— Вам как обычно?

— Будьте так любезны.

Столик прямо около чёрного входа всегда свободным дожидался своего особого гостя. Получив привычную чашку кофе, Михаил сделал несколько глотков и, убедившись, что на него никто не смотрит, вышел на задний двор, где на своём обычном месте стояла неприметная карета — в жизни не догадаешься, что она принадлежит императорской семье.

— Доброго утречка, Михаил Арсеньевич! — возница широко ему улыбнулся и поклонился.

— Доброго, Егор, доброго. Как твоя спина?

— Совсем не болит, Михаил Арсеньевич! Помогла Ваша мазюка!

— Я рад.

На прошлой неделе, когда Егор вот точно так же приезжал за ним, Михаил заметил, что он не в духе и то и дело морщится. На следующий день всё повторилось. Как оказалось, Егор спину сорвал, когда зятю дом строить помогал. Михаил на завтра принёс вознице бутылёк из тёмного стекла, в который Полина налила какую-то пахучую, что аж в носу свербело, жидкость.

— Молиться за Вас буду, Михаил Арсеньевич!

— За меня не надо, Егор, — улыбнулся он. — Ты лучше про Полину вспомни, это она лекарство сделала.

Приученный не задавать лишних вопросов, Егор кивнул:

— И за Вас молиться буду, и за Полину Вашу!

Возница сперва открыл дверь для Михаила, а затем резво вскочил на козлы, радуясь тому, что спина совсем не болит, и, петляя по улицам, как и каждое утро, повёз своего благодетеля в Воробьёвский дворец. Как и всегда, Михаил не приближался к окнам, но при этом нашёл удобное положение, чтобы любоваться видом из них. Карета всякий раз везла его другой дорогой, и Михаил успел изучить Москву вдоль и поперёк. Когда Ирина Григорьевна ездила с ним, развлекала его тем, что рассказывала о разных зданиях и о забавных случаях, свидетельницей которых стала сама, а о некоторых ей ещё покойный муж поведал. Молчала она только тогда, когда они проезжали Хитровку. Это место по-прежнему вызывало боль в груди Михаила. Но в то же время оно будто придавало ему сил — напоминало о том, как Пётр Алексеевич отрёкся от него на глазах у всей Москвы, у трёх княжеских родов, на глазах у цесаревича.

Когда карета выехала из города и направилась к Воробьёво, Михаил пересел ближе к окну и без опасений выглянул, чтобы насладиться прекрасным и немного печальным видом увядающего лета. Вспомнился охотничий домик на краю леса, маленький, но милый сердцу, всё-таки там прошли не самые плохие годы жизни Михаила. Если не считать того, что каждый его день был подобен предыдущему и ни к чему не вёл. Хоть и сейчас его дни походили друг на друга как близнецы, но разница была очевидна: у него была цель, и он к ней не просто шёл, он к ней нёсся быстрее, чем дикий конь, убегающий от тех, кто хочет его пленить.

— Феофан Ильич! — выйдя из кареты, Михаил пересёкся с правой рукой цесаревича, тот сам собирался куда-то уезжать. — Доброе утро!

— Доброе утро, Михаил Арсеньевич, — коротко кивнул он. — Я по делам ненадолго, а Вы пока тут сами. Если что, знаете…

— Не беспокойтесь, Феофан Ильич! Я со всем справлюсь! — с улыбкой заверил он его Михаил. — Обещаю, дворец не сожгу! В смысле, постараюсь.

— Ну и шуточки у Вас, Михаил Арсеньевич, — покачал головой старик, и даже его кустистые брови будто ещё больше распушились, зато в глазах появилась смешинка. Каким бы суровым он ни старался выглядеть, а Михаил сумел разглядеть в нём весельчака, пусть и глубоко запрятанного. — Но если что…

— Езжайте, дорогой Феофан Ильич! — Михаил легонько похлопал его по плечу. Любой другой бы уже руки лишился за подобную дерзость, но огненному колдуну в Воробьёвском дворце сходило и не такое. Каким-то образом он сумел подобрать ключик к сердцам его обитателей. — Я за всем пригляжу!

— Вы лучше за собой приглядите!

Михаил дождался, когда Феофан Ильич заберётся в карету, помахал ему и только тогда пошёл к крыльцу, где слуга открыл для него дверь. В провожатых огненный колдун не нуждался, он настолько привык к окружавшей его роскоши, что давно перестал глазеть по сторонам с открытым ртом. Зато всегда замечал людей, вот и сейчас поинтересовался у горничной, протиравшей пыль на золочёных рамах картин:

— Мила, как мама? Поправляется?

— Вашими молитвами, Михаил Арсеньевич! — улыбнулась она щербатым ртом.

Ирина Григорьевна как-то обмолвилась о том, что император помешался на внешней красоте и украшал не только свои дворцы, но и требовал, чтобы все слуги были как на подбор красавцы удалые, а служанками брал только самых прехорошеньких. Цесаревич же никогда не смотрел на внешность, его интересовали только личные качества, ему было всё равно, как выглядит человек, если он честный, работящий и неглупый. И главное, преданный ему, Александру Ивановичу, будущему императору.

— Вот и хорошо, — ответил ей на улыбку Михаил. — Мила, а принеси мне чайку с баранками, а?

— Будет сделано, Михаил Арсеньевич! — закивала она и понимающе с ним переглянулась. Во дворце никто не мог понять тяги цесаревича и Феофана Ильича к кофе. Вот чай да с вареньицем малиновым — совсем другое дело!

Михаилу полюбилась небольшая гостиная, где, как ему рассказал кто-то из слуг-старожилов, когда-то частенько сидела за книгой императрица-покойница. В гостиной будто до сих пор сохранилось её тепло, и Михаил чувствовал себя там как дома. Как если бы его и правда здесь всегда ждали. Выпив чаю вприкуску с баранками, Михаил потянулся и с довольной улыбкой отправился совершенствовать свои огненные навыки. Пока в одиночестве, но ведь должен же цесаревич когда-то вернуться.

Тренировочный зал Его Императорского Высочества располагался на первом этаже западного крыла, выдавали его крошечные окна. Большие, на полстены в подобных местах никогда не ставили, иначе можно было бы разориться на стёклах, ведь бились они довольно часто. На стенах висели мишени разных размеров, а за некоторыми неприметными дверями прятались чучела, на которых было удобно отрабатывать удары. И главное, не жалко.

Перед тренировкой Михаил всегда переодевался в одежду попроще и поудобнее. Жалование он уже своё получал, но тратить его направо и налево не стал, да и не сумел. Внезапно обнаружил у себя черту, о которой даже не подозревал: не мог позволить себе пускать на ветер деньги, хоть и сам их заработал. К тому же он очень хотел вернуть Роде долг, но пока не знал, когда с ним увидится.

Небольшая разминка, и вот уже Михаил начал палить по мишеням, но так, чтобы огонь совсем чуть-чуть до них не долетал. С каждым разом колдун отходил на шаг или на два, но всегда выдерживал одно и то же расстояние огня от мишени. Трудно, требовалось очень много сосредоточенности, но именно своей сложностью это упражнение Михаилу и нравилось, ведь у него получалось!

Внезапно входная дверь отворилась. Никто из слуг не посмел бы войти в зал во время тренировки — так можно и жизни лишиться. А значит, случилось нечто чрезвычайное.

Молниеносно втянув в себя огонь, чтобы ненароком никого не ранить, колдун резко развернулся лицом к двери.

— Ваше Императорское Высочество! — обрадовался Михаил. — Что ж Вы не…

Вместо приветствия Александр напал без предупреждения, направив на него одновременно и воду, и ветер, а земля прошла под ногами, подняв Михаила над полом и не дав ему ни секунды на раздумья. На мысленный зов цесаревич не отвечал, и Михаилу ничего не оставалось, как включится в бой. Да и разве мог он иначе?

Зал наполнился огнём, водой, ветром и землёй, стены тряслись, грохот стоял страшный, а два колдуна сражались не на жизнь, а на смерть. Секунды сменялись минутами, минуты — часами, а никто и не думал сдаваться. Оба колдуна бились на равных, ничем не уступая друг другу. В какой-то миг Михаил почувствовал, что атаки цесаревича стали слабее, совсем немного, но он заметил. И тогда огонь, почуяв запах победы, с удвоенной силой направился на противника, загоняя того в угол.

«Всё! Михаил! Мы закончили!»

И внезапно всё стихло. В зале после ожесточённого боя господствовала полная разруха, мишени по полу рассыпались ошмётками, все стёкла разлетелись мелкими осколками. Цесаревич и Михаил лежали около друг друга на спинах, широко раскинув руки, и тяжело дышали. Тела обоих были перепачканы, волосы торчали дыбом, кое-где виднелись проплешины, а о синяках, порезах и вывихах и говорить не стоило. Хорошо, если обошлось без переломов. От царского одеяния остались лишь жалкие клочки, простая мужицкая одёжка, которую Михаил надевал на тренировки, пострадала немного меньше, но тоже выглядела не лучшим образом.