым и потихоньку, полегоньку превратил старый охотничий домик во вполне приличное жилище. Баню тоже почти полностью сам поставил, Михаил Фёдорович помогал. Но делал это тайком, потому что негоже дворянскому сыну заниматься мужицкой работой.

Хватит уже и того, что всем в округе было известно, что мать у него — крестьянка безродная. Вот только чего никто не знал, так это то, что у крестьянки той безродной брат имелся.

Акулина, мать Михаила, была старшей в семье, о младшеньких своих заботилась, когда мамка померла, отец ещё раньше отдал Богу душу. Арсений, на два года младше, делал всё, что мог. Только не удалось им с Акулиной сестрёнку с братишкой маленьких вырастить — заболели оба сильно и зиму не пережили. Остались Арсений и Акулина вдвоём, сиротами. Жили бедно, как и все, зато дружно. Хорошее то было время, хоть и голодное.

Потом Акулину в дом барский взяли, чтоб с дитями нянчилась, полы подметала да мыла. Следом и Арсения туда пристроила, конюхом. Тогда-то счастливые деньки и закончились. Барин тот, конь старый да плешивый, на Акулину, красавицу молодую, глаз положил. Арсений видел это, все видели, да поделать ничего не могли. Барыня только рада была — боров старый отстал от неё наконец, каждый год по дитю от него рожала. Здоровьем была слаба, из младенцев редко кто больше месяца жил, некоторым и имя дать не успевали, не то что крестить. Вот барыня и выдохнула, когда он переключился на крестьянку молодую.

Вот только крестьянка та и не думала заместо барыни барина ублажать. Сбегала от него, пряталась. Арсения, когда за сестру заступился, розгами высекли. До беспамятства били, чтоб ещё долго встать не смог. Он и не смог. Сознания лишился, горячка началась, всё уж думали, что помрёт. А он выкарабкался, выжил, у смерти себя выторговал. Всё, чтоб только сестру, единственного родного человека спасти. Не знал он только в бреду, что уж за него всё сделали.

Как он потом от Акулины узнал, барин тот снасильничать её хотел. В тот же день, когда Арсения чуть ли не до смерти высекли. Но не повезло насильнику, на постой к нему остановился колдун воздушный Вяземский. Спас он Акулину и себе забрал, никто и пикнуть не посмел.

Поднял, говорила она, колдун Вяземский барина того в воздух — высоко-высоко! — кувыркнул несколько раз, а потом отпустил, тот об землю и шмякнулся. Что с ним сталось, Акулина не знала.

Зато знал Арсений. Когда он очнулся, ни Акулины, ни колдуна воздушного уже не было. А вот барин никуда не делся, он вообще двигаться не мог. И говорить не мог, и по девкам бегать не мог, кормили его с ложечки и ходил он теперь только под себя. Ох уж, как барыня возрадовалась! Отныне она всем верховодила и больше не боялась, что придётся младенцев своих хоронить.

Не ведала она только и ведать не хотела, куда избавитель её увёз девку Акулину. Арсения она отпустила без вопросов лишних, за что тот был ей навечно благодарен. Разыскать же сестру долго ещё не получалось, и нашёл её Арсений почти на сносях. Счастливую!.. Счастливую и влюблённую. Жила она в небольшом, но добротном домике. Ей даже девчонка деревенская прислуживала, как самой настоящей барыне!

Арсения сестра приветила, обогрела, радостью своей поделилась. Колдун её, хоть и женат, но любил её безмерно и обещал позаботиться и о ней, и о ребёнке. А ведь тот тоже колдуном родиться должен был, кровь колдовская сильнее обычной. А ещё Акулина поведала брату тайну колдуна своего. Нагадали тому, что сын у него родится, сильнейшим колдуном будет, да таким, что история ещё не знала. Вот Акулина и не сомневалась, что сына колдуну Вяземскому родит. Имя ему придумала — Михаил. Отец одобрил, сказал, что имя сильное, в самый раз для могущественного колдуна.

— Поглядеть бы на спасителя твоего хоть одним глазком… — говорил Арсений, за обе щеки уплетая щи с картошкой вареной.

— Поглядишь ещё! — смеялась Акулина. — В Первопрестольной он сейчас, случилось там у них что-то. Но он к рождению Мишеньки быть обещался. Вот и свидитесь.

Обещание своё, однако, колдун не сдержал. Роды начались раньше срока, мороз тогда лютовал, дорогу к дому так замело, что ни днём, ни ночью не проедешь. Вестей от колдуна уж месяц как не было, но Акулина верила, что он приедет и заберёт её и сына.

Ночь тогда выдалась самая морозная за всю зиму. Из подмоги у Акулины только и были, что Арсений да девка недалёкая, Парашкой звалась. Хотя, по правде говоря, от неё хоть какой-то толк был, потому что Арсений совершенно растерялся.

Сначала всё шло вроде хорошо, Акулина даже умудрилась подбадривать своих нерадивых помощников, но вскоре стало становиться всё хуже и хуже. Когда ребёнок появился на свет, Акулина вскрикнула в последний раз и в беспамятстве упала. А кровь всё никак не хотела останавливаться.

Арсению доверили мальчонку — взаправду сына родила! — а девка Парашка, сама ещё совсем дитё, хозяйку свою пыталась оживить. Да куда ей! Так Акулина Богу душу и отдала, ни разу не придя в себя и не взглянув на долгожданного сыночка.

Арсений с Парашкой опасались, что и дитё вот-вот за матерью своей мученицей уйдёт. А младенец крепким оказался, хоть от голода и кричал — нечем его кормить было. Вьюга лютовала такая, что дальше порога и не уйдёшь. Где ж кормилицу искать?

День так прошёл, а на следующий, наплевав на ярость природы, примчался тот самый колдун. Бросился он к кровати, на которой Акулина всё ещё лежала, Парашка только умыла да причесала её. И такой Акулина красивой казалась! Будто просто спать прилегла. Долго колдун рыдал безутешно, а сын его всё молчал. Арсений уж подумал, что и он наконец отмучился, но Миша вдруг как заголосил! Как затребовал внимания!

Колдун только тогда и вспомнил, что не только к любимой своей нёсся, разгоняя пургу.

— Сын… — вымолвил он, с удивлением глядя на свёрток.

— Михаил Петрович… — осторожно добавил Арсений.

Колдун собрался, поджал губы и больше ни единого взгляда не бросил на Акулину.

— Будет зваться Михаилом Фёдоровичем. Я его забираю.

— Он выживет?

— Если не выживет, он не имеет права быть Вяземским. Акулину похороните. Ты, девка, домой возвращайся. Сделаю всё, как обещал.

Арсений ничего не знал о её уговоре с князем Вяземским, но выглядела Парашка очень довольной.

— А ты…

Поклялся тогда Арсений, что никому, ни одной живой душе не расскажет, кто настоящий отец Мишеньки.

Упросил он только Петра Алексеевича, чтобы тот разрешил ему при племяннике быть. Слугой простым, лишь бы только рядышком. Душа родная всё-таки. Сомневался князь, но всё ж дал своё согласие. И с тех пор повсюду следовал Арсений за Михаилом, ставшим по велению родного отца Фёдоровичем, учил тому, что сам знал и как мог старался вырастить хорошим человеком.