— Бу-угуа, — ребенок дергает ногами и скидывает на пол страхующую его подушку.

Перегибаюсь через кресло, рукой загребаю мягкую преграду и укладываю на то же место:

— Э, брат! Фу, Свят, фу! Так нельзя! Фу, сказал!

У пацана смешно открывается рот и суживаются глазенки. Фу? Серьезно, «Серый»? Теперь ты, как собаку, дрессируешь семимесячного ребенка?

Как-то я сегодня слишком неуверенно передвигаюсь по городским улицам — строго шестьдесят, не больше, а иногда и чуть за сорок — беременной черепахой по полосочкам ползу, а на поворотах тупо торможу по-бабски и стоически выслушиваю непрекращающийся нетерпеливый «клаксонический мат». Без конца бросаю взгляд назад — мальчишка чушь какую-то гундосит и с неподдельным интересом рассматривает потолок. Что мне с ним вообще делать? Все по порядку. Во-первых, разберусь с кормежкой! Во-вторых, вызову полицию и социальную службу! Ну, на крайняк заеду в отделение и тупо сдамся местным властям.

Это ведь немыслимо! Я, типа, отец! Она, эта Алина, на хрен на чувстве справедливости повернутая — я ведь проверял, такого в природе точно нет. И что это за… Вымышленный «прекрасный человек»! Издевается стервоза! Ему с тобой, мол, будет лучше! Ему? Со мной? Да просто… Ох.еть!

Накатом подгребаю к дому брата — в обход родительской конуры в поселок заезжаю… Задом!

— Свят, мы приехали. Запоминай — его зовут Леха, — перегибаюсь через свое сидение и сливаю информацию этому молочному сосунку. — Мой родной старший брат. Классный мужик, тебе понравится, только постарайся его не слишком раздражать — это целиком и полностью моя прерогатива, не собираюсь с насиженного места зад свой поднимать. Там есть еще девчонки — Ксюха и Даха. Я бы тебе Ксюху, исключительно по возрасту, порекомендовал. Но, сопляк, сегодня, здесь и сейчас, нас с тобой интересует развитый и налитый молочным эликсиром правый шарик ХельСми, любимой и единственной жены Лехи. Она неплохая девчонка, добрая и немного грустная — брат ее доводит, она его рабыня, а он ее господин! Там… Это долго объяснять — вырастешь, влюбишься и сам все узнаешь! Но у них тот самый истинный амор, без насилия и без принуждения! О, фух-фух, твою мать! — растираю двумя руками свое лицо, прочесываю щетинистый подбородок и на финал зажимаю переносицу. — Короче! Сиську ты должен как-то заслужить. Не знаю — возможно, на коленях постоять, поныть, устроить там сольный концерт. Пока я буду Леху отвлекать, попытайся влезть в бюстгальтер его жены. Вопросы есть?

Пацан смеется и плюет мне в глаз.

Порядок! Надеюсь, братец не прибьет меня!

Лешка открывает дверь и одновременно с этим закрывает проход своей высокой фигурой:

— Доброе утро, Серый! Что за дела?

— Можно мы войдем для начала? — пытаюсь протиснуться и просовываю вперед ногами Свята.

Лешка опирается локтем на полотно двери и, прищурив один глаз, поглядывая вторым куда-то в небеса, спокойно произносит:

— Что за дела, Серый? Еще раз повторить? Не расслышал с первого, я так понимаю! И это кто?

— Мне его подкинули, — выпаливаю, не думая о последствиях.

— Новая игра — неси гребаную околесицу! Авось прокатит, да?

— Леха, я прошу тебя. Позволь войти.

Свят внимательно рассматривает моего брата и даже тянет руку с определенным желанием потрогать громадину за нос. Старший совсем не отворачивается, скорее наоборот, вытягивает шею и наклоняется для контрольного щупа.

— Серж, как зовут любознательного пацана?

— Можно я внутри весь рапорт зачитаю? Ты держишь нас на входе, как не родных.

— Я все больше сомневаюсь в степени нашего родства, Сергей, если честно. Мы не виделись с тобой три слишком продолжительные недели — ты весьма редкий гость, хоть изначально в условиях нашего возобновившегося контракта на сосущестование были прописаны совершенно иные условия. Ты даже сообщения не писал, что странно даже для тебя. Теперь заваливаешь типа в гости, да еще и не один. Мелкого в дом мой приволок. Что за сосунок?

— Леш…

Брат кривит рот, но отходит в сторону и все же пропускает внутрь.

— Это мне подкинули.

— Заканчивай херню пороть.

— Правда. Сегодня. Помнишь, я тебе звонил, а ты сказал, что…

— Да уж, безусловно. Извини, — брат идет куда-то в зал, я жалкой тенью следую за ним, — я был немного занят. Семья, жена и дети, а ты какую-то откровенную пургу волок.

— Я думал, что это она.

О! А вот и изумление на лице у старшего брата подкатило.

— Она? То есть?

— Ксения!

— Сейчас очень осторожно, Серый, ты прикасаешься к моей семье.

— Я не узнал ребенка…

— Странно, дядя Сережа, ведь дети разные. Очень! Хоть с первого взгляда вроде, как и не видишь этой непохожести. Но это очень индивидуальные люди, уникальные личности, эксклюзивный живой товар. А ты…

— Леха, прошу тебя, давай без нотаций, — мне кажется, я даже в легком книксене перед братцем приседаю. — Ему поесть бы…

— Приятного аппетита.

— Я подумал…

И тут… О! Блядь, блядь… Он плюхается на диван, расставляет руки по спинке и закидывает одну ногу на колено другой — параллельно полу располагает огромную конечность:

— Ты подумал, что так как у «Алешки» открыта экологически чистая молочная ферма, то спасительный пищевой продукт заходит таким уродам даром, просто так? Ты охренел?

Слышу легкие шаги за спиной и смешное бормотание.

— Сережа, привет!

Жена брата совсем не изменилась — она, похоже, долбаный вампир, который не стареет, не полнеет и вообще, никак не реагирует на внешние раздражители окружающего мира.

— ХельСми, здорово, — направляюсь к ней для поцелуя в щечку. — Ты как? Ксюшка, привет!

Племяшка с опаской меня рассматривает — не узнает или, как и ее папашка, «дурачка» включает.

— А это кто у нас такой? — Оля трогает щеку Свята, который встречно тянется к ней рукой.

— Оль, очень долго объяснять. Он, — сглатываю и стопорюсь взглядом на ее увеличенном молочном аппарате, — хочет есть. Понимаешь? — поднимаю на ее лицо глаза. — Я не знаю, как с ним быть. Свят чмокает, облизывается и канючит.

— Оля-я-я-я! — Лешка поднимается с дивана и подходит к своей жене. — Серж, в сторону пошел! Кому сказал? — шипит и сверкает карими глазами. — Ты…

— Господи! Я дал бы ему свою, если бы мог, но, сука, дойки не взрастил. Пол, блядь, не тот!

— Закрой рот! — брат рычит и надвигается на меня с грозным видом.

— Оля! Пожалуйста, — шепчу.

— Душа моя, иди к себе, — старший отодвигает свое богатство и становится всем своим мощным телом, как преградой, между нами.

Свят начинает заводить плаксивую шарманку, а Ксюшка… Малышка тоже незамедлительно подтягивается и вторым голосом пытается ему подпеть.

Трое взрослых, два ребенка, детский плач и речевая абсолютная тишина! Не знаю, как давно, как долго, за каким хреном и что хотим друг другу таким набычившимся поведением доказать, но…

— Ребята, доброе утро! Мы уже дома. Дашуля, проходи, зайка, только туфельки снимай. Детвора! — мама тихонечко кого-то зовет. — Максим, давай-давай, туда поставь. Ага! Дашка, подожди! Куда ты?

На входе, в прихожей, в огромном светлом холле, происходит какая-то смеющаяся непрерывная возня — слышен топот детских ножек и смешное невнятное бормотание, а мужской спокойный голос в гармонирующем дуэте с нежной женской трелью очень сдержанно и вдумчиво как будто подпевает:

— Кроха, а это куда?

— Наверное, оставь пока здесь. Леша! — женщина повышает голос, демонстрируя недоумение и даже легкое раздражение. — Максим, который уже час?

— Одиннадцать, Тонь.

— Ко мне должны прийти. Где же они? — женщина бормочет. — Ничего не понимаю. Леша!

— Мам, мы здесь, — брат, не сводя с меня глаз, громко произносит. — Проходите в зал! У нас тут очень долгожданные гости.

— Дашенька, давай, зайка.

Похоже, кто-то бережно подталкивает ребенка в комнату, пропуская молодость вперед. Я отступаю от «новоиспеченных» Смирновых, хромая, ковыляю задом к ближайшему укрытию — к глухой стене с огромным количество семейных фотографий, так называемый Смирновский иконостас.