И клятву свою сдержал.

— Пить… — донеслось с кровати, и Арсений очнулся от воспоминаний.

— Иду-иду, Михаил Фёдорович! Уже несу!

После баньки да с берёзовым веничком Михаил проснулся в превосходном настроении. Он потянулся, как кот на летнем солнышке, что-то промурчал и откинул одеяло. Из окна светило солнце, и не было намёков на то, что ещё вчера буйствовала стихия. Разве что, если выглянуть из окна, можно было полюбоваться лужами, но и их к вечеру уже и след простынет.

— Арсений!

— Проснулись, Михаил Фёдорович? А у меня уже и завтрак готов!

Михаил хмыкнул и закатил глаза, сперва убедившись, что слуга его не видит. Уж на что Арсений рукастым был, а готовить так и не научился. Яйца сварить мог, пожарить — да, собственно, и всё. Что бы другое он ни готовил, выходило несъедобно. Хорошо ещё, что кухарка Марфа, привязавшаяся когда-то к маленькому Мишеньке, всё ещё держала за ним место в своём жалостливом сердечке.

Вот и сейчас благодаря незабвенной Марфе, помимо двух жареных яиц, Михаила ждали свежие блины и сметана. Пока он спал, Арсений успел сбегать в Большой дом и обратно.

— Ух! — только и сумел сказать Михаил, рот его наполнился слюной, а живот громко зарычал, требуя своё. — Уф!

— Кушайте-кушайте, Михаил Фёдорович! Вы ж со вчерашнего не ели ничего.

Михаил скрутил блин, обмакнул его сначала в не запёкшийся желток, а затем — в сметану.

— Мм… Ты тоже садись поешь. Знаю я тебя, не ел ведь сам.

Арсений легонько улыбнулся и уселся за один стол с хозяином. Долгое время он не позволял себе подобных вольностей. Пока однажды Михаил Фёдорович не вернулся в охотничий домик злой-презлой и не сказал, что здесь, хотя бы здесь хозяин он и порядки будут те, которые установит именно он. Арсений не посмел тогда возразить, только предупредил, что ни за что не сядет с Михаилом Фёдоровичем за один стол при Петре Алексеевиче, не то беда. Но за все годы, что они жили в охотничьем домике, князь ни разу даже рядом не объявился, не говоря уже о том, чтобы зайти в гости.

— Ты ешь, ешь! Блины остынут! — с набитым ртом говорил Михаил. Светские манеры он тут вообще соблюдать не собирался.

В отличие от хозяина, Арсений всегда ел аккуратно и с достоинством, как если бы это он родился дворянином.

— Вкусно-то как! — причмокивал Михаил, облизывая пальцы.

Арсений только вздыхал про себя — его стряпню хозяин никогда так не нахваливал, но он и не обижался. Сам знал, что может совершенно случайно кого-нибудь отравить. Правда, повезло, что Михаил такой живучий с рождения, иначе так долго не прожил бы, перепробовав всё, что пытался готовить Арсений. Но в последнее время он перестал переводить продукты по что зря.

— Уф! — продолжал восхищаться стряпнёй Марфы Михаил, Арсений же, про себя улыбаясь, радовался тому, с каким аппетитом тот уплетал за обе щеки. Акулина была бы довольна.

Михаил же, пока доедал последний блин — Арсений всегда оставлял его ему, — размышлял о том, чем же заняться дальше. Будь он сильным колдуном, наверняка занялся бы тем, что продолжил бы совершенствовать навыки. Но сильным колдуном он не был, спасибо что хоть слабым считали, а то б и вовсе из дворян разжаловали.

— Всё, я наелся, — Михаил встал из-за стола, и Арсений тоже вскочил.

— Что Вы делать собираетесь?

Михаил замер, ответ не шёл к нему, поэтому он пожал плечами и улыбнулся:

— Погуляю пойду, что ли…

— И то хорошо, — кивнул Арсений и принялся убирать со стола.

Оставив слугу одного, Михаил вышел на улицу и подставил солнышку лицо. Он зажмурился и приложил ладонь ребром ко лбу, солнце стояло высоко. Сколько же он проспал? И ведь никто его не хватился, не послал за ним, чтобы без его участия не прошёл завтрак после именин княгини, многие гости ведь наверняка заночевали, пользуясь разгулявшейся вчера непогодой и гостеприимством князя Вяземского.

— Ну, прогулка так прогулка! — пробормотал Михаил, хлопнул себя по бёдрам и зашагал куда глаза глядят.

И повели они его прочь от Большого дома, как называли главное имение князя Вяземского. Когда-то эту дорогу к лесному озеру Михаил и любил, и ненавидел. Нынешнего же к ней отношения он понять не мог, но одно он знал точно: равнодушной она его никогда не оставляла. И на то были свои причины…

Михаил усмехнулся, вспоминая. А тогда ему было совсем не до смеха.

Обычно в такие, как в то солнечное утро, происходит что-то особенное, что впоследствии вполне можно было бы принять за знак. Однако Михаил, сколько ни силился, не мог ничего подобного припомнить.

В то время он ещё жил в Большом доме, но с каждым днём всё больше и больше чувствовал, что ему там не место. Никто ничего ему не говорил, но что-то будто давило на него, выталкивало. А около Петра Алексеевича находятся было почти невыносимо.

Первые три года Михаил рос не знавши печалей. Собственно, он ничего о том времени, понятное дело, не помнил, но Арсений как-то разоткровенничался и рассказал о том, что Михаила и Родиона нянькали одинаково, ничем не выделяя княжеского наследника. Только что болел тот часто, поэтому лекари чуть ли не дневали и ночевали у его кроватки. Мишенька же рос крепышом, внимания к себе почти не требовал, разве что кушал намного больше, чем предполагалось для его возраста.

Всё переменилось, когда Родя, младше Миши на полгода, стал проявлять первые способности к магии воздуха. Магия земли и магия воды в нём тоже присутствовали и даже прилично, но, как и полагалось Вяземским, его научили, как от неё избавиться. Способности у Родиона обнаружились исключительные, Пётр Алексеевич был счастлив. Но чем сильнее Родя становился как маг, тем больше ослабевало его тело, оно не выдерживало его же силу.

У Миши подобных проблем не было, но лишь потому, что способности к магии, любой магии у него всё не проявлялись. Время шло, но ничего не происходило. Пётр Алексеевич всё больше хмурился, и маленький Миша, хоть и не очень понимал, в чём он виноват, старался лишний раз не появляться перед опекуном. Тот ни в чём его не упрекал, но одного взгляда хватало, чтобы почувствовать себя крошечной букашкой, заползшей за шиворот и ужасно раздражавшей щекоткой. Так и хочется прихлопнуть!

При этом и Родя, и Ольга Васильевна относились к дальнему родственнику не просто хорошо, а как к близкому родному. Долгое время Миша считал, что княгиня — его настоящая мама, а Родя — младший братик. Поразительно, но о Петре Алексеевиче он так никогда не думал. Ольга Васильевна могла и приласкать, и слово доброе подарить. От Петра Алексеевича доброты ожидать не приходилось. И чем дальше, тем только хуже.

И всё же в Большом доме Миша чувствовал себя счастливым, хоть и не всё время. Это действительно был его Дом, да и научился Миша не попадаться на глаза Петру Алексеевичу, и Арсений всегда был рядом, поэтому то, что случилось после, и стало для него настоящим ударом.

Окончательно всё поменялось в один день. Время от времени к Петру Алексеевичу приезжал очень важный колдун с длинной седой бородой и острым носом, заканчивающимся огромной бородавкой с единственным, но гордо торчащим угольно-чёрным волоском. Слуги его между собой называли «астролухом», только много позже Михаил узнал, что это был не просто астролог, а сам Яков, даже фамилии его никто не слыхал, но оно и не требовалось — его знала вся дворянская империя.

Миша не хотел подслушивать, честно не хотел, но так вышло, что щенок, с которым он играл, убежал и потерялся. Миша чувствовал свою ответственность и пошёл его искать, однако никак не мог найти, хоть и обследовал весь дом, не добрался только до княжеского кабинета, да до покоев князя.

Справившись со страхом, Миша набрал в грудь побольше воздуха, очень осторожно потянул ручку двери в княжеский кабинет — она поддалась! — и на цыпочках прокрался внутрь.

— Тю-тю-тю!.. — шёпотом позвал он щенка, однако не услышал даже шебаршения.

И вдруг дверная ручка дёрнулась, и Миша не придумал ничего лучше, как спрятаться за диванчиком — ребёнку не составляло труда туда пролезть. Он замер, сердце его бешено стучало, уши закладывало, но он всё же слышал быструю и уверенную поступь Петра Алексеевича и шаркающие шаги «астролуха».