Может, мы и в секс-клубе, но это не значит, что мне комфортно, когда мои сексуальные подвиги обсуждаются так открыто.

— Заткнись, — шиплю я.

— Да, мэм, — говорит Каллум, оглядывая ее с ног до головы с таким восхищением, что я немного расслабляюсь. Значит, он такой со всеми. Хорошо. Я могу с этим справиться. На самом деле, с таким парнем, как он, который открыто флиртует, гораздо легче иметь дело, чем с таким, как Рейф, который весь такой сдержанный, мрачный и ворчливый, пока не взорвет настоящую бомбу, например: «Я нашел девушку, отдаленно похожую на тебя, и перегнул ее через спинку дивана». Подозреваю, что Каллум не делает неоднозначных заявлений.

В отличие от других людей, которых я могла бы назвать.

— Счастливая сучка, — бормочет Мэдди.

Улыбка Каллума становится шире.

— Приходи ко мне в соседнюю комнату примерно через час, и тогда посмотрим, кто счастливая сучка.

— Увидимся, если у меня не будет предложений получше, — парирует она.

Просто Каллум не в состоянии оценить Мэдди по достоинству. Третий парень из их маленького трио смотрит на нее сквозь свои крутые очки в черной оправе так, словно она только что спустилась с небес, прямо сквозь богато украшенный потолок бара «Алхимии».

— Кэл, познакомься с Мэдди, подругой Белль, — коротко говорит Рейф. — А это Зак, еще один наш деловой партнер.

Он хлопает другого парня по плечу, и это, кажется, выводит его из оцепенения, вызванного Мэдди. Он проводит рукой по своим волосам, которые почти черные, длиннее и растрепаннее, чем у Рейфа.

— Как дела? — вежливо спрашивает он. Зак не похож на парня, который собирается пойти и потрахаться. Похоже, ему очень не по себе, если уж на то пошло.

— Зака редко можно увидеть здесь в такой поздний час, — говорит Рейф. — Он у нас специалист по цифрам — обычно мы не позволяем ему надолго отрываться от электронных таблиц.

— Обожаю ботаников, — мурлычет Мэдди, и кадык Зака дергается, когда он с трудом сглатывает.

— На самом деле, я как раз собираюсь домой, — говорит он, поправляя очки на переносице. Я не могу не заметить, какие у него ярко-синие глаза за стеклами очков. Он определенно похож на Кларка Кента¹¹.

Мэдди надувает губки.

Каллум улыбается.

— Я позабочусь, чтобы ты хорошо провела вечер, милая.

— Нам тоже пора, — говорит Рейф, глядя прямо на меня. — Нам нужно надеть воротнички. Не хотели показываться в них в баре. Увидимся там. — он подмигивает.

О, чертов Иисус.

Я только что поняла, почему они оба одеты во все черное.

Они уже в костюмах.

Комната больше, чем в прошлый раз. На этот раз зеленая кнопка «ОРГАЗМ» расположена рядом с огромной кроватью, застеленной двумя подушками, белыми хлопковыми простынями и кремовым одеялом. Здесь нет наручников, плетей или секс-игрушек. Комната слабо освещена. Интересно, это одна из их «девственных» комнат или у них есть способы приспособить каждую комнату к потребностям пользователя? В дальнем углу стоит шкаф — он, вероятно, битком набит всякой всячиной.

Не обращайте на это внимания, потому что самым ярким напоминанием о глубинах разврата, в которые я собираюсь погрузиться, является главный источник света — огромное распятие, проецируемое на одну из стен ярким белым светом.

О, черт возьми.

Это должно было стать знаком того, что искупление возможно, но сейчас это как указатель пути к вратам ада.

Я хотела этого.

Я подписалась на это.

Я касалась себя, когда в анкете был предложен именно такой сценарий, и теперь Женевьева и ее команда изо всех сил стараются воссоздать то, что меня возбуждает.

Да. Именно так. Пожалуйста.

Я попросила, и они дали мне это, а в животе у меня все переворачивается от ужаса, возбуждения и неверия, когда я следую инструкциям, оставленным для меня в соседней раздевалке.

Исчезло вызывающее серебристое платье, к подолу которого в баре был прикован взгляд Рейфа. На его месте простая муслиновая ночная рубашка с высоким воротом и скромностью Марии фон Трапп.

Под ней ничего нет, как и было велено.

Мои волосы заплетены в одну свободную косу, перекинутую через плечо.

Я забираюсь на кровать и ложусь на бок, натягивая на себя простыню и одеяло. Затем протягиваю руку, зажмуриваю глаза, плотно сжимаю губы и нажимаю на большую зеленую кнопку.

Лежа там в ожидании, я позволяю себе погрузиться в сценарий, который изложила в своем недавнем брифинге¹² Жаневьева. Переключиться с моего собственного мышления на мышление молодой женщины, у которой, как и у меня, никогда не было секса. К которой, в отличие от меня сейчас, никогда не прикасался мужчина. И которая, в отличие от меня, считает грехом даже думать о сексе, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к себе, когда она фантазирует о том, как к ней прикасается другой человек.

Другие люди.

Белина, которой я являюсь сегодня, — молодая послушница, которая серьезно относится к ответственности иметь имя девственной мученицы и намеревается в ближайшее время произнести обеты бедности и целомудрия. Она из тех, кто жестоко ругает себя за эти запутанные, яркие сны о соприкосновении плоти с плотью, когда рано утром сон переходит в бодрствование. Из тех, кто испытывает глубокий стыд за то, что подсознание, которое она тщательно скрывает в течение дня, имеет силу проникать в ее незащищенный сон ночью. Чтобы разрушить ее.

Она из тех, кто ищет искупления за свои непреднамеренные грехи через молитвы. Работу. Размышления.

Кто чувствует, что стыд и желание болезненно и невозможно переплетены. Кто сегодня вечером отдаст свое тело и душу не Богу, а двум мужчинам, которые действуют от Его имени, но выполняют работу самого дьявола.

Боже. Я уже возбуждена. Возбуждена, потому что независимо от того, насколько неправильно, насколько греховно я была воспитана, чтобы верить в это, это в миллион раз греховнее для той Белины, которой я являюсь сегодня вечером.

И, вместо того чтобы избегать этого чувства, подавляя его или, что еще хуже, действуя вразрез ему и отказывая себе, как я делала в прошлом, сегодня вечером я принимаю его. Я прислушиваюсь к каждому слову, которым монахини кормили меня в течение четырнадцати лет, к каждому их предупреждению о грехах плоти, об опасностях мужской похоти для меня и о том, как важно оставаться целомудренной, собираю их охапками и использую как растопку, чтобы разжечь пламя желания, которое я знаю, будет гореть ярко.

Потому что эта сцена станет воплощением моего заветного желания.

Все для меня. Все для моего удовольствия.

Забудьте о дровах.

Я подолью бензина в огонь.

Дверь открывается.

ГЛАВА 20

Белль

Простите меня, Отец, ибо я согрешила.

Опять.

Один только вид этих двоих в полутемной комнате, в одинаковых черных костюмах, которые выделяются только белыми воротничками, заставляет мое тело реагировать так, как, я знаю, не понравилось бы послушнице Белине.

Очевидно, что Рейф привлекает меня гораздо больше — я в полном восторге от него, — но не могу отрицать, что присутствие обоих передо мной воздействует на меня самым лучшим образом. Такого у меня не было во время сеанса с завязанными глазами. Их вид, пока они стоят у двери, наносит сильный удар, особенно из моего положения лежа.

Баланс сил в этой комнате только что стал намного яснее.

На брифинге Женевьева подробно рассказала обо всем, что произойдет сегодня вечером, но я все равно испытываю чувство вины, когда Рейф подходит ко мне. Я чувствую себя немного идиоткой, глядя на него снизу вверх, пока мертвой хваткой сжимаю края одеяла, но хищный взгляд его глаз говорит мне, что ему очень нравится то, что он видит.

— Стоп-слово? — мурлычет он.

— Алхимия, — шепчу я.

Он кивает.

— Хорошо. Итак, Белина, я отец Рейф, а это отец Каллум. Мать-настоятельница попросила нас зайти.