*трес (кубинский трес) — разновидность гитары, распространенная на Кубе или в Пуэрто-Рико. Чем-то напоминает… балалайку. Тогда, ранее, конечно. А так гитара, полноценная, но со своими особенностями, конечно.

«Дайте определение числа, товарищ старший сержант! — Мам, ну прекрати, пожалуйста. — Смирнов, смирно! Отвечайте исключительно на заданные Вам вопросы. — Какое отношение математическое понятие имеет к характеристикам опасных факторов пожара? — У Вас экзамен, Сергей, а не у меня. Сформулируйте и извольте отойти подальше. — Ты шутишь, что ли? — Отставить! Повторить вопрос? — Ма… Я… — Старший сержант, Смирнов, пока неудовлетворительный результат. Хочу напомнить, что из-за этого Вы будете лишены законной увольнительной. — А что отец думает по этому поводу? — Кто Ваш отец? — Шутишь, да? В упор не знаешь батю? Твой профессиональный юморок или все же возрастной склероз? — Я закрываю ведомость по результатам Вашей текущей работы в учебном семестре. Это стопроцентный неуд. Сергей, мы с Вами встретимся на пересдаче. — Ты издеваешься? — Отставить! — Да пошла ты… — Смирнов! Добрый день, кроха! — Старший сержант Смирнов, заместитель командира взвода… — Вольно! — Тонечка, мы идем домой? — Да-да, Макс. — Что тут? М-м-м! Крючки и странные значочки! Сдал герой? Знаниями блеснул или, как обычно, нечем хвастать? — Увы. — Серега, не переживай. Что там? О! Снова долбанные цифры… — Это числа, Смирный. — Товарищ полковник, Вы бы с ней не спорили. Антонине Николаевне виднее. — Как разговариваешь с товарищем преподавателем? — Виноват. Разрешите принести извинения? — Разрешаю! — Мам… — Идите в казарму и изучите конспект, если он у Вас, конечно, есть…».

Ноль целых и ноль десятитысячных процента… Количественная характеристика моего возможного отцовства. Какая-то ошибка или истинная правда, которая всегда одна, все остальное долбаные вариации отменного вранья? Не меньше и не больше! Лаборантка стыдливо с багровой, словно при краснухе, рожей перебирала все бумаги, на которые я с абсолютно хамским видом, полусидя, развалившись в огромном посетительском кресле, вывалив свое хозяйство, бесцеремонно указывал ей пальцем.

Ноль целых и три таких же круглых знака после запятой… Как сказала бы преподаватель по очень точному предмету:

«Ну что ж! Ведь это тоже результат, старший сержант. Не стоит из-за этого расстраиваться, так эмоционально реагировать и чересчур переживать! Все обойдется!»…

Но, правда, что очень важно — снова без законного «увольнения». В тот день Фильченко голосила на весь областной диагностический центр:

«Мой мальчик — твой! Твой! Слышишь, Смирнов! Господи! Это ничего не значащие цифры… — Мать бы с тобой поспорила, Катюша! — Сережа… — Мне пора домой».

Катя хватала меня за руки и, как подкошенная, становилась на колени, словно перед Богом.

«Сережа, он твой! Клянусь, клянусь… Своей жизнью и его здоровьем! — Перестань. На нас тут смотрят. Кать… — Я не вру! Не вру, не вру! Почему ты мне не веришь? — Идем-идем! — Нет! Давай еще раз. Тут что-то, как всегда у нас, напутали. — Выйдем-ка, Катрин, на морозный свежий воздух! — Сергей! Сергей! Произошла досадная ошибка. Поверь! — Я верю, верю, верю… Но можно я пойду? — Что теперь мне делать? Это кара, твоя месть? — За что, подруга? — За клевету десятилетней давности, Сережа… — А то была она? Та самая библейская клевета? — Да. Я так ошиблась. Прости меня. — Зла больше не держу. Так я пойду? — М-м-м! Прости, прости… Я люблю тебя, Сережа. Только тебя, слышишь? Всегда! Всегда любила… — Антон все слышит. Мне перед дохлым другом даже стыдно!»…

Компьютер громко булькает, система быстро загружает красивую заставку — смеющуюся чику и крошечную ручку Свята, вцепившуюся в женскую ключицу.

