Михаил же об этом уже ничего не слышал — Арсений вёз его к доходному дому, адрес которого и дал Иван Филиппович. Вёз в бричке, принадлежавшей Вяземским. Вернуть бы, да как на глаза показаться? Впрочем, вряд ли Пётр Алексеевич опустился бы до того, чтобы потребовать назад такую для него мелочь. Михаилу же, не имевшему ни кола, ни двора, лошадь с бричкой уж точно не помешают. Да и Арсений ни за что не согласился бы их отдавать.

— Нет, Михаил Фёдорович, не будем мы возвращать Рябинку! — горячился он. — Мы её с Вами выходили! Если бы не мы, не стучать бы ей копытами по дорогам московским!

И то правда. Пётр Алексеевич не терпел слабость. Ни у кого. И когда от его любимого жеребца родился хиленький жеребёнок, князь собирался от него избавиться. Наверное, чуть ли ни в сознательном возрасте Михаил осмелился что-то попросить. Князь только презрительно перевёл взгляд с него на жеребёнка и обратно, фыркнул и вышел из конюшни. Так Рябинка и досталась неугодному сыну-слабаку. Однако вопреки ожиданиям Рябинка выросла здоровой и сильной, под стать своему отцу. В отличие от Михаила.

Но теперь это не имело никакого значения. Сейчас нужно было просто выжить.

Доходный дом купца Зайцева не был самым заметным или знаменитым, зато Иван Филиппович водил дружбу ещё с покойным хозяином, ныне же там всем заведовала его вдова, Ирина Григорьевна Зайцева. Иван Филиппович рассказал по секрету — о котором наверняка знало пол-Москвы, — что Ирина Григорьевна происходила из рода Кропоткиных, но пошла против воли родителей и по большой любви обвенчалась с небогатым тогда купцом Зайцевым. Конечно же, семья от неё отреклась, но Ирина Григорьевна всё равно преуспела. Именно благодаря её уму и деловой хватке покойный муж и разбогател.

Три этажа, без особой вычурности — как раз то, что нужно для человека, не обременённого лишними средствами. Из того, что Михаил взял у Роди, осталось где-то около половины. Однако жизнь в Первопрестольной оказалась весьма затратной, а потому разбрасываться деньгами было бы верхом глупости. Иван Филиппович посоветовал рассказать купчихе Зайцевой то, что произошло вчера на Хитровской площади. Уж кто-кто, а Ирина Григорьевна наверняка его поймёт. Возможно, возьмёт меньше за жильё, а то и вовсе позволит какое-то время пожить бесплатно. Последнего Михаил совсем не хотел — какая-никакая гордость у него всё же имелась. Подкрепить бы её ещё деньгами, но эту проблему он обязательно решит.

Чего Михаил совсем не ожидал, так это того, что купчиха и хозяйка доходного дома окажется не грузной дамой в летах, а молодой и привлекательной женщиной с каштановыми волосами с лёгкой проседью и очаровательными веснушками на маленьком, аккуратном носике. Он застал её в гостиной, где она сидела на диване и, должно быть, читала книгу. Когда о прибытии Михаила доложили, Ирина Григорьевна как раз что-то убрала на столик сбоку.

— Ирина Григорьевна! Я от Ивана Филипповича, он говорил, что я могу рассчитывать на комнату в Вашем доме.

— Ах, Ванечка! — заулыбалась она. — Если Вас рекомендует сам Иван Филиппович, то можете не сомневаться, комнату я Вам найду.

— Позвольте представиться, — улыбнулся Михаил, заворожённый её глубокими карими глазами, казавшимися почти чёрными, если бы ни крошечные вкрапления янтаря. Колдовские глаза. — Михаил Фёдорович… — он чуть помедлил, не уверенный, стоит ли называть фамилию, но в гостиной никого постороннего больше не было, а потому он позволил себе горькую усмешку. — Бывший Вяземский.

— Слышала, — кивнула Ирина Григорьевна, посерьёзнев. — Присаживайтесь, — она указала на диванчик напротив. — Полина, принеси нам чаю, — велела она служанке, а затем обратилась к гостю: — А теперь, Михаил Фёдорович, расскажите подробнее, что произошло. Терпеть не могу слухи.

