— Что-что? — шепотом уточняю.

— Я ставлю на девчонку, Серж! Все очень просто.

— Ты…

— Там Смирнова, голубки! Готовьтесь основательно! Там она, твоя малышка! Дочь, моя долгожданная племяшка! Сережа, я уверен! И…

— Это что, вообще, такое? У меня будет сын. Откуда инфа? Женька, что ли посекретничала с Ольгой?

— Хочешь совет? Не спрашиваю, так даю. Не расстраивай уставшую от потуг Женю, когда не увидишь пресловутые десять граммов между ножек малыша, прояви такт, уважение и искреннюю радость. Просто улыбнись и поскули! С ними, с девочками, меньше проблем, Сережа. Поверь, как бывалому девчатнику! И на старости лет будет кому подать тебе стакан воды — согласись, что весьма немаловажно! А на будущее…

— У тебя приход, Смирняга? — прищуриваюсь и вытягиваюсь шеей к нему.

— Возможно. Не отрицаю, не отрицаю. Так вот, когда пойдете на второго малыша, ты целься лучше. Не повторяй моих ошибок! Ах, как я их люблю! Мои красавицы, мои крошечки, малышки! — разворачивается и, виляя задом с каким-то сладеньким напевом, сваливает к себе в избранную жребием конуру. — Спокойной ночи, пока еще адский холостяк.

Девчонка? Девчонка! Девчонка? Хотя… Это очень неплохо! Хотелось бы увидеть еще один слезливый приход старшего Смирнова, когда моя кровь и плоть покосит на деда своим серым взглядом.

— Детка, как дела? — шепчу в трубу и, перешагивая сто одну ступеньку, поднимаюсь в нашу спальню.

— Все хорошо, Сережа. Я уже готова…

М-м-м! Ну что ж, пожалуй, я начну! Пощекочем тебя, чикуита!

— Все спят, Сережа? — она рассматривает обстановку за моим плечом. — Ты уже в комнате? А дверь?

— Хочешь покричать, чика? Горишь желанием, детка?

— Сережа, — она скулит и надувает губы, — ты закрыл дверь? Скажи, пожалуйста. Закрыл, закрыл, закрыл?

Так, так, так! Стоп! Главное, не расстраивать малышку.

— Даже звукоизолировал, чикуита. Раздевайся быстро, но не выходи из кадра. Будь в фокусе, Женька, я хочу только на тебя смотреть.

— Сразу? — таращится на меня, но пуговички на огромадном парашюте разбирает.

— Покажи-ка свой животик, детка. Ребенок с нами?

— Да-да. Сегодня шевелился. Сильно. Я трогала его за ножку, Сережа. Щекотала, а он брыкался. Он играет с мамой.

Брат поставил на девчонку! Поддержу его? Или встречную ставку вколочу?

— Детка, сними одежду, — сглатываю, потею и шепчу, — всю. И трусики… Пожалуйста…

Женька поворачивается ко мне спиной и быстро скидывает с плеч свой огромный халатик. Она полностью обнажена — подготовилась кубиночка, даже бельишко не взяла на нашу встречу. М-м-м, негодная малышка! Чертовка! Накажу! Накажу!

Но позже… А пока я вижу только очень выгнутую спинку и ручки-плети, свободно раскачивающиеся вдоль тела, у аппетитных бедер. Так не пойдет! Я хочу еще…

— Жень, повернись ко мне лицом, милая. Пожалуйста.

— А ты уже разделся? — лепечет, заикаясь.

На хрена мне это? Что я в себе не видел? Или это для нее? О! Да я тупо обалдел! Через шею, не расстегивая, стаскиваю свою рубашку. Откидываю тряпку в сторону и расправляю плечи.

— Я все!

Она медленно кружится, словно балерина из музыкальной шкатулки, демонстрируя мне все прелести, на которых я тут полдня воображением торчу. Вот мой милый женский профиль! Раздавшийся от ребенка идеально круглый смугленький живот, налитая грудь, темно розовые увеличившиеся в размерах ароматные сосочки и дергающиеся кисти тонких рук.

— Тшш, тшш, ну что такое? Ты очень красивая, моя кубиночка. Еще один поворот и немного ближе к камере.

Я хочу коснуться ее кожи, затронуть каждый дергающийся нерв, и поцеловать…

Свою малышку!

Женя приближается животом к объективу, а моя девчушка, если это конечно она, выставляет в бок пяточку. Я слышу тонкий женский:

— Ой! Ты видел, Серый? Футболист, но точно не вратарь. Бьет, бежит, пинает, и никто догнать его не может… Ай-ай-ай! Возможно, там боксер?