Уже в который раз прокручиваю страшный день, как антикварный дорогой проигрыватель эксклюзивную грампластинку. О том, что мы с мальчонкой Фильченко не пойми какая вода на киселе я узнал на следующие сутки после виртуальных игр с развратной чикой в черном кружевном наряде знойной проститутки. Мусолю информацию всего лишь третью гребаную неделю — иду на мировой рекорд в ментальных пытках. И так, и так, словно по кусочкам восстанавливаю тот день, когда из-за неожиданного перетраха с Катей я чуть, по дебильной неосторожности, не стал отцом девятилетнему мальчишке. Бог все же есть на небесах — он меня отвел или это рок и в укромном адском уголке для Серенького тлеет жаркий, но не слишком яркий, костерок?

— Серша, Серша…

Вздрагиваю телом и резко отмираю от поглощающего наваждения. По ту сторону гибкого экрана находится не Женька, а ее не очень русский папа. Все! Блядь! По-моему, приехали! Это, по всей видимости, тот самый предрекаемый мной рок. Меня предчувствие не обмануло, сон был стопроцентно вещий, а Женька — однозначно латино-изощренная… Зараза! Вот же тварь! Стоило три дня назад так сучьей падлой надираться?

— Здравствуйте, Франциско, — отвечаю, не глядя на отца.

— Префед, префед, Серша. Как твой дела?

— Ну… Ну… Такое, — шиплю, кривлюсь и корчу пренебрежительную рожу.

Затем вытягиваю шею и внимательно разглядываю окружающую за его спиной домашнюю обстановку. Кубинец с сединой на висках, кажется, без русских слов прекрасно понимает, что я жадным взглядом за его плечами отчаянно разыскиваю за океаном заблудившуюся сучью дочь.

— Эухения уше спит, Серша. Жалько ошень. Но ми ни бутем ий межать.

Конечно, конечно… Проспится — подобреет! Быть может?

— Мы не договаривались с Вами о видеосвязи, Франциско. У вас там что-то произошло? Я думал, что Женя все же поговорит…

А то «герой» ты, вроде как, сам ни хрена не догоняешь? Строишь дурачка и ванечку валяешь? Мы ведь довольно хорошо повздорили с чикуитой! Вернее…

Мне вообще нельзя пить, тем более что я братцу обещал с горячительным и будоражащим мое незатыкающееся сознание допингом навечно завязать, а выходит в очередной — со счета сбился, если честно — раз, что я не монолитный человек своего лихого слова, а так простой любитель. Я, как та свинья, которая всегда засунет свой пятак в ту грязь, где глубже и вонючее. Я не алкаш, но иногда алкопике стремительно подкатывает.

— Хочу поздрафить с днем родженья! Прафильно скацал? — по-моему, ее отец меня совсем не слышит. — Сехоня? Ухадай?

— Спасибо, Франциско. Именно сегодня! В самое, как говорится, «яблочко», в черненькую точку.

— Сколь годов чибе? — посмеивается иностранный батя.

— Тридцать два, — вздыхаю и пытаюсь улыбнуться.

— Ти старший.

Однозначно — если сравнивать года между чикой и мной, я взрослый, возрастной. Но:

— У меня есть родной брат. Ему тридцать пять. Он более мудрее и постарше.

— Я понимат, я понимат, — откидывая голову назад, смеется. — А про Шеню…

Я замолчал и вытаращился в навороченный экран. Похоже, кубинский отче не торопится с рассказом — мне надобно ему помочь, чтобы мы хотя бы до моего полудня разошлись каждый по своим делам?

— Франциско, Вы что-то хотели сказать мне о Жене?

— Нет-нет. Шеня малая от тибя. Об это решь.

А-а-а! Какая задушевная беседа «ни бэ ни мэ» не понимающего папы и окончательно протрезвевшего тридцатидвухлетнего новорожденного по неосторожности сегодня мужика. Мельком фиксирую слабое шевеление и передвижение по заокеанскому периметру, потом вдруг чья-то тень заходит с левой стороны от папы чики, и яркая люминесцентная женская фигура усаживается с очень громким скрипом рядом с партизанским батей на разобранный диван.

— Здравствуйте, Сергей, — поворачивает объектив к себе и машет, как пацаненку, ручкой.

— Добрый вечер, Мария, — слегка киваю головой.

— С днем рождения, Сережа! Всех благ, здоровья и любви…

Последнего желательно побольше, но:

— Да-да. Благодарю, Мария. Я польщен. Очень приятно. Как у Вас дела? Как Женя?

— Все нормально, хорошо, потихонечку живем. Какие планы на сегодня? Как намерены свой праздничный вечер провести?