Я просто хочу ее увидеть.

Выйдя из клуба на улицу, поражаюсь, как ярок свет. Шум города давит. Гудки клаксонов, вонь лошадей, толпы людей на тротуарах – они движутся быстро, спешат домой или на веселую вечеринку, готовы танцевать и пить, пока не забудутся их страхи. Опускаю веки, желая оградиться от этого мира, и прокручиваю в голове недавний разговор, пытаясь понять, во что ввязался.

Руби хочет, чтобы я убил Леандера и всех, кто будет на его корабле, а это, возможно, половина моего класса.

Мы сворачиваем на Нью-стрит, постепенно отдаляемся от шума и огней. Наш путь лежит к многоквартирным жилым домам. Кажется, мы прошли не шесть кварталов, а перенеслись в другой мир, где улицы тихие, грязные и темные. Обшарпанные двери магазинов, наглухо закрытых на ночь, над ними выцветшие вывески. Непременные здесь решетки на окнах. Автомобилей нет – им не проехать по узким дорогам, да и позволить их себе здесь никто не может.

Поднимаю глаза и оглядываю здание Храма, безусловно, самое величественное в этих трущобах. Наверняка его построили здесь по весьма банальной причине – дешевизна земли. Здание окрашено в черный цвет, что символизирует сон бога Макеана. На фасаде статуя самого Макеана, освобождающегося от заклятия, наложенного Баррикой. Около входа стоит одна из зеленых сестер и приветливо кивает, когда мы проходим мимо. Неужели ей известно, кто мы?

Младшая сестра Руби, нет, младшая из сестер – та, которую я недооценивал, а это может стать ошибкой, роковой ошибкой – бросает монетку в чашу для пожертвований в руках сестры. Мне известно, что она, в отличие от Руби, регулярно посещает Храм. Она умна, раз нашла способ совместить интересы сестры и веры. Вопрос в том, как она поступит, когда требования сестры и ее бога станут различаться.

Признаюсь, до сегодняшнего дня никогда не разговаривал с зеленой сестрой, а после знакомства с сестрой Берис больше и не хочу. Последний раз я был в Храме в Алиноре много лет назад, но священнослужителя из нашей школы я помню очень хорошо. Добродушный упитанный мужчина в псевдовоенной униформе и с улыбкой на лице – он очень сильно отличался от сестры Берис.

Мы сворачиваем за угол, и я переключаюсь на дела насущные. Лаския непременно захочет подняться со мной в квартиру, я же не готов впускать ее в свой мир. Я не хочу видеть ее рядом с мамой, не желаю открывать ту часть жизни, которая прошла за морем. К тому же ей не стоит видеть, как мы живем. Оставить ее на улице в такой красивой одежде тоже нельзя. Пока меня не будет, на нее могут напасть и ограбить, а это не лучшим образом повлияет на мое будущее.

– Ты живешь здесь?

Удивленный ее вопросом, поднимаю глаза и понимаю, что до дома мы добрались быстрее, чем я ожидал, и уж точно раньше, чем хотелось бы.

Лаския распахивает дверь и придерживает ее, пропуская меня вперед, чем подсказывает, как с ней поступить. Она легко преодолевает шесть пролетов наверх, даже дыхание не сбивается. Если ее увидят в коридоре, это вызовет не меньше вопросов, чем ожидание на улице, поэтому я кивком приглашаю ее следовать за мной и открываю входную дверь.

Войдя, она захлопывает дверь за собой, прислоняется к ней спиной и замирает, сунув руки в карманы. Мельком оглядываю ее стройную фигуру в безупречном костюме с жилетом поверх накрахмаленной белоснежной рубашки, рукава закатаны до локтей. Все в ней прекрасно, отчего окружающая обстановка кажется еще более убогой.

У нас в квартире две комнаты. В одной стол, плита и диван, на котором сплю я. Сюда я приглашаю Ласкию, а сам ухожу в другую комнату, где в постели лежит мама.

Она смотрит в окно на темное ночное небо и поворачивает голову, когда я вхожу. Ее некогда золотистая кожа приобрела землистый оттенок, вокруг глаз залегли тени, а фигура кажется мне особенно субтильной – так бывает всякий раз, когда я возвращаюсь из города, полного жизненной энергии.

Из детства я смутно помню, как мы приезжали сюда, в Порт-Наранду, в гости к бабушке. Она была невысокой и очень худой, а с возрастом стала еще миниатюрнее. За несколько десятилетий до того она переехала в Порт-Наранду из Кань До, вышла замуж за местного и осталась здесь. Дни напролет она проводила с такими же бабушками, как сама, обсуждала всех вокруг и выносила критические замечания с нескрываемым удовольствием. Я тогда часто думал, что однажды мама станет такой же. Скорее всего, нет. Скорее всего, она просто тихо уйдет в небытие, а ее сходство с бабушкой заканчивается худобой и невысоким ростом.

– У тебя кровь, – едва слышно произносит она и замолкает, чтобы откашляться.

Ругаю себя за то, что забыл умыться, и сажусь на край кровати. Мама заходится в кашле, и я просовываю ладонь ей под спину, чтобы помочь подняться и сесть.

– Ерунда, царапина, – говорю я, когда приступ проходит.

– Ты не можешь драться со всем миром, Джуд, – ласково произносит она и откидывается на подушки.

– Почему нет? – бормочу я. – Мир напал первым.

Мама смотрит на меня пристально, и я замолкаю, чтобы не говорить о том, почему я должен драться и почему хочу этого.

– И что мне еще делать? – прерываю я наконец молчание. – Смириться? И пусть делают с нами, что пожелают?

Как поступила ты. Невысказанные слова повисают в воздухе.

– Не в каждом случае удается переложить вину на другого, – возражает она.

– Как, скажи на милость, ты можешь говорить такое? Он тебя бросил. Обещал, а потом, когда был особенно нужен, просто бросил. Разве в этом случае он не виноват?

Мама молчит и смотрит на меня. Я слышу, как дыхание ее замедляется, ей очень больно.

Нам обоим известно, что сейчас речь идет не об отце. Но только я знаю, почему сегодня мои мысли о Леандере.

Мама хотела, чтобы, уехав из Алинора, мы полностью порвали с прошлым. Она мечтала вернуться в Порт-Наранду – город, где она родилась, – и забыть о боли и разбитом сердце. Невозможно сосчитать, сколько раз она повторяла, что надо смотреть вперед, а не назад.

Я желал обратного – сохранить ту, прежнюю жизнь. Отец платил за мое обучение, наше жилье, но с нами не общался. Не суждено было сбыться моим мечтам о том, что однажды он придет в мою школу, будет изумлен моими спортивными достижениями, оценками и прочими некогда важными вещами, которые уже давно забылись. В глубине моей души всегда жила крошечная надежда, что он меня примет. Однако вместо этого он умер, не оставив ничего в наследство. Бросил нас, когда мы особенно нуждались в его поддержке. Тогда я был уверен, что Леандер совсем не такой, а намного лучше, и он позаботится обо мне. За несколько недель до смерти отца я сидел на уроке рядом с Леандером. Тогда я одолжил ему карандаш и повернул листок с контрольной работой так, чтобы он мог увидеть решение уравнений, с которыми всегда испытывал сложности.

Я не надеялся, что он меня выручит.

Я знал, что он так поступит.

Мама часто твердила, чтобы я не цеплялся за него.

– Послушай, Джуд, – говорила она, – вы сидите за одной партой в школе, но это не значит, что вы равны. Принц не может спуститься с пьедестала в канаву ради такого, как ты. Да еще на глазах у всего мира.

Я отказывался ей верить, а она смотрела на меня и тихо вздыхала.

– Гораздо лучше прекратить отношения, не ссорясь, – убеждала она меня.

А я, как дурак, продолжал ждать, когда Леандер придет. Ведь он мой друг. Ему ничего не стоило мне помочь, это же так просто.

Но он не появился.

И я усвоил урок, который не забуду никогда.

– Джуд? – Слабый голос мамы заставляет вынырнуть из воспоминаний. Я смотрю на нее и вновь вижу осунувшееся лицо с синяками под глазами.

– Да, я слушаю.

– У каждого человека свой взгляд на одни и те же события. – Сейчас, возможно, она наконец говорит о себе и об отце. Сегодня у нее нет повода думать о Леандере. – Пойми, Джуд, единственная версия развития событий, в которой мы правы, – это наша собственная.