— Еще, еще, еще… — шепчу, как заведенный. — Не бей маму, детка. Не надо, не надо, не надо. Ах ты ж, маленький засранец. Женя, упрись животиком в свою камеру. Прошу…

— Сергей, — она еле слышно возмущается, но все же выполняет.

Прикладываюсь губами к своему экрану и несколько раз в поцелуях прохожусь по Женькиному пиксельному животу, а потом вдруг…

Маленькая ручка говорит своему снова плачущему отцу…

— Пока-пока! Люблю, люблю, люблю…

Женя, я так вас обеих люблю… Мои красивые малышки!

— Сережа, Сережа… — детский голос шепчет в ухо.

Меня очень осторожно, бережно и аккуратно, подергивают за голое плечо, а затем выдувают мятный воздух в слегка прокоптившуюся от кубинского солнца морду.

— М? Я не сплю. Чего надо? Нам всем грозит опасность? Нас берут на абордаж? Свистать всех наверх? Тревога? Пожар? Революция на Кубе? Команданте выдал директиву на мою депортацию, а как с женой, с моим ребенком? Или Остров столь долгожданной Свободы перестал таким считаться? Что произошло? — приоткрываю один глаз и фиксируюсь на юной мордочке одного из трех младших братьев моей чикуиты.

По-моему, передо мной сейчас Мигель, если я, конечно, не ошибаюсь. У Анхеля есть небольшая родинка над бровью, а у этого — нет. Значит, только два возможных варианта — Хосе или Мигель. Но Хосе — молчун и «вещь в себе», пацан не столь общителен, я бы сказал чрезвычайно скрытный малый, остается единственно возможный вариант.

— Мигель?

— Да-да. Это я. Сережа, — скулит и кривит губы, — покатай, пожалуйста, немного Эухению.

Пацан точняком напрашивается на звонкий щелбан от старшей сестры.

— Тшш, тшш, потише, парень. Хенька все прекрасно слышит — у нее везде свои шпионы, хоть она и делает вид, что ей все как бы по барабану, а иногда и невдомек, — лениво перевожу взгляд на смеющуюся жену, расположившуюся на шезлонге через два знакомых тела — матери и бати, которые решили навестить своих сватов, приурочив долгожданный визит к первой годовщине нашей свадьбы.

С чего бы? Хрен теперь поймет. Мать не любит полеты — у нее с этим колоссальные проблемы, глобальная неизлечимая непереносимость, жуткий страх и долбаная паника. Похоже, корни моей акрофобии от нее — одной загадкой меньше. Но она все-таки села в этот мощный самолет и преодолела Атлантику в практически бессознательном состоянии. Ее не интересовали красивые облачные виды, утешающее и расслабляющее мурлыканье отца на ее плече и неизвестные слова по горизонтали и вертикали в гигантских кроссвордах, которыми нас щедро потчевала Женька в качестве отвлекающего занятия практически на всем протяжении летного вояжа. Я дремал, жена бухтела, мать сладко сопела, постанывая в своих собственных зонах «турбулентности». А вот отец… Папа был сильно занят — ему не давали скучать.

Гавана, Куба — яркая родина отца Евгении, а у нас тут, как оказалось, появилось одно маленькое, но очень важное, дело, реализация которого намечена как раз на завтрашний денек…

— Ну, пожалуйста, — мальчишка хлопает закрученными черными ресницами и строит своему зятю глазки — маленький проказник, криминальная кровь их бати, видимо, дает о себе знать. — Она сгорит же. Посмотри, у нее даже нос облазить стал. Потом пищать будет, что мы за ней недоглядели. Я знаю свою старшую сестру.

Иди ты! Ну-ну! Во-первых, соплячок, никогда не говори своей девочке, девушке, суженой, женщине, невесте и, наконец, жене, что у нее проблемы с внешним видом, даже если это истинная правда. Нет, у жены с лицом все пока пучком. Присматриваюсь тщательнее — шейка, дергающиеся в радостном припадке плечи, колышущаяся сочная грудь и очень плоский, вжатый в спинку, смугленький живот. Моя детка сильно похудела, потому что кто-то сладкий, и в тоже время очень жадный, из моей кубинки знатно молочко сосет. Так вот, братец, за истинную правду или горький типа шуточный вымысел — тут неважно, можно очень сильно пострадать. И если бы только физически! Эта обида поселится в ее голове надолго, если не навсегда, конечно, и будет точить ее извилинки, словно червячок яблочко грызет.