Пристегнувшись, ерзаю и устраиваюсь в мягком кресле, как вдруг краем глаза замечаю на заднем сидении в салоне большой букет цветов. Это мне? Или его маме? Может быть его попросили для кого-то подвезти — он просто делает для друга или брата одолжение, м? Такая непозволительная щедрость и такая величественная роскошь! «Кому-то» очень повезет! По-моему, я слегка этому «кому-то» по-черному завидую. Покоящееся сзади цветочное ассорти, на мой неизбалованный взгляд, слишком дорогое. Я, если честно, названий всех «соучастников» не знаю. Цветы люблю, как и все женщины, наверное, но так сложилось, что никогда просто или в подарок, по подходящему случаю, или за сделанное мною одолжение, не получала. Сама себе иногда дарила. И на этом… Все.

Поэтому, что это такое? Меленькие розочки, яркие герберы, пышные георгины, или это скромные астры… Что это, откуда такое царское великолепие? Внимательно разглядываю и осторожно прикасаюсь пальцами к воздушным лепесткам, слегка песочу нежную текстуру, затем наполнившиеся ароматом руки к носу подношу. Благода-а-а-а-ть!

— Ну вот и все!

Я вздрагиваю в то время, как дверь со стороны водителя открывается, и Сергей шустро забирается в салон.

— Ты тут как, чика? Заждалась? Устала?

Заглядываю через плечо Смирнова и наблюдаю скрученный силуэт козла, быстро уходящий в даль.

— Ты его ударил? — шепчу, провожая взглядом Севу.

— Нет. Даже не притронулся. Если хочешь, могу руки показать. А надо было? — уточняет.

Но тут же демонстрирует мне ладони, переворачивая кисти и так, и так.

— Жень, я не по дракам парень. Нет, — Сергей пристегивается, при этом смотрит в лобовое, — я могу, конечно, если надо или если ты захочешь, попросишь, заплатишь на худой конец, например, но с таким козлом, как этот Сева, — хохочет, — твою мать, ой извини, пожалуйста, имя-то какое… Короче, я боюсь, что вломлю ему, не рассчитав возможную силу. И потом… При свете дня, — Смирнов осматривается по сторонам, — под носом у любимой мамы, и в твоем присутствии. Не-е-е-т! Дуэль должна быть только на заре, подальше от любопытных глаз и от объекта вынужденной драки — он, я и плюс два. Я про секундантов, если ты еще меня слушаешь…

Как завороженная… Что с ним произошло? Мне кажется, Смирнов — другой! Ну, не такой, какой обычно… Циничный парень с вызовом, с ухмылкой, с глумливым над проблемами и обществом бурчанием под нос, с безумным плотоядным взглядом… Стоп! Стоп! Стоп! Что-то во внешности изменилось? Или в разговоре? Он, по-моему, побрился? Постригся? Что?

— Сережа…

— М?

— Ты, — пытаюсь разговор начать, — нет-нет, ничего.

Мне показалось!

— Жень, — он поворачивается назад и берет тот самый заинтересовавший меня букет, — это… Я не знаю, что тебе нравится, какие бутончики ты любишь, — хмыкает и приподнимает уголок рта, — извини, не успел пробить инфу. Поэтому, — передает мне цветы и ждет, пока я их возьму, — это тебе.

Мне? Такая роскошь? Ассорти? Такой подарок? За что? За то, что между нами было? За секс мужчины тратят деньги на тех, с кем спят?

— Спасибо большое, — беру и тут же носом внутрь погружаюсь. — Сережа, это очень приятно. Очень-очень! Я все люблю, — высовываюсь и ярко улыбаюсь. — Все-все, вообще без разницы. Ничего в них не понимаю, но красоту боготворю.

— Ты любишь шоколад, чикуита?

Обожаю!

— Очень, — смущаюсь и опускаю взгляд.

— Отлично, — он протягивает мне плитку молочного с орешками, — погрызи в дороге. А там уж разговеемся… Ну, наверное, айда?

— Жень?

Останавливаюсь перед высокими автоматическими воротами и глушу мотор.

— М? — пассажирка переводит взгляд на меня, отрываясь от пейзажей, транслируемых в боковом окне. — Да, Сережа?

— Я должен тебе кое-что рассказать, — замечаю, как ее руки сжимают тонкую джинсовую ткань на коленках и немного оттягивают вверх, до громкого хлопка. — Надо, видимо, признаться, чика, — улыбаюсь и пытаюсь расслабить мышечный спазм девчонки. Если этого не сделать, у нее точно случится обширный инфаркт.

Женя вжимается в дверь автомобиля и ремнем безопасности натирает себе шею. Она меня боится, что ли? Вот дела!

— У тебя, — заикаясь, показываю пальцем на себе, — там будет рана. Вернись ко мне. Это не явка с повинной, просто…

— Сергей…

— Это не совсем частный пансионат, — улыбаюсь. — Это нечто иное.

У нее открывается рот и вылезают из орбит глаза:

— Не пансионат? А что тогда? Иное? Это клиника какая-то? Дом свиданий? Загородный отель? Забегаловка? Это… — она быстро оглядывается назад, — это… Тут лес, но укатанная подъездная дорога. Есть еще дома. Это какой-то поселок? Значит…

По-моему, Женька решает логическую задачу с недостаточным количеством неизвестных — это труба! Она загнется на первом приближении и это будет психологическая травма номер два. Кто автор этого произведения? Все те же, господа!

— Ты мне веришь? — перебиваю.

— Я хочу… Но… Господи, Сережа!

— Прекрасно. Этого вполне достаточно.

— Это реабилитационный центр?

— Что? — теперь моя очередь выпучивать глаза.

— У меня все в порядке с психикой, я не больна, просто застеснялась очень и не сказала тебе, теперь сильно переживаю, волнуюсь, но…

— Это мой дом, чика, — не даю ей договорить. — Дом по завещанию одного человека и подарок матери своему любимому сыну, то есть мне. Частная собственность, так сказать.

— Дом? — она усаживается нормально и поправляет шлейф ремня. — Твой дом? А та квартира?

— И квартира…

Да, я солидный кавалер! С большим приданым, тайнами и кучей неразрешимых проблем!

— Жень, я тут практически не жил — так уж вышло, но по детству с Лехой мы в этом славном месте хорошо оттягивались на каторжных работах. Дядька нас эксплуатировал по полной — к порядку пацанов приучал трудотерапией и строгой дисциплиной. Газон, кровля, столярка, внутренние отделочные работы — Композитор, мой отец, Леха, я, и двоюродный брат.

— Композитор?

— Позывной такой — безобидное прозвище или кличка. Вообще-то его звали Сергей Николаевич Прокофьев, родной старший брат того самого великолепного руководителя, начальник пожарной части, очень крутой мужик. Отец постоянно повторяет, что меня назвали в честь родственника, но я предпочитаю думать, что мать выбрала имя, не подлизываясь и не набиваясь в престолонаследники по завещанию богатея.

Женя пытается улыбнуться и расслабиться, но… Ни хренульки не выходит!

— Ага…

— Еще ведь даже года нет, как я вернулся.

— Вернулся? — сильно изумляется.

— Не жил здесь вообще, с инспекцией давно не заезжал, вот с тобой впервые посещаю свой дворец с момента возвращения на Родину.

— Не жил? А где ты был?

Будет, видимо, не очень просто!

— За границей, чика.

— А-а-а! — Женька водит головой на все триста шестьдесят, словно ищет неизведанные пути для отступления.

— Ты собралась дать драпака? На попятную заходишь? Уже высматриваешь автобусную остановку?

— Это не смешно, Сережа. Ты сказал, что это…

— Частный пансионат. Я прекрасно помню. Но по содержанию я не соврал. Если мы сейчас туда, с твоего согласия и разрешения, конечно, заедем, обустроимся и на ближайшие два дня забудем о том, что было в городе, то в понедельник твоя новая трудовая неделя начнется не с вынужденного выходного похмелья, а с красочных воспоминаний о двух прекрасных днях. М? Я доходчиво сейчас объяснил смысл нашего пребывания в этом месте. Дом большой, просто огромадный — дядька был широкой души человек, отменный родственник, надежный и верный друг, — ненадолго замолкаю, словно даю ей время на размышление, а затем медленно, с расстановкой ударений продолжаю. — Ну? Что скажешь, чика? Два дня, только ты и я. Забудем все и начнем сначала. Может быть, хочешь что-то для себя еще спросить?

Она оглядывается на заднее сидение — цветы, ее вещи, шоколадный сладкий стол, термос с кофе…

— Сережа…

— Я не буду трогать тебя, — поднимаю одну руку и обещаю, — если ты сама этого не захочешь. Да-да, детка, — замечаю недовольство на лице, — пока не попросишь или подашь мне знак.