Совсем наоборот.

Но я ни за что, черт возьми, не позволю Белль пройти через это без моего… руководства. Без моего участия, чтобы я мог убедиться, что о ней позаботятся. Во всех отношениях.

Каллум переводит взгляд с меня на Джен.

— Она горячая?

— Потрясающая, — говорит ему Джен. Она натуралка, но может оценить женские формы не хуже любого другого.

— Молодая?

— Двадцать два, — произношу я сквозь стиснутые зубы. Каллум чрезвычайно популярен среди участниц «Алхимии», но я ощущаю влечение к Белль, которое бы предпочёл назвать защитным, нежели территориальным

В конце концов, дело касается ее, а не меня.

Речь идет о том, чтобы сделать ее короткое путешествие по этой программе настолько идеальным, насколько это возможно.

И это означает уделять столько же внимания надежности безопасности, сколько и способности ее трапеции позволить ей взлететь так высоко, как она захочет.

— Отлично. Я могу сделать это.

Каллум на самом деле потирает руки о бедра, и я сердито смотрю на него.

— Ты не просто так это сделал.

— Хочу отметить, что не у меня стояк из-за этой девушки.

Джен приподнимает идеально изогнутую бровь.

— Он прав.

— Дело не в ней. — я отступаю. — Слушайте. Ее ответы застали меня врасплох, ясно? Читать о том, что ей нравится, горячо. Не буду врать. Но я рассказал ей о программе. — я не собираюсь упоминать, что она узнала обо всем сама. — И у нас схожее прошлое. Я понимаю, откуда она. Возможно, у нее хватило уверенности честно заполнить анкету, но ты сама это сказала, Джен. Она пуглива. Она живет в мире конфликтов, учитывая всю ту чушь, которой ее кормили с тех пор, как она была хрен знает с какого возраста. Думаю, что я могу ей помочь.

Джен смотрит на меня, смотрит на меня, словно пытается выяснить, какие из моих частей сейчас движут мной — человеческие или рептильные. Наконец она кивает.

— Хорошо. Но Каллум будет проводить первую сессию.

Я открываю рот, чтобы прервать, но она поднимает руку.

— Нет. Ты же не хочешь ее отпугнуть, Рейф. Она знает тебя. Если она готова к тому, что там будет больше одного мужчины, не понимаю, почему ты не можешь учавствовать. — она бросает взгляд на результаты анкетирования. — Кажется, она готова к тому, чтобы надеть повязку на глаза, так что все должно быть в порядке. Но позволь Каллуму взять инициативу в свои руки, хорошо? Мы все знаем, какой у него грязный язык. Дашь ему поласкать ухо Белль, и он в мгновение ока заставит ее расслабиться и есть с ладони. Ты можешь быть немного… интенсивным. Прибереги это для грязных разговоров священника. Это больше по твоей части.

Мои руки бесполезно сжимаются в кулаки. Я не в восторге от ее предложения, хотя знаю, что она права.

Не стоит заблуждаться на этот счет.

Я буду рядом и буду следить за Каллумом на каждом шагу.

— Хорошо. — выплевываю это слово и провожу рукой по лицу. — Кто-нибудь видел Зака сегодня?

Ничто так не убирает стояк, как размышления о смерти жены друга. Мы похоронили Клэр год назад, но Зак все еще в состоянии шока, и я не виню его. Один месяц с момента диагноза рака поджелудочной железы до смерти.

Один ебанный месяц.

Это было все равно, что попасть под товарный поезд. Для них всех. У них было так мало времени, чтобы смириться с ее диагнозом. Чтобы она насладилась своими последними днями. Чтобы привести в порядок дела детей. Только вот, став свидетелем того кошмара, которым был Зак, пытающийся совмещать родительство напуганных, шокированных детей с тем, чтобы проводить как можно больше времени с Клэр в хосписе, я начинаю думать, что может быть хорошо, что она быстро ушла.

Не уверен, что он смог бы пережить еще больше этой кошмарной сумеречной зоны.

С тех пор все пошло наперекосяк. Мама Клэр проводила уйму времени у Зака, потому что ясно, что забота о детях, особенно о скорбящих, — работа на полный рабочий день. После их рождения Клэр работала бухгалтером на дому, но всегда ставила детей на первое место, прежде чем думать о каких-либо сроках. Ее отсутствие — пустота, которую мой бедный друг и бабушка с дедушкой его детей даже не могут начать заполнять.

До сих пор не могу поверить, что это случилось с ним.

С ними.

Да, Каллум и я привыкли подшучивать над Заком и Клэр за то, что они влюблённые и чертовски скучные. Он единственный директор секс-клуба, которого я знаю, кто никогда не пользовался его преимуществами. Он почти никогда не приходит сюда ночью. Всегда говорил, что ему нравится концепция, но реальность его совершенно не интересует.

Но, по правде говоря, они все уладили. Они были так же безумно влюблены друг в друга, когда она заболела, как и тогда, когда встретились на программе стажировки в KPMG, сразу после университета.

Они были счастливы и жили блядь долго и счастливо.

Во всяком случае, так предполагалось.

— Он придет чуть позже, — говорит Джен. — Сегодня утром родительское собрание у Стеллы.

Я на мгновение встречаюсь с ней взглядом. Они точно отражают мои мысли.

Это, блядь, несправедливо.

— Понял, — резко говорю я. Поднимаюсь с дивана, все мысли о великолепной девственнице и соблазнительной послушнице изгоняются из моей головы, весь приток крови к голове восстанавливается.

Иисус.

— Не облажайся с Белль, когда она придет, — говорю я Каллуму, но мой тон теряет весь свой пыл.

ГЛАВА 11

РЕЙФ

От клуба до Довер-стрит, где находится галерея Белль, короткая и приятная прогулка. Я посмотрел время закрытия перед тем как выйти. Шесть часов, а сейчас пять пятьдесят. Надеюсь, она сможет уйти.

Я говорю себе, что это простой способ донести до нее сообщение о том, что она принята в программу «Раскрепощение». Что Джен просмотрела ее анкету и дала зеленый свