— Куда? — сквозь слезы и громкий выдох спрашивает. — Куда ты хочешь? Куда все время тянешь?
— В душ, малыш. Побудем вместе, там, вдвоем. Детка?
Обдумывает? Комплектует? Соединяет-разъединяет? Просчитывает? Решает? Откажет? Согласится? Уйдет? Оставит? Бросит? Мы с ней должны расстаться? Ну, что с тобой, малыш?
— Хорошо.
Ей больно? Кривится, сжимается, гнется, чешется и меня стесняется. Я бережно снимаю вросшую в худое тельце черную ужасную одежду — узкие брючки, обтягивающая вязаная кофточка, спортивный лифчик и кружевные трусики. Рву долбаную тряпку. На хрен, все мешает! Широким взмахом отбрасываю наши вещи куда-то в сторону. Синхронно через общее нижнее белье с ней переступаем:
— Целуй меня, Сережа… Целуй, пожалуйста, везде. Везде, где хочешь. А-а-а…
Женька, прохаживаясь пальчиками по гуляющим желвакам на моих заросших скулах, подставляет под удары свою шею, приглашает и сильно тянется ко мне, приподнимает свою грудь, сама себе соски сжимает и выкручивает:
— Обними меня, пожалуйста. Ну же, Сергей! Не хочешь? Я не нравлюсь?
Как ты, детка, похудела! Все, что я хотел бы ей сказать на столь любезные с ее стороны предложения.
— Нравишься, малыш, — сглатываю и расслабляю челюсти — не хочу собой ее пугать.
— Тогда, пожалуйста, — Женька периодически глохнет, ересь чешет, заикается, вздыхает, просит о том, о чем минут пятнадцать назад я и сам ее хотел просить.
— Сейчас-сейчас…
Заталкиваю нас в просторную душевую кабину и стопорю Женькин зад в кафельный холодный угол. Она вздрагивает и плотно покрывается мурашками:
— Здесь очень зябко, сыро, противно, Сергей.
— Сейчас-сейчас…
Надо мощно, резко, быстро! Безжалостно! Я ведь хочу ее согреть!
Пускаю воду, выставляю и регулирую температуру, режим, подачу, скорость. Затем закидываю ее ногу к себе на талию и прижимаюсь пахом в раскрытое женское нутро.
— М-м-м! Ты не вошел?
Прикрываю глаза — стопорюсь и обдумываю все то, что сейчас с ней воспроизведу.
— Жень, сладко ведь сейчас не будет. Ты понимаешь?
— Сережа, пожалу…
Толкаюсь и сильно утыкаюсь лбом в ее хрупкую ключицу. Пронзительный и громкий женский писк. Женя, стараясь облегчить себе «страдания», пытается одной ногой встать на носок:
— Я… Я… Сережа…
Подхватываю за ягодицы и на всю длину насаживаю чику:
— Сейчас-сейчас… Потерпи, красавица! Привыкнешь!
Женя выгибает шею, словно в парализующем ее припадке, упирается макушкой в стык двух стен и впивается «обкусанными» ногтями в мои плечи:
— Еще! — шепчет и выпячивает сиськи вверх. — Еще! Еще, Сергей! Я привыкла…
Немного ослабляю хватку, выхожу и с ударом заталкиваю себя еще разок.
— Да!
У чики закатываются глаза. Она выкрикивает воздух, раздирает о жесткий кафель спину, насаживается на меня и подстегивает мои напряженные ягодицы своими остренькими пятками.
— Прости… прости… прости меня…
Все, что четко слышу! Ее шумное дыхание и извинительные женские слова!
Глава 17
Утро вечера мудренее…
Здоровый сон — крепкий дух, великолепная кожа и стройное, подтянутое тело…
Сон — дешевая имеющаяся под рукой косметика для женщины…
В любой непонятной ситуации выпей чашку чая и ложись-ка спать…
Когда не знаешь, не уверена, но хотела бы получить вразумительный ответ — прими горизонтальное положение, закрой глаза, сформулируй для подсознания наболевший вопрос и чувствуй себя как дома, но все же в царстве сонного Морфея…
Не выходит у меня. Ни черта не помогает! Не работает наработанная мудрыми людьми система — я совершенно не могу заснуть.
Сережа очень сильно и крепко, даже с неприкрытой яростью, сжимает. Фиксирует, стягивает, удерживает, обездвиживает, как будто бы от окружающего мира любимую игрушку скрывает и никуда, ни с кем, не выпускает погулять. По-моему, в отдельных уголках мы даже слились с ним телами. Он поглощает меня собой и не дает соседке по кровати полноценно глубоко вдохнуть. Тяжело раскрыть грудную клетку и сделать важную воздушную затяжку. Я кряхчу и выдыхаю, как небезызвестная мультяшная забегавшаяся мартышка с огромным выводком детей.
Дождь, дождь, дождь… Уже который день! Льет третий наш «догулянный курортный» в лесном «санатории» Сергея. Не переставая, вымывает грязь, очищает землю и одновременно с этим превращает в непролазное болото сосновую игольчатую подстилку. Тут настоящее природное светопреставление!
— Сережа, — шепчу вполоборота, пытаясь освободиться от закинутой на меня мужской руки.
Красивые смуглые пальцы, вздувшиеся голубые вены, круглые костяшки и очень мягкая горячая ладонь, уверенно покоящаяся на моем животе.
— Сережа, я хочу…
— М-м-м, нет.
Рука перемещается на грудь. Бережно сжимает обнаженное полушарие и между пальцами перекатывает сосок.
— Нет, Женя. Нет, нет, нет, ты не уйдешь. Просто полежи спокойно… Закрой глазки и поспи, — лицом, своим заросшим подбородком, подгребает мою макушку к мерно раздающейся по сторонам груди. — Еще слишком рано, детка, и очень холодно, промозгло, мерзко и тоскливо. Нет… Я сказал! — предупреждающим, скорее угрожающим, тоном в волосы мне выдыхает.
Ничего не выйдет. Я утыкаюсь носом с мычащим стоном в свою упругую подушку. Мужчина забрасывает ногу на мое тело и, согнув в колене, как экскаваторным ковшом, еще ближе подтаскивает меня к себе.
Он нижней частью возбужден — я это чувствую, но мозгом спит. Спит крепко — точно знаю. Размеренное дыхание, спокойное сопение и невнятное бормотание — все это для Смирнова и есть здоровый полноценный сон.
Покорно сохраняю состояние вынужденного «спящего режима». Сергей монотонно поглаживает мою грудь, периодически спускаясь на живот и ниже, а я с прикрытыми глазами рисую пальцем завитки на его блуждающе скучающей клешне. Иногда придавливаю выступающий сосуд и ощущаю биение его тела — кровь ритмично пульсирует, толкает эластичные стенки и эхом отдается в мою конечность, в пальцы, в руку. Тук-тук… Тук-тук… Тук-тук…
«Не отдаляйся от меня, чикуита! — Сережа, мне нужно время! — Сколько? — Я не знаю. Ты задаешь пространные вопросы. У меня пустота в душе, а ты… — Я ведь тут, с тобой! Позволь заполнить опустевшее место. Пожалуйста, послушай… — Издеваешься? По психологии, вероятно, были неоднократные пересдачи? Ты хоть сдал предмет или родители оценку проплатили? Там „удовл“, „хор“? Извини, но я сильно сомневаюсь, что „отлично“! — Мы все теряем близких нам людей, но это же не повод! — Откуда ты знаешь? Кого-то лично ты терял? — Двух бабушек и деда. Дядю… И еще одного хорошего человека. Лучший друг, Женя. Десять лет назад… Поверь, детка, я слишком много знаю о потерях! — Извини меня. Я… Это глупо и цинично. Сережа? — Мы отдохнем здесь, наберемся сил и заново начнем движение? Что мне сделать, чика? — Ничего-ничего. Спасибо. Я все ценю, все-все, что ты для меня делаешь. Мне на спину лечь? — Женя! — Что? — Твоя пошлость — абсолютно лишняя!».
— Ты такой живой, — опускаю взгляд, сквозь сумерки пытаюсь угадать слабые очертания его тела. — Люблю тебя, — оттаскиваю мужскую ладонь и преподношу себе для поцелуя в тыльную часть. — Люблю, люблю, люблю, — покусывающими щипками прохожусь по коже. — Лю…
— Ты успокоишься? — сонно задает вопрос.
— Мне нужно выйти… В туалет, — шепотом добавляю.
Он немного ослабляет хватку и откатывается от меня, освобождая путь.
— Туда и назад, чика. Мы не закончили со сном.
— Сережа…
— Туда и назад. Не заставляй искать тебя на унитазе, — закидывает руку на свое лицо, массируя пальцами переносицу. — Время пошло, кубинка.
Спускаю ноги с краешка кровати, на обнаженной заднице продвигаюсь по теплой от человеческого тела простыне:
— Где мои вещи? — наклоняюсь и слепо прохожусь руками по ковру. — Где мои вещи…
— Три минуты, чика.
Диктатор! Хунтоед! Что это вообще такое? Неважно! Он агрессор!
— Осталось сто двадцать минут, Евгения, — отсчитывает и спокойно, по-будничному, извещает.
