Пожалуй, я убью Смирнова после этой смехотворной, превращенной в дебильный фарс, видеоконференции!

— Замолчи, замолчи, замолчи, да закрой же ты свой рот, дурной отец! — выкрикиваю в камеру навороченного компьютера.

— Доча, сошныко, прифед, — с нежным выдохом отче продолжает.

— Добрый вечер! — Смирнов совсем не затыкается. — Меня зовут Сергей. А Вы, Франциско?

— Та, канешна. Прияшно понзакомица, — отец старается для приветственного пожатия протянуть к экрану свою руку.

— Ему приятно с тобой познакомиться, Сережа, — со злостью в голосе шепчу. — Корявый русский — это все, на что способен наш Франциско!

— Женя! — мать орет в экран. — Замолчи сейчас же, неблагодарная.

— Я понимаю, чика, понимаю. Перестань так дергаться, — Смирнов прищуривается и плотоядно улыбается. — Ты стесняешься родителей, что ли, малышка Эухения?

Дергаюсь и вырываюсь. Глядя пристально ему в глаза, с яростью шиплю, забрызгивая ядовитыми слюнями:

— Я тебя убью! Убью! Убью! Козел!

А вот в экран выкрикиваю:

— Меня зовут Женя! Женя! Женя! ЖЕНЯ! Запомни, черт тебя дери, и хрен с тобой! Мама, пусть он уйдет!

Подскакиваю и зажимаю рот. Накатывает сволочная тошнота уже второй раз за только занимающийся день.

— Детка, ты заболела? Что случилось, Женя? — мать приподнимается и на расстоянии тянется ко мне через цифровое матричное пространство. — Господи, Сергей!

— Она отравилась, — Смирнов пытается спасти меня. — Несвежее суши — я, как недалекий, настоял, она, бедняжка, отказывалась. Жене не понравился лосось, и детка слегка перебрала с полусладким вином…

Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Какое скотское лицемерие! Тома! Теперь так всегда? Это же пытка! Ей-богу, я не выдержу!

Запираюсь в туалете и в канализацию негромко бекаю. Сколько нахожусь в этой тесной конуре — черт его знает! Похоже, я немного прикемарила возле гигиенической урны.

— Жень, детка, — кто-то осторожно хлопает меня по влажным щекам, — ты тут как? Тошнило? Ты опять рвала?

— Сережа, — прищурившись, навожу резкость на свой вынужденный «будильник». — Господи! Что со мной случилось? Мама? Отец? Они… Обиделись?

— Мы закончили, я за нас двоих с ними попрощался. Все в порядке. Ты их любимая малышка — так отец сказал. Мне почему-то кажется, что я ему понравился. У него хороший русский. Зря ты гонишь на отца!

Этого мне только не хватало! Мужская солидарность, да? Сергей подхватывает меня под коленками и стремительно отрывает от кафельного пола.

— Мне кажется, ты в положении. Не спорь со мной, чикуита! Тшш! Ты ждешь ребенка, детка.

— Не может быть, — уткнувшись в мужскую шею, словно в лихорадочном бреду шепчу, — ты ошибаешься, Сергей…

Нет! Нет! Были месячные, были… Я помню и гаджет отметкой пискнул. Из тех «положительных симптомов» одна лишь тошнота и стойкое отсутствие аппетита.

— Ты не сказала, что самолет уже так скоро. Почему?

— Пожалуйста, — скулю.

— Я в чем-то виноват? Почему ты не хочешь, чтобы я полетел с тобой?

Потому что я боюсь оттуда не вернуться. А так у меня будет прекрасный повод купить дорогостоящий билет на обратную дорогу.

— Сережа, я вернусь. Обещаю.

— Жень, я не буду мешать тебе. Не оставляй меня здесь. Слышишь?

— Ты боишься…

— Не хочу, чтобы ты куда-то без меня летела, на поезде тряслась, каталась в чьей-либо машине. Не хочу разлуки, пусь даже короткой, — он резко замолкает, перешагивая через несколько ступенек, практически до нашей спальни добегает. — Скажи сейчас, когда тебя ждать? Через два, три, четыре, пять… Сколько дней, чикуита?

Я не знаю, Серый! Ничего не знаю. А вдруг мне там понравится…

Морозов вертится на своей любимой кухне, а я с открытым ртом наблюдаю за его стихийным, но старательно выписываемым, узором из начальствующих шагов.

