Я смаргиваю, а тот изящный силуэт не исчезает, становится яснее, четче, резче. Определеннее! Это женщина и она… Ревет беззвучно! Фигура раскачивается и вдруг хватается за дверной косяк, наклоняет голову и наконец-то громко хнычет:

— Сережа… Ты… Я… Господи… Что… Это… Ты…

Женька! Это ведь она… Моя красивая малышка.

«Дайте определение критических показателей, Сергей! — Про числа спрашивать уже не будешь? — Старший сержант Смирнов, соскучились за пересдачей? — Шутишь, мам? — Итак, сколько их там? — Четыре! — Называйте… — Повышенная температура, снижение концентрации кислорода в воздухе, увеличение содержания вредных веществ, потеря видимости. — Что, по Вашему мнению, из перечисленных считается наиболее опасным? — Я не пойму… — Хочу напомнить, что следующая пересдача заключительная, на вашем профессиональном сленге — крайняя, а у преподавателей — комиссионная. Не торопитесь и подумайте… — Тогда, наверное…».

Ложь, предательство, измена… Сучья похоть!

— С днем рождения, Сережа…

Я вообще-то не любитель сладкого — иногда, по большому поводу и под соответствующее настроение, но от содержимого этой пластиковой коробочки сто процентов не откажусь. Пусть еще даритель с ложки или с пальчиков покормит. Какая она сейчас красивая и необыкновенная, просто глаз не отвести. Румяная и очень яркая, словно какой-то графический фильтр раскинут на ее овале. Женькины густые черные волосы, с крупными колечками, словно волосяными диковинными узорами, раскинулись по крохотным женским плечам, укрытым теплой зимней курткой с огромным енотовым воротником. Но все-таки она нездорова — я это однозначно вижу или тонко чувствую? Возможно, ее снова в моем присутствии мутит или она под какими-то угнетающими жизненную силу препаратами заново выстраивает свой слабенький иммунитет? В ней точно что-то изменилось, или я ее совсем забыл за длинный срок разлуки?

— Жень… — пытаюсь выдавить хоть что-то из себя. — Ты моя… Женечка… Детка… Чика, чика… М-м-м! Пожалуйста, не плачь… Подожди… Пошла с меня… Встань!

Это не то, что ты подумала! Ха-ха! Скажи кому-нибудь другому те же банально прозаичные слова. Ведь на тебе, козел, сидит ерзающая без верхней половины своей одежды баба, которая двумя руками вцепилась в жилы твоей шеи. Она с причмокиванием облизывает мне скулы, сегодня словно специально оголенные для ее шершаво влажного языка, и стонет так, как будто я ее уже железным дрыном, пятидесятимиллиметровым, не меньше, по диаметру, основательно охаживаю, хотя, по сути дела, между нами, еще, как минимум, четыре слоя грубой джинсовой ткани и до хрена сомнительной одежды. Но что тут еще можно сказать? Это тоже секс! Однозначно! Пока без проникновения, но со стойким, видимо, намерением… Еще чуть-чуть, и я бы, вероятно, со зла и со слезами на глазах, нагнул эту дешевую попискивающую от удовольствия и долбаного желания блядь. Я бы поставил эту шлюху на колени и отодрал с превеликим удовольствием, заставил бы ее пищать, визжать, орать. Тогда, после этого всего, что по твоему мнению, ублюдок, тут происходит? Вы сильно третесь полуголыми телами, ты мысленно рисуешь, что хочешь сделать с бабой, прыгающей на твоих коленях, а Женька третьей лишней наблюдает… Твою мать! Грязная измена, предательство, обман, гнусность, ложь:

«Возьми меня, Сережа… Хочу член в рот взять… Это мой подарок, Серый! Чего ты, сладкий? Она ведь даже не узнает…».

Из этого всего, что больше завело, «Серега», и на приход сподвигло? Плотское желание или то, что детка не узнает, где мой член хозяйничал в ее отсутствие.

— Кто это, Серж? — сука шепчет в мое ухо.

— Слезь с меня, — рычу и одновременно с этим пахом подаюсь навстречу ей и попадаю в самое женское сплетение. У нее там бездна, что ли? Мне просто кажется, что я уже внутри растаскиваю по сторонам ее влагалищные половины.

— М-м-м, обалде-е-еть, ты такой, м-м-м! — сука задушенно хихикает. — Ты готов, СМС? — Снежана подкатывает глаза и откидывает голову назад. Ее распущенные патлы, чего греха таить, приятно щекочут мне пальцы, которыми я яростно впиваюсь ей в бока и спину, отчаянно пытаясь от себя на хрен оторвать.

— Ты вызвал проститутку, Серый? Посмотреть или поучаствовать? Две девочки и мальчик. Да ты с изюминкой, Сережа.

— Заглохни, мразь, — отталкиваюсь от спинки кресла и рожей тут же утыкаюсь в овраг меж двух колышущихся сисек. — Блядь!

Женя кривится, словно ее сейчас вырвет, и стыдливо опускает взгляд.

— Я не хотела вам мешать. Продолжайте, пожалуйста. Я ошиблась клубом, дверью… Человеком. Я не проститутка, и не…

— Серж заплати ей и пусть присоединится к нам, — Снежана хохочет и утыкается лицом в мою оголенную ключицу. — Детка, это же сладенький Сережа. За его член женская часть клуба свою честь с легкостью отдаст. Ну же, милый, покатай нас с этой девочкой. Смотри какая, как не наигранно строит недотрогу. Целочка, но красивая. М-м-м! Да ты там растешь, малыш? Возбуждение идет, эта детка, что ли, так заводит?

Я дергаю плечом и заряжаю суке прямо в нос:

— Да слезь же, блядь, с меня. И закрой, на хрен, свой поганый рот. Тебе пора в кроватку, сука, пошла отсюда. Проваливай.

Женька, опустив голову, всхлипывая, и то и дело вытирая очень красной ладошкой свой маленький носик, крутится вокруг себя, как псина, ищущая место для своей нужды, а найдя подходящее — какой-то задрипанный комод, — ставит привезенный кондитерский подарок на потрескавшуюся от пепла, конденсата и бабских ногтей грязную поверхность.

— Извините еще раз… Не буду мешать… Прощай.

— Нет! Нет! Стоять! — пытаюсь скинуть шваль со своего вздыбленного члена. Дергаюсь, как припадочный, выкручиваю шею и шиплю. — Убирайся же ты… Пошла на х. й! Евгения! Я прошу тебя. Стой! Стой, чика…

— Чика, чика, чика? Это она, что ли?

Женя, не поднимая глаз, разворачивается и демонстрирует мне согбенную спину и вздрагивающие плечи. Я уничтожил и растоптал малышку, стер нас и заставил девочку, сам того не желая, смотреть на то, что, по ее мнению, может быть только между двумя очень близкими людьми — только между нами. Так и знал!

Снежана шлепается задом на оплеванный пол, усыпанный окурками сигарет, грязно матерится и шипит:

— Смирнов, ты идиот?

— Как угодно! — дрожащими руками застегиваю свою рубашку, подлетаю к вешалке и сдергиваю свою куртку и, прихватив оставленную коробочку с подарком, выметаюсь из инквизиторского помещения.

— Я ведь не прощу тебя.

Прыскаю от смеха:

— Серьезно? Так нечего прощать, Снежана. Хрен знает, что ты придумала себе, но я ни в чем, перед тобой тем более, не виноват.

Выплевываюсь наружу, в общий затемненный зал с грохочущей музыкой, и пытаюсь отыскать знакомый силуэт своего кубинского вождя народов.

Женька очень странно двигается — я вижу, как ее шатает, словно выпившую, по сторонам. Иногда, случайно, по неосторожности, она пристраивается к какой-нибудь отдыхающей группе незнакомцев, там крутится и плачет, умоляя выпустить ее из их праздного веселья. Пару раз мне приходится вмешиваться и фактически негрубой силой, но все же отбивать свое.

«Скучаешь, рыбонька? — Извините, где здесь выход? — Жень, иди сюда… — М-м-м! Помогите мне, пожалуйста. — Останься с нами. Я Игорь, а я Анжела. — Евгения. — Хочешь выпить? — Я хочу уйти. — Женя, идем со мной… — Пожалуйста, помогите мне. — Сними куртку, что ты бродишь тут в одежде? — Где здесь выход? — Женя, подойди, пожалуйста, ко мне… — Я плохо себя чувствую. Помогите, пожалуйста. — Выпей. — Что это? — Коктейль. Что там, Игорек? — Водка и ликер. — Извините, но я не пью и мне нельзя. Как пройти на выход? Очень темно и я здесь в первый раз. — Дура какая-то. Вызовите ей скорую или дурку, пусть валит в желтый дом. Конченая какая-то! — Женя, идем со мной… Дай мне свою руку!».

Я не могу ее поймать, как ни стараюсь и что ни делаю! Все мимо и не так! Она, очевидно, сильно путается в маршруте, вращается фактически вокруг себя, но в то же время четенько фиксирует мое местоположение, а я, как завороженный, слежу за отставленной женской рукой с вытянутым указательным пальчиком с красноречивым знаком «СТОЙ»: