Она вспомнила то первое субботнее утро, когда постучалась в мою дверь. Это делает меня счастливее, чем я готов признаться.

— Могу отменить ее, — говорю я. — Мне бы хотелось заняться спортом в этой постели с тобой.

Она опускает взгляд на напряженный бицепс единственной руки, на которую я опираюсь.

— Думаю, тебе стоит пойти. Деградация мышц — настоящая проблема в твоём возрасте, знаешь ли.

У меня нет свободной руки, поэтому я наклоняю голову и прикусываю ее сосок, но перед этим бросаю на нее свой самый непристойный взгляд.

Она вскрикивает.

— Ай!

Я облизываю его.

— Это за дерзость, — говорю я, обращаясь к ее груди. — Я в отличной физической форме, и знаю, что тебе нравится мой опыт. Но если тебе нужен какой-нибудь гребаный двадцатидвухлетний идиот, который не может найти клитор, то иди на здоровье. — я опускаю голову и втягиваю в рот ее сосок, проводя языком по маленькому бугорку, который приятно быстро твердеет под моими прикосновениями.

Она громко вздыхает.

— О, Боже.

— Это приятно, детка? — я прижимаюсь к ее соску.

— Да. — она резко втягивает воздух сквозь зубы. — Не останавливайся.

— Посмотри на себя, ты выражаешь свои потребности. Какая хорошая девочка. — я принимаюсь ласкать ее сосок, сильно, доводя его до красивой маленькой вершинки, прежде чем отпустить с «щелчком». — Тебе нужно на йогу?

— Вообще, нужно, — бормочет она.

— Как насчет того, чтобы забыть о наших обязательствах и заставить друг друга кончить чертовски сильно? — спрашиваю я, мой рот оказывается прямо над ее соском, голос низкий и грубый, именно такой, на который, я уже знаю, она реагирует. — Я скажу Джен, что на следующей неделе единственным человеком, который будет трахать эту девственную киску, буду я, спасибо тебе большое. А потом я свожу тебя позавтракать.

ГЛАВА 27

РЕЙФ

Обычное утро понедельника.

Джен, как обычно, безупречна, в то время как у Кэла и Зака темные круги под глазами. Знаю, даже не спрашивая, что у Кэла, черт возьми, они вызваны алкоголем, в то время как на лице Зака отражается глубокая усталость человека, у которого выходные более изнурительные, чем будни.

Я знаю, что ему легче с понедельника по пятницу, когда девочки заняты своими делами, отвлечены и окружены друзьями и квалифицированными специалистами. По выходным практическая и эмоциональная нагрузка ложится в основном на него. Знаю, что облегчение, которое он испытывает, когда отвозит их в школу в понедельник утром, почти полностью затмевается его муками вины из-за этого самого чувства.

Знаю, что в какой-то момент он приляжет на диване в своем кабинете и тоже почувствует себя виноватым. Как будто кому-то из нас есть до этого дело. Он очень эффективен и действительно хорош в своем деле, и это все, что меня волнует. Но, в отличие от нас с Кэлом, Зак не избавился от католического чувства вины, которое нам внушали в школе.

Ему нужно потрахаться. Ну, ему нужно хорошенько выспаться и потрахаться, но я бы никогда не предложил последнее. Он даже отдаленно не готов. Хотя то, как он смотрел на Мэдди, подругу Белль, прошлой ночью, не ускользнуло от моего внимания.

Интересно, будет ли он готов поставить себя и свои потребности на первое место, хотя бы на час, и если да, то когда.

Не в моем праве что-либо говорить. Я пытался и сталкивался с отказами слишком много раз. Я хочу помочь, но Зак ясно дает понять, что бесполезно заставлять кого-либо сомневаться в том, как он пытается справиться с этим адом. Что ему нужно от нас, так это практическая помощь и безоговорочная поддержка в том, как он решает действовать.

То, что нужно Заку, я намерен ему дать.

Единственная нетипичная вещь в этом утре понедельника — это то, что последние два дня я, грубо говоря, не трахался, хотя все выходные вился вокруг Белль и несколько раз с удовольствием кончал.

Хотя это не то же самое, что быть внутри нее.

И это именно та тема, которую я хотел бы обсудить с Джен и Кэлом сегодня, только Кэл опережает меня.

Он возвращается к дивану со свежим эспрессо в руке.