— Он как-то сильно изменился, Леха, — констатирую наблюдаемую мной картину. — Какой-то не такой, — с выдохом обеими руками до красноты растираю свое основательно заросшее лицо. — Фух! Словно… Хрен его знает! Это, бл, Зверь? — прищуриваюсь и еще внимательнее присматриваюсь. — Это вообще Морозов, Макс нашего Шевцова?

— Ну, зайчик, как давно ты не был дома. Макс, Макс, МаксиЗверская скотина, телохранитель Надьки Прохоровой. Наш сучий дикий Зверь, любезно и по доброте душевной, а также из большого незатыкающегося детского чувства, переросшего в физический контакт на две разнополые, тут слава богу, персоны, взятый куклой на строгач. Смотри, как мылит харю и обрабатывает зубы. Там Голден леди зорко бдит. Он ведь женат и имеет двух ребятишек, Серж. Забыл об этом? Просто зашибись, ну ты и козел, друг детства!

Да уж, забудешь о таком! Но… Да! Козел — последнего совсем не отрицаю!

— Не могу поверить, что…

— А ты постарайся. Почему не ешь?

— Ем, братец, ем. Просто, — открываю рот и сразу с накатившим откуда ни возьмись речевым ступором застываю, — просто, просто, просто…

— Она согласилась? — мой монотонный речитатив вдруг не пойми с каких херов перебивает братский несвоевременный вопрос.

Вскидываю на него глаза:

— Она? Кто конкретно?

— Фильченко, Серый, Фильченко! Дала добро на «эксгумацию» вашей с ней греховной составляющей? — посмеивается старшенький гаденыш.

— Да.

Лешка со звоном отбрасывает приборы и откидывается на спинку стула. Уложив свои громадные ладони на край стола, пальцами отстукивает какой-то до жути бесящий ритм.

— Ты не мог бы? — кивком приказываю ему «заткнуться».

— Я думаю, не мешай.

Похоже, Лешенька готовится к финальному броску. Вот «канонир» основательно к шнуровке на кожаной фигуре примеряется, затем подходит, лихо раскачивает ногу и целит прямо в глаз простому полевому «игроку». Один, два, три… Сейчас, по-видимому, что-то будет.

— Когда? — сипит сквозь зубы.

— Сегодня, через два с половиной часа, — выдыхаю, вглядываясь в братское лицо.

Он хмыкает с пренебрежением и, поджав цинично губы, несколько раз кивает головой — вперед-назад, вперед-назад. Потом вроде улыбается, расслабляется и застывает с вверх поднятыми всеми десятью.

— И девяти лет не прошло. Она… — прищуривается и, не высказав вопроса, в подвешенном состоянии как будто застывает.

— Угу? — с показной внимательностью нарезаю кусочки мяса и старательно обмакиваю в соус. — Да? Что ты хотел еще сказать? Она, она, она…

Старший с каким-то подозрением во взгляде рассматривает мой жующий с наигранным аппетитом рот.

— А как там Женя, Серж? — и зачем-то с издевкой добавляет. — Кстати!

Женя??? Это мы не будем обсуждать, тем более сейчас, за этим ресторанным с белой скатертью столом.

— То есть? — выпучиваюсь встречным взглядом.

— Как у нее дела? — точнее формулирует вопрос.

— Нормально.

— Она в курсе? — Лешка опирается на стол руками и подается верхней частью тела ко мне, вперед, в глаза. — В курсе или киндер-сюрприз по возвращении будет? «Привет, как ты там говоришь, „чикуита“, это мой очередной малыш!».

Я не знаю! Не знаю! Не знаю! И от этого, если уж очень откровенно, мне совсем не легче. А то, что сегодня сдаю анализ на отцовство, Женьке я, естественно, не сообщал.

— Нет, — сухо отвечаю, стараясь не вдаваться в интимные подробности.

— Стратег Сергей. Полководец-греховодник! Мировой отец!

— В чем проблема, Леха? — завожусь с пол-оборота.

— Да в тебе, — братец тычет пальцем в мою рожу.

Нисколечко не сомневался в положительном ответе.

— Все?

— Нет. Я не закончил!

Он скрещивает руки на столе и опускает взгляд:

— Сережа, надо ей сказать, пока не стало поздно.

— Сказать? — включаю дурачка. — О чем, любезный?

— О том, что было десять лет назад. О том, что…

— Дождусь положительного ответа и ее возвращения на родной материк, а вот тогда…

— Когда? — братец шустро обрывает. — Когда? Когда она возвращается?

А вот этого я, вообще, не знаю, Алексей!