— Именно. Безопасность и свобода идут рука об руку. Ты не можешь расслабиться, если не чувствуешь себя в безопасности. Это лежит в основе всего, что мы делаем.

— Так почему же название «Алхимия»?

Я ухмыляюсь.

— Это придумала Джен. Но мы все согласились. Мы хотели чего-то сдержанного. Элегантного. «Клуб извращенного траха» не подходил.

Она снова хихикает, и моя улыбка становится шире.

— Чем больше исследований мы проводили, тем больше это название казалось идеальным. В нем есть вес. Предполагает множество возможностей, и нам это очень понравилось. Мы хотели, чтобы наши члены клуба чувствовали, что могут прийти одним человеком и уйти другим, что они прошли через нечто трансформационное. Что делали первые алхимики? Пытались превратить один материал в другой. Они смотрели на материю и не купились на идею о том, что ее судьба обязательно должна оставаться такой во веки веков. Мне хотелось бы думать, что мы применяем такой подход к людям. Алхимики пытались создать эликсир бессмертия. Почему бы нам не попытаться найти в жизни больший смысл, чем тот, который преподносит нам вежливое общество?

Я полностью завладел ее вниманием. Эти огромные тигриные глаза устремлены на меня, губы слегка приоткрыты. В одной руке она держит бокал с шампанским. Другой сжимает голое колено, на которое мне категорически запрещено смотреть.

Она выдыхает.

— Когда ты это так формулируешь, это действительно звучит довольно романтично.

Это заставляет меня издать довольный смешок.

— Не думаю, что кто-то назвал бы то, что происходит в «Алхимии», романтичным. Но то, что есть… трансцендентно. — я выдерживаю ее пристальный взгляд. — Потому что я знаю, что ты сама еще этого не знаешь, Белль, но поверь мне, когда я говорю тебе, что нет ничего более трансцендентного, чем по-настоящему отличный секс.

Ее взгляд. Вот он, тот самый. Это желание сражается со смущением, и в данный момент желание побеждает. Рискну предположить, что оно побеждает до такой степени, что она почти забывает, что должна чувствовать смущение.

Неа. Я ошибаюсь. Проклятье. Она резко опускает взгляд, отворачиваясь от меня.

— Белль.

Она поднимает взгляд.

— Тебе не нужно смущаться рядом со мной. Я все это видел, милая. И требуется серьезное мужество, чтобы делать то, что ты делаешь. Честно говоря, я впечатлен.

— Меня не смущает, что ты говоришь о сексе. — она теребит что-то на своей юбке. — Мне стыдно, что мне двадцать два, и мне нечего добавить к этому разговору. Это унизительно.

— Эй. Это не унизительно. Ты справляешься, помнишь? И нет ничего плохого в твоем возрасте и неопытности. Важно то, что ты движешься в своем собственном темпе. У тебя есть вся оставшаяся жизнь, чтобы наверстать упущенное, если захочешь.

Даже когда говорю ей это, у меня в ушах возникает странный шум. Позорная, патриархальная часть меня, которая не хочет, чтобы она освободилась. Часть меня, которая идет вразрез со всем, за что мы выступаем в «Алхимии», и все же часть, которую я не могу отрицать.

На что бы это было похоже, если бы она не решила открыться миру возможностей, которые она упускала, в самой свободной обстановке, которую мы только могли создать?

На что бы это было похоже, если бы она пошла другим путем? Встречалась с таким парнем, как я? Выбрала меня, чтобы показать ей, как все может измениться между нами?

Как два человека могут стать настоящими алхимиками, не имея ничего, кроме собственной плоти?

Я сглатываю.

Слава богу, что этим делом занимается Женевьева. Потому что она видела меня насквозь. И дело не во мне или моем желании поглотить Белль. Это о Белль и пробуждении ее желаний способом, который выходит далеко за рамки моего понимания.

Последнее, что ей нужно, — вырваться из лап своего долбанутого отца прямо в контролирующие руки другого мужчины, который хочет ее всю для себя.

Такого мужчины, как я.

— Тогда как тебе пришло в голову название «Раскрепощение»? — тихо спрашивает она.

Я отгоняю свой инстинкт превратиться в пещерного человека вокруг этой женщины и обдумываю её вопрос.

