— Я не его отец! — пытаюсь успокоить этот моральный бред. — У меня было много женщин — да, не спорю. Наверное, я кобель, как ты там сказала, не способный удержать член на строгаче, но это ведь не означает, что каждый, кто будет подкинут взбалмошной дурой мне под дверь, в конечно счете, мой ребенок. Это звучит алогично, очень глупо…

— Да он же на тебя похож. Разве ты этого не видишь? Как две капельки! Твои глаза и даже твое стойкое пренебрежение во взгляде. Он маленький, но уже кого-то невзлюбил и люто ненавидит, и, по всей видимости, уже даже есть за что! Копия, просто вылитый, практически одно лицо.

Лиза обходит нас и уверенно направляется на выход:

— Мы… Ты уходишь? Расстаемся? Что это сейчас тут происходит? Пожалуйста, ответь. Можно какую-то конкретику от твоей спины услышать, а не эмоциональный всплеск. Ты отругала меня, ударила по рукам и щелкнула по носу. Твою мать! Я все осознал! Куда ты? Слышишь? Лиза? Конец, да? Это всё?

— Нет-нет, Сережа, но сегодня мне, определенно, нужно побыть одной, в спокойной мирной обстановке. Слишком много впечатлений за субботнее утро и, к тому же, накопившиеся учебные дела. Я позже позвоню.

— Позвонишь? Ага-ага! Плавали когда-то и такое точно проходили. Погоди! Ну, куда ты? Я ведь могу помочь с учебой. Лиза, я умею.

— Музыкант, играющий на гитаре в ночных клубах, иногда пописывающий язвительные статейки в музыкальные журналы, выполняющий чудные аранжировки, может мне помочь с семиологией, медиевистикой и постмодернизмом? Он знаком с работами Хосе Ортега-и-Гассета, он видел то самое восстание масс и гребаную пирамиду Абрахама Маслоу, кормил с руки степного волка с Германом, мать его, Гессе, или он уверен, что протокол сионских мудрецов — это долбаная выдумка, а наш мир неизлечимо болен, у нас, у всех без исключения, стойкая мания преследования и ипохондрическая хандра? Ты…

Что-что? Решила, блядь, на понт взять? Какие умные слова и все, как говорится, не в лад и невпопад — языком молотит, да все без толку. И да! Я знаю и слишком близко с некоторыми «дядями» знаком, потому что лет восемь назад кандидатский сдал, девочка! Был опыт в жизни до нашего счастливого трехмесячного знакомства.

— Да. Лиз, пожалуйста, не бросай меня. Я ведь с ним не справлюсь.

Она замирает ко мне спиной, уставившись в полотно входной двери:

— Я бы помогла, Сергей. Но это твой сын, а не мой, тебе и разруливать ситуацию.

Вот это дела! То есть?

— Значит, если бы я заделал тебе ребенка…

— В том-то и проблема, что я вообще пока не хочу детей, а тем более от тебя. Ты очень несерьезный мужчина, хоть и с тайной, ты…

— «Добрый, нежный, классный, превосходный любовник», «Ты такой хороший». Такие ведь слова сегодня были? Ты очень непоследовательна и постоянно врешь, что ли? Или ты подлизываешься, Лиза? Имя соответствует содержанию, да?

— Хотела тебе понравиться, Сережа. Какой мужчина не любит, когда ему в уши елейную ерунду льют…

— Я этого не люблю! — подхожу ближе, прижимаю ребенка к ее спине и еложу его носом по ее лопаткам. Ребенок крякает, а я рычу ей в затылок. — Ненавижу ложь, клевету, выкручивание и подтасовку фактов. Очень жаль, Элизабет, что за столь недолгий срок ты этого не поняла.

— Хм! — хмыкает и, вероятно, с кривой улыбочкой на красивом лице распахивает дверь. — Прощай, наверное!

Ага-ага!

— Созвонимся, Лиза.

— С нетерпением буду ждать твоего звонка, — язвит и выплевывает обещание. — Пока!

Сука!

Дверь с треском закрывается и отрезает меня от внешнего дебильного мирка. Что делать с… «Этим»?

— Ты ведь Святослав? — шепчу и двигаюсь по коридору, краем глаза замечаю в зеркале свой новый образ «весьма брутального самца».

— Я, — ребенок пузыри пускает и выгибает спину, ерзает и дергает ногами. — Я-я-я-я-я!

Да-да, я тоже охуительно счастлив!

— Что будешь есть, пацан? Яичницу с беконом? Рагу? Плов? Пастуший пирог? Фритату, пиццу или гребаные яички-пашот? — ржу, как ненормальный — истерика нечаянно накатила, что ли?