Как бы Михаил себя ни чувствовал, а при виде прелестной дамы он расцветал подобно багровому пиону, источавшему самый тягучий и волнующий аромат. Женщины будто пьянели, находясь рядом с Михаилом. Но только в том случае, если он сам того хотел. Сейчас же у него не было цели обольстить милейшую Ирину Григорьевну, но он не мог не признать, что она пришлась ему по душе, весьма и весьма. В другое время и при других обстоятельствах он наверняка соблазнил бы её, однако сейчас ему определённо было не до амурных приключений.

Что-то во всём образе Ирины Григорьевны заставляло ей довериться, но не настолько, чтобы поведать ей самое сокровенное: о своём родном отце и о том, что сам цесаревич говорил с ним, Михаилом, в мыслях, он умолчал. В остальном же ему скрывать было нечего.

— Вот оно что… — протянула Ирина Григорьевна, глядя куда-то в сторону, а затем резко повернула голову к новому жильцу. — Тогда так! Я могу выделить Вам две комнаты, Михаил Фёдорович: для Вас и для Вашего слуги. Место на конюшне тоже найдётся. Возьму с Вас половину стоимости. Деньги вперёд за месяц. Без питания выйдет дешевле. Но если желаете, можете столоваться здесь. Так как? Полный пансион или только проживание?

Михаил призадумался. Предложение, скорее всего, было весьма щедрым и великодушным — цен московских, да и не только московских, он всё равно не знал. Однако вместе с питанием получалось, всё, что у него осталось. И это только на месяц.

— Благодарю Вас, — наконец кивнул Михаил. — Полный пансион.

— Замечательный выбор! — с улыбкой чуть склонила голову хозяйка. В эту же минуту в гостиную вернулась служанка, только уже с подносом в руках. — А вот и чай, Михаил Фёдорович. Испробуйте ватрушки. Вкуснее ватрушек во всей Москве не найдёте.

А позже та самая Полина, пышная девица с задорным взглядом, отвела Михаила и Арсения, до этого ожидавшего внизу, в их комнаты на третьем этаже, совсем рядом с комнатами самой хозяйки. Разумеется, Михаил по привычке оценил столь чудесное соседство, но почти сразу же отбросил мысли о прекрасной Ирине Георгиевне. В первую очередь необходимо решить, что делать дальше с собственной жизнью, а остальное — после.

Комнаты Михаилу достались простые, но чистенькие и со всеми необходимыми удобствами. Завтраки, обеды и ужины проходили на первом этаже. И как позже выяснилось, практически все жильцы предпочитали полный пансион, потому что питаться уличной едой выходило значительно дороже, не говоря уже о том, чтобы гулять по ресторациям.

Первые два дня на новом месте выпали из памяти Михаила — их он провёл в постели глядя в потолок. И вовсе не потому, что впал в отчаяние или что-нибудь в этом духе. Случилось то, чего не бывало с ним все не такие уж долгие годы его жизни: он занемог. Никогда Михаил не жаловался на здоровье, а тут вдруг не смог подняться, как если бы кто-то вытянул из него все силы. Мысли беспорядочно блуждали в его голове, воспоминания перемешивались с выдумкой, а аппетит вообще забыл к нему дорогу. Арсению чуть ли не силком приходилось кормить хозяина. Михаил нехотя открывал рот и, почти не жуя, глотал. В итоге только жидкую кашу он нормально и мог есть.

Пока хозяин безвольно лежал в постели, Арсений без дела не сидел. Он знал, что денег не осталось совсем, поэтому устроился дворником. Оплата не ахти какая, зато появилась небольшая уверенность в завтрашнем дне. Уж на кусок хлеба и даже на пирожок Арсений заработать точно сможет, а уж об остальном позаботится Михаил Фёдорович.

В отличие от хозяина, Арсений пребывал в приподнятом расположении духа. Он всегда считал — если точнее, почти всегда, с того самого раза, когда он пришёл насквозь промокший, — что Михаилу Фёдоровичу среди Вяземских не место. И, как и положено преданному слуге — о том, что он ему приходится родным дядей, Арсений давненько не вспоминал, — он всем сердцем верил, что его хозяин способен на очень и очень многое, просто нужно найти верный путь. Это в имении Вяземских все пути заканчивались охотничьим домиком на краю леса, нынче же перед Михаилом Фёдоровичем открывался чуть ли не весь мир. Ну, может, и не весь, но московский — точно. Всяко лучше, чем прозябать в глуши, где родня, что хуже любых врагов, смеётся над тобой и считает ничтожеством. О, Арсений не сомневался, что хозяин им ещё всем покажет!