— Каллум предложил «Растление», — вспоминаю я с усмешкой.

— О нет! — она отшатывается. — Это ужасно.

— Серьезно. — я делаю приличный глоток шампанского. — Он очень извращенный ублюдок.

— Это как… «Опасные Связи». Я этого не выношу.

— Точно. В этом тоже чувствовалось покровительство и ни капельки не жутковато.

Она смеется.

— Определенно жутковато.

— Но, знаешь, он также предложил «Свежее Мясо».

Она вздрагивает.

— Черт возьми. Надеюсь, он пошутил.

— Почти уверен, что так и было. Ему нравится нести чушь, но под всем этим он хороший парень. Предложение Зака было «Исследование» или что-то столь же отстойное. Вот почему мы ограничиваем его только электронными таблицами. Моим предложением было «Осквернение». — я по-волчьи улыбаюсь, и она практически выплевывает свой напиток.

— Боже мой, — произносит она сквозь пальцы.

— Немного агрессивно?

Она наклоняет голову, размышляя.

— Это горячо.

— Горячо? — теперь моя очередь практически подавиться. Что, собственно, за хрень?

— Да. На самом деле, это то, чего хочет каждая девственница. Верно? Быть оскверненной. Это предел мечтаний. Особенно для тех из нас, кто католик и запутался.

Боже мой.

Я думал, что эта девушка закончила меня удивлять.

Явно нет.

— Но это немного прямолинейно, — беспечно продолжает она. — И да, полагаю, это может отпугнуть некоторых потенциальных участников.

Я прихожу в себя, но меня шатает.

— Да. Так что, наша брендинговая компания придумала «Раскрепощение», и нам всем понравилось. Опять же, это стильно. Сдержанно. И сам акт кажется благородным. Положительным. К тому же естественным. Когда цветок раскрывает свои лепестки и демонстрирует всю свою красоту, это неизбежный акт природы и чудесная вещь. Такова его судьба, и это то, что мы должны отмечать. А не ограничивать.

Она мечтательно улыбается.

— Мне это нравится. Великолепное слово. Я никогда по-настоящему не задумывалась об этом.

И наоборот, перспектива занять место в первом ряду при виде чуда, которое заключается в том, чтобы увидеть, как Белина Скотт раскроется, увидеть, как ее разум и тело открываются чистой силе всей мощи, которой они обладают, — это то, о чем я не могу перестать думать.

Ни на секунду.

ГЛАВА 12

Белль

— Перестань ерзать. Ты выглядишь великолепно. — Мэдди легонько хлопает меня по руке.

Я выдыхаю.

— Ты только что процитировала Ричарда Гира, разговаривавшего с Джулией Робертс, когда она была в том красном платье?

— Не знаю. Возможно, я перефразировала его. «Красотка» всегда где-то на поверхности моего сознания. В любом случае, ты — полная противоположность шлюхи. По крайней мере, сейчас. — она смотрит на воображаемые часы. — Но через пару часов? Что ж, это будет другая история.

— Заткнись.

— Видишь? Ты даже не можешь послать меня нахуй, как сделал бы нормальный человек. Ты самая чистая их тех, кого я знаю, Белль Скотт.

— Ненадолго, — бормочу я, когда мы вручаем тяжелые приглашения с позолоченными краями, на которых выбита уже знакомая буква «А», бесстрастному швейцару.

Переступить блестящий медный порог «Алхимии» кажется символичным. Даже пророческим.

Боже, помоги мне.

Сегодня тот самый вечер, и я так нервничаю, что едва могу проглотить куриный салат. В «Алхимии», по-видимому, есть лимит на два напитка для тех, кто собирается покинуть барную зону, так что я уже выпила бокал вина дома. Мэдди — моя назначенная моральная поддержка на эту ночь. Женевьева предложила мне взять с собой «плюс один», и я бесконечно благодарна ей за это, потому что не уверена, что справилась бы с этим в одиночку.

Несмотря на ворчание Мэдди, я снова разглаживаю ладонями платье, пока мы пересекаем просторный вестибюль. Здесь потрясающе пахнет Diptyque Baies. Культовые свечи горят в огромных черных горшках, обрамленных массивными волновыми фонарями, которые окружают нас, когда мы идем, черно-белый пол отражает хром и пламя.