— Ты сказал Джен, что был непослушным мальчиком в пятницу? — спрашивает он, злобно ухмыляясь.

Я бросаю на него предупреждающий взгляд.

— Что это значит? — спрашивает Джен в своем фирменном надменном стиле.

Черт, ненавижу это делать. Ненавижу, что мне приходится каким-либо образом предавать доверие Белль, но мне нужно отчитаться перед Джен, чтобы мы могли сделать «Раскрепощение» еще более безопасным и доверительным опытом.

Я вздыхаю.

— Она отлично провела время в сцене, но как только она кончила, я выгнал Кэла и заставил ее отсосать у меня.

Кэл качает головой, как будто все еще злится на то, что я его опередил. Густые черные брови Зака взлетают вверх, а Джен поджимает губы, как директриса.

— И? — лишь говорит она, давая мне достаточно верёвки, чтобы повесить себя.

— И все было прекрасно. — у меня нет ни малейшего намерения рассказывать этим троим, насколько это было не просто прекрасно, а просто потрясающе сексуально. — Но потом она расстроилась. Сказала, что чувствовала себя дешевой и грязной.

Кэл тяжело вздыхает.

— Ты настоящий гребаный идиот.

— Эй. Дело было не в минете, ясно? Это все было в целом. Мы не учли тот факт, что ей всегда требовалось больше поддержки, чем мы предполагали. У нее определенно есть склонность к похвалам, но она была так увлечена сценами, что я и представить себе не мог, что после них она будет чувствовать себя такой уязвимой. Ей действительно нужна была близость. Я не думаю, что она справится с грязными моментами без надлежащего ухода.

— В этом есть смысл, — признает Джен. — Так как ты оставил ситуацию?

Я беру себя в руки.

— Я ничего не оставлял. Присматривал за ней, мы вместе приняли душ, и, в общем, я провел с ней все выходные. Проводил ее на работу, прежде чем прийти сюда.

Зак опускает голову и проводит рукой по лбу.

— О, боже. Начинается.

— Господи Иисусе, — говорит Кэл. — Ты, чертов засранец. Я так и знал! Я знал, что она тебе нравится.

Джен наблюдает за мной.

— Не идеально, Рейф.

Я поджимаю губы.

— Я знаю.

— Она тебе нравится. — это не вопрос.

— Да. — вздыхаю я.

— Поговори со мной.

— Мне… интересно, понимаешь? Она запала мне под кожу. С тех пор, как я её первый раз увидел, не могу о ней не думать. И, похоже, это взаимно — у нас есть связь. Между нами все интенсивно.

— Приятель, — говорит Джен, — она двадцатидвухлетняя девственница. Она не знает, чего хочет. Ты ее сосед, и намного старше ее, ты должен быть ее куратором. Причина, по которой мы меняем партнеров в «Раскрепощении», в том, чтобы никто не привязывался, а ты, похоже, увяз глубже. Это размывает много границ.

— Насчет этого, — твердо отвечаю я. — Я займусь следующей пятницей. Алекс ни за что не трахнет ее.

— Боже мой, — говорит Кэл. — Послушай себя. Ты слышал хоть слово из того, что только что сказала Джен?

— Белль не кусок мяса, который можно пускать по кругу, — говорю я им обоим. — Она хочет, чтобы это был я. И расстроилась, когда я сказал ей, что это будет Алекс. Белль сама выбирает, с кем ей трахаться.

— Очевидно, ты прав, — говорит Джен. — Но ты объяснил ей, почему мы выбрали Алекса на её первую ночь?

— Да, — самодовольно говорю я им, — и она сказала, что будет гораздо больнее с кем-то, с кем она не чувствует себя комфортно.

Тишина. Потому что они не могут придраться к логике Белль.

Джен выдыхает и встает, выглядя более обеспокоенной, чем обычно.

— Должна сказать, все это очень беспокойно. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Рейф. Структура программы существует не просто так. Не могу сказать, за кого я больше волнуюсь — за тебя или за нее. Ей двадцать два. Ты у нее первый. Я… прямо сейчас шансы, что вы оба причините друг другу боль, равны. Я не знаю, на кого бы сделала ставку. С одной стороны, я никогда не видела, чтобы ты привязывался к женщине, и не хочу, чтобы эта бедная девочка разбила своё сердце на наших глазах, потому что она новая, временная игрушка