Сейчас как раз самое оно!

Мальчишка прыгает на руках, а у меня, похоже, начинается внеплановый эмоциональненький приход. Брат, брат, брат! Есть ведь Леха и его бабская команда! Там свеженький трехмесячный ребенок плюс маленькая подружайка моя, к тому же, великодушная ХельСми со свободной полнокровной сиськой — две ж вроде у нее, если учебник анатомии, конечно же, не врет. Пора!

— Я буду звать тебя Свят! Возражения имеются? — передвигаюсь по комнате, собираю документы, ключи, ищу мобильный телефон.

— А!

Прекрасно, сука, значит, мы с тобой поладим! Леха-Леха, как мне не хватает тебя сейчас!

— Давай штаны, что ли, наденем. Сменка-то у тебя есть? А то у меня все чересчур большое и боюсь, что ты такое не захочешь.

Укладываю пацана на кровать и засовываю свой нос в его походную сумку — коробки детского питания, какой-то мяч-арбуз, соски — семь штук, по-видимому, «неделька», и голубые детские кальсоны с зашитыми носками — ползунки или что это такое? Нормально! В другом «багажном» отделении бумажные трусы, они же подгузники — это надо не забыть надеть, а то испортит мне салон. Что там еще? Детский термометр, какая-то выгибающаяся ложка, мишка, растопыренный на силиконовой бутылке, еще валик-массажер и влажные гипоаллергенные салфетки. Заботливая сука-мать! Собрала «Алина» полный набор! Укомплектовала детское приданое, стерва!

— А ты, завидный, мать его, жених! Поедем, наверное, к девочкам в салун? Посватаемся? А, Свят?

Выхожу из квартиры, вызываю лифт и, как шпион, осматриваюсь по сторонам. Как она сюда вообще забралась и в подъезд вошла? Предположим, знала адрес. Разве я ей называл? Такого, блин, совсем не помню. Стоп-стоп! Вероятно, кто-то брякнул или за бабки узнала в клубе — как единственно возможный вариант. Так! Двигаемся дальше…

— Доброе утро! — рядом со мной останавливаются муж с женой из квартиры, расположенной напротив.

— Доброе, — здороваюсь с соседями.

— Смешной ребеночек. Как тебя зовут? Мальчик или девочка? — соседка, умиляясь, слишком пристально рассматривает пацана.

— Он не решил пока.

— Это не смешно, Сергей.

— Да какие уж тут шутки. Это не мой, — и немного отодвигаюсь от мальчишки.

— Хам, — интеллигентная жена шепчет своему зевающему от пресного бытия мужу. — Грязный рокер.

— Мне все слышно, мадам. Музыкальный слух, — кручу указательным пальцем возле уха. — Фильтруйте свой старческий базар.

И… Вот уже закончен наш нежный разговор — пара наглухо затыкается, а в лифтовой кабине забивается в противоположный от нас со Святом угол. Ушлепки-моралисты, чтоб их!

— Всего хорошего! Удачного дня, — выхожу из лифта и не дождавшись аналогичного пожелания в спину, двигаюсь на парковку к своей машине. — Не хворать, старики-пуритане! — рычу, уткнувшись рожей в землю. — Гребаный мирок правильных людей-задротов. Свят, нужно жить в кайф, слышишь, парень? Не париться, что о тебе скажут другие…

А сам я придерживаюсь придуманных законов? По-видимому, нет, раз так завелся, словно с половины оборота. Твою мать! Так-с…

А как тут быть? На переднее сидение не посадишь этого мелкого засранца. Прищурившись, тщательно рассматриваю салон — с комфортом и назад? Как вполне себе возможный вариант! С горем пополам укладываю Свята на заднее сидение, предусмотрительно обложив его подушками.

— Нормально?

В ответ детская непосредственная тишина, но мальчишку определенно заинтересовало внутреннее убранство и моя «сатанинская», как мама говорит, атрибутика — кресты, «козы» и адские черепа.

— Ня!

Пора завязывать и так не слишком многословные беседы с этим человеком:

— Держись за воздух, брат. В меню сегодня будет чистый и британский рок! Что предпочитаешь слушать в это время суток?

Мальчишка хохочет и смешно причмокивает губами. Сосать хочет? Ну ничего, ничего, ничего… Только бы Смирнова с живой едой не подвела!

— Негромко? — спрашиваю у вынужденного попутчика, настраивая свой безумный плейлист. — Тебе там как, по ушам не ездит?