— Я нигде не была, — опускает взгляд.

— Ну, знаешь ли, — придвигаюсь к ней ближе, а она следит, — плохо слышно, Жень. Ничего такого. Нигде не была… Это что такое?

— Дом, работа, дом, работа…

Круто! И как она дальше думает с этим выживать?

— А летом, на каникулах?

Хотя что я спрашиваю! Ведь это лето мы провели с ней вынужденно вдвоем, выхаживая чужого пацана. Эх, Свят, Свят, Свят…

— У тебя телефон мигает, — подбородком указывает на световой значок вибрирующего аппарата.

— Потом посмотрю. Неважно.

— А вдруг…

Я подтягиваюсь к ней впритык, протягиваю руку и обнимаю за талию, прижимая ее бедро к себе.

— Жень…

— У-гу…

Боится, дергается, дрожит, трепещет… Утыкаюсь носом ей в макушку и несколько раз целую раскрывшийся пробор.

— Ты наелась?

— А что?

Нет! Не проходит женский ступор и не абы какой мандраж. Иду на приступ — буду деву расслаблять! Обхватываю теплый дергающийся подбородок и очень высоко задираю пьяненкое личико к себе.

— Хочу поцеловать? Возражения имеются? — облизываю свои губы.

Прикрывает глаза и из стороны в сторону мотает:

— Нет.

Пора, «Сережа»! Думал, что возьму ее нахрапом, долбанным тестостероновым напором, но, похоже, будет только лаской, терпением и вниманием. Ох, блядь… Будет очень трудно!

Твою мать! Верхняя — сочная вишневая! Всасываю очень бережно — боюсь наставить ей по неосторожности красно-синих пятаков. Она мычит и тихо стонет, а потом как будто с осторожностью, опаской, запускает свою руку в мои волосы. Ерошит шевелюру, пробует сжимать и слегка тянуть. Рычу — пугаю! Женька сразу же откатывается назад.

— Страшно? — отрываюсь и осоловевшим взглядом рассматриваю ее сощуренное от блаженства красивое лицо.

— Немного. Ты очень сильный…

— Перестань, — впиваюсь пальцами ей в тело и заставляю пересесть на пах ко мне. — Обхвати меня.

Она приподнимается, боится, видимо, острый сук сломать.

— Женя…

— У-гу, — краснеет и отставляет обе руки назад, упирается в пол и подтягивается на меня. — Так?

Еще как!

— Да, — одной рукой обхватываю за спину, а второй — за шею, и ни в чем себе больше не отказываю.

Целуемся долго, ярко, сочно, страстно… Очень вкусно! Похоже, чика, по поцелуям дока, хоть нигде, бедняжечка, и не была.

— У тебя телефон…

— Жень, он тебя смущает? — гуляю ртом уже по тонкой шее, ищу тот самый шрам, с которым в прошлый раз немного познакомился.

— Вдруг что-то срочное?

— У меня выходной, значит, чья-то срочность может подождать.

Сука! Я догадываюсь, кому так не сидится и не лежится. Позже, когда кубиночка уткнется носиком в подушку, я перезвоню.

— Идем спать? — освобождаю шею от темных локонов. — Что это за пятно?

— Где? — выкручивается и оглядывается назад. — Где? Где? Я что-то пролила?

— На шее, вот здесь, — губами прикасаюсь, плотоядно ухмыляясь.

Она отталкивает меня, а ручонкой пробует влажную от моих ласк шею:

— Я не знаю. А что там? Что там такое?

— Красиво очень, словно итальянский сапожок. Пятнышко родимое, — обвожу контур языком. — М-м-м… Ты как?

Чика упирается руками в плечи, пытается с моего тела соскочить:

— Хочу…

— Спать?

— Да, — внимательно смотрит мне в глаза, и еще раз повторяет, — хочу спать.

Да все ясно и понятно, чика! Могла бы по сто раз одно и то же мне не заряжать.

— Иди наверх, а я еще тут покручусь. Хорошо?

— Я могу помочь.

— Погрей постельку лучше. Не забудь носки надеть…

— Зачем?

— Чтобы ножками не околеть…

Чикуита! Чикуита!

Ненавижу, когда девицы свои сосульки закладывают мне между ног с коровьими глазами, с одной мычащей просьбой:

«Серенький, ну, Серенький, погрей… Е-е-е-ей!».

Встает, поправляет брюки, бережно одергивает кофту, пятерней прочесывает растрепавшуюся от моих рук копну, осматривается, как заблудившаяся, по сторонам, а потом, практически со скрещенными, в районе острых коленей, ногами поднимается на второй этаж. Какой красноречивый выпад, Женя! Ты, чика, возбудилась, раскраснелась, растерялась… Взмокла и, по-моему, отменно потекла? Мне кажется, я стойко чую запах сладенького возбуждения! Сегодня, так и быть, латиночка ручной лаской обойдется, а завтра будет стопудово моя.

Пару часов брожу по залу, как неупокоенная душа — раздумываю, примеряю, проверяю, прогнозирую и расставляю… Изучаю сложившуюся ситуацию и снова замечаю мигающий индикатор теперь уже пропущенного звонка…

«Сережа! — Привет! Ты как здесь? Каким ветром или ветрами? — Ты мне совсем не рад? — Пожалуйста… Я задал вопрос! — Проездом-проездом, не волнуйся. Ни к тебе, ни к тебе. Так! Просто! В конце концов, не льсти себе, Смирнов. Оставь свое мудачество и задроченное зазнайство. Я просто путешествую, с огромным интересом исследую британские острова… — Рад был встретить, но мне уже пора!».

У меня есть тайна, Женя… Она… Тяжелая… Такая сучья… Блядь! Даже не знаю, как о ней тебе сказать. Погряз… Как в ох.ительном болоте! Тону и уже ни одной конечностью не шевелю. Отменная глубина…

«Я ведь не удержу тебя… Не удержу тебя…».

Открываю дверь в нашу комнату — безмятежная Женька разложилась на кровати, словно королева. Одна рука под щечкой, а вторая как будто обнимает незримого меня. Сейчас все исправим, чика. Стягивая через шею рубашку и сдергивая джинсы, направляюсь в ванную. Плескаюсь ровно два адских крика «А-а-а!»:

«Заткнись и слушай! Сегодня будешь в будке, на шипах в наморднике, а завтра… А-а-а-а! Да-да, mini-me, завтра будем потихонечку гулять! Все, веточка с орешками, пора баиньки к чикуите. Будем просто спать!».

С разбегу заскакиваю к шоколадке в кровать, сразу состыковываюсь пахом с ее орехом:

— Сережа, — шепчет.

— Женька, не выкаблучивайся и просто по доброте душевной, бесплатно, ну, за вкусный ужин, погрей меня. Ты там в носочках?

— Да, — осторожно приподнимает ножки и прикладывает мягкие пушистые стопы к моим голым и студёным ногам. — Ледяной! Господи! Ты холодный душ, что ли, принимал?

— Люблю, знаешь ли, поплескаться на ночь глядя.

— А-а-а…

Похоже, детку убедил!

— Спокойной ночи, Сережа.

Утыкаюсь лицом ей в волосы:

— Спокойной ночи, Женечка…

«Уйдешь и даже не поздороваешься с ним? — С кем? Мне некогда! Прощай! — Не посоветуешь, что нам посмотреть… — Купи карту. — Сыночек, рыбка, беги сюда. Да-да, вот так!»

Еще сильнее прижимаю Женю, до кровавых мальчиков сжимаю веки, а зубами прикладываюсь к женскому затылку:

— Ай!

— Тшш, тшш, спать…

«Это мой сын… Я назвала его Сережа… В честь его отца!».

«Это было ошибкой… Слышишь! Какого х. я! Выметайся! — Извини меня. — Да не вопрос. Сука, ты прощена! Уходи! Пошла вон! — Сережа… — Я сказал, на хрен убирайся… Блядь!».

Трепещу ресницами, быстро дергаю глазными яблоками и очень медленно, без резких движений, открываю «шторы». М-м-м! Это чересчур приятно — выгибаю спину от легких тепленьких поглаживаний. Мычу и подставляюсь под, по-моему, мягкую ручную ласку, хотя в глубине рассчитываю на аналогичный жест малюсенького розового соска.

— Еще.

Массажист-новатор, кажется, утыкается носом мне в спину и задыхается от своего опрометчивого движения.

— Жень? — пытаюсь развернуться к ней лицом. — Ты там как? Жива?

Видимо, никак, но точно дышит! Ни звука, только монотонные круговые движения в районе двенадцатого позвонка. Да уж нечего сказать! Спит, как сурок, бери и пользуйся, «Сережа»! Все-таки выкручиваюсь и осторожно, стараясь не расколыхать, укладываюсь на другой бок, лицом к спящей чике. Темнота довольно знатно скрыла то, что я сейчас в утреннем, немного сумеречном, свете могу спокойно разобрать. Пучок на голове, как у конголезской принцессы Мумбы-Юмбы, топорщится и выпускает волоски, как порванные высоковольтные линии электропередач. Мне кажется, или они действительно трещат? Прикасаюсь пальцем — сука, круто! Жестко наэлектризовано!