И, возможно, только возможно, ослепительная, жизнеутверждающая сила его любви станет той поддержкой, которая нужна мне, чтобы поверить в свои силы.

Может быть, когда Рейф и его супергеройская любовь будут рядом, ничто больше не причинит мне такой боли.

— Я тоже тебя люблю, — бормочу я сквозь слезы.

Слова, которые я никогда не ожидала произнести.

Не Рейфу.

Но ничто еще не казалось мне более правильным, истинным и чистым.

ГЛАВА 40

Белль

Рейф любит меня.

Удивительно осознавать, что лучшие и худшие моменты в моей жизни совпали в одно утро. Знаю, что он намеренно рассказал о своих чувствах, чтобы придать мне сил. Я приняла дар его слов, и обернула его любовь ко мне вокруг себя, как тефлоновый плащ, я позволила его дару творить волшебство, для которого он предназначен.

Окутать меня. Защитить.

Ободрить.

С этой целью мы также вызвали кавалерию.

Мэдди.

Никто так не разбирался в сложной паутине моих семейных отношений, как Мэдди. Никто другой не шел рядом со мной, держа меня за руку, по трудному пути, по которому я шла все последние годы. Она единственная, кто интуитивно понимает каждый нюанс ядовитого коктейля из холодности, заискивания, обиды и самобичевания, который бурлил в моем сердце с тех пор, как я себя помню.

Поэтому, когда мой прекрасный парень напоминает мне, что Мэдди на этой неделе не работает, и предлагает пригласить ее в гости, я хватаюсь за эту возможность.

Достаточно короткого сообщения.

Папочка нашел Рейфа в квартире утром и абсолютно сошел с ума. Есть вероятность, что ты можешь придти сюда (к Рейфу)? Я в полном дерьме xxx

Она ответила незамедлительно.

Блядь блядь блядь.

Буду через минуту

Только держись моя великолепная малышка xxxxxx

Она появляется меньше чем через полчаса, проносясь мимо Рейфа с коробками вина и выпечки, которые тут же ставит на его кофейный столик.

— О, моя бедная, прекрасная девочка, — воркует она, бросаясь ко мне и окутывая меня своим ароматным запахом. Даже в свой выходной она выглядит такой же сияющей и ухоженной, в то время как я — с опухшими глазами и растрепанной.

Я все еще не успела принять ванну.

— Не слишком ли рано для вина? — спрашивает она, отпуская меня.

— Уже одиннадцать часов, — уточняю я.

Она склоняет голову набок.

— Не знаю, это да или нет?

Я невольно смеюсь.

— Давай постараемся продержаться хотя бы до двенадцати.

— Конечно. — она пожимает плечами, плюхается на диван и похлопывает по тому месту, которое я только что освободила. — Классное место, Рейф. А теперь, подойди и сядь, детка, и расскажи мне все. Ты тоже, Рейф.

После того, как мы покорно выполнили ее просьбу, Рейф сел по другую сторону от меня, и я поведала ей о том, что произошло за это ужасное утро. Она хорошая слушательница, но ее ошеломленная реакция не может развеять мою слабую надежду на то, что я слишком остро реагирую.

— Подожди, Бен видел твой член? — спрашивает она Рейфа, прерывая меня.

— Я схватил кухонное полотенце, как только услышал, что хлопнула дверь, — говорит он, — но было очевидно, что я совершенно голый, и когда я пошел переодеваться, ему открылся прекрасный вид на мою задницу.

Она фыркает и зажимает рот рукой.

— Боже мой. Боже мой. Это так ужасно, что я не думаю, что выживу. Черт возьми.

— Спасибо, помогла, — сухо говорю я, похлопывая ее по колену.

— Извини. Но это в буквальном смысле худшее, что могло с тобой случиться. Хуже только, если бы он застал вас трахающимися, я думаю. На самом деле, было бы гораздо хуже. Представь, если бы он увидел, как Рейф врезается в тебя сзади, или…

— Серьезно? — вмешивается Рейф, когда я закрываю лицо руками. От одной мысли об этом меня охватывает волна ужаса. Ладно, может быть, я все-таки могу быть благодарна за маленькие плюсы.

— Прости, прости, — повторяет Мэдди. Она сидит неподвижно, пока я рассказываю ей остальную часть истории, но когда дело доходит до того, что сказал мне папа, я понимаю, что не могу вымолвить ни слова. Я не могу заставить себя произнести их. Тогда Рейф берет инициативу в свои руки и резким, дрожащим от гнева голосом излагает Мэдди ужасное, сокрушительное обвинение, которое навсегда запечатлелось в моем сознании. Он делает это, все время крепко сжимая мою руку.

Мэдди вздрагивает, ее огромные глаза наполняются слезами. Она прижимает одну руку к груди, как будто у нее болит сердце, а другую кладет мне на плечо.

— Скажи мне, что он этого не говорил. О, моя бедная, дорогая малышка.

Я закрываю глаза, на меня снова накатывают усталость и тошнота.

— Потом он сказал, что я должна пойти на исповедь.

Мэдди взрывается.

— О, черт возьми! Бен извращенный придурок. Я не могу этого вынести, — говорит она мне. — Не могу смириться с тем, что у него дочь с самой потрясающей душой в мире, а он настолько глубоко увяз в своей ультрарелигиозной заднице, что не видит этого. Что с ним не так?

Моя голова откидывается на спинку дивана.

— Уф, не знаю. Не понимаю, это абьюзивные отношения или ему действительно нужно вмешательство — я имею в виду, он на самом деле такой или в нем говорит религиозный экстремизм? Когда он говорил все это, я думала, где же мой папа? Где мужчина, который обожал меня, когда я была маленькой девочкой?

— Этот мужчина все еще здесь, но его маленькая дочка больше не играет в бейсбол, — говорит Мэдди. — Он начинает понимать, что не может контролировать тебя так, как ему хочется, и это утро было неприятным пробуждением. То есть, я бы и злейшему врагу не пожелала того, что с тобой происходит, но, честно говоря, детка, я думаю, это к лучшему.

Я поворачиваю голову на диване, чтобы посмотреть на нее.

— В какой возможной вселенной это к лучшему?

— Ну, — говорит она, — во-первых, это вынужденная мера. Скажи мне, детка. Если бы вы с Рейфом продолжали встречаться, когда твои родители вернулись домой, как долго бы вы ходили вокруг да около? Я знаю тебя — знаю, что твой отец делает с тобой. Он вселяет в тебя страх Божий! Я видела, как ты врала ему в лицо, когда он спрашивал тебя, ходила ли ты на мессу в Священный день — это чертово дерьмо. Он не имеет права указывать тебе, что делать. Он не имеет права заставлять тебя бояться жить своей собственной жизнью и чувствовать, что тебе приходится лгать, чтобы защитить его или, что еще хуже, защитить себя. Можешь себе представить, как бы ты испугалась, если бы он узнал, что ты встречаешься с Рейфом? Что бы ты делала — пользовалась служебным лифтом по утрам, чтобы родители не застукали тебя на «аллее позора»?

Она приподнимает брови, вызывая меня на спор. Она права, и это понимаем все мы трое.

— Я понимаю, о чём ты, — говорю я, смущённо. — Но я могла бы всё это смягчить. Я…

Она поднимает палец и тычет в меня им.

— Не вешай мне лапшу на уши, детка. Это нависло бы над тобой, и твое беспокойство росло бы все сильнее и сильнее. Это избавило тебя от многих месяцев мучительной нерешительности.

Рейф отпускает мою руку и гладит меня по затылку.

— Подозреваю, что она права, милая, — мягко говорит он.

— Ладно, — уступаю я. — Хорошо. Но я не знаю, что делать. Я не могу так это оставить, но мысль о том, чтобы выяснять отношения с ним в любой форме, вызывает у меня физическое недомогание. Ты же знаешь, Мэдди, я никогда не повышала голос на своих родителей. Я всегда говорила «да, папочка», и «как высоко, папочка»? — я с содроганием выдыхаю. — Мысль о том, что мне придется сесть и поговорить с ним лицом к лицу, просто… думаю, что упала бы в обморок. Он переспорил бы меня, он цитировал бы Священное Писание и катехизис, он бы обрушился на меня, и я не знаю, смогу ли это сделать. Может, мне стоит просто извиниться и смягчить…

— Стоп, — восклицает Рейф, в то время как Мэдди поднимает руку, чтобы остановить меня.

— Прекрати. Прекрасно. Рейф, я займусь этим, если ты не возражаешь. — ее серо-зеленые глаза устремляют на меня стальной взгляд, и я понимаю, что она в ярости. Она расправляет плечи и встряхивает блестящими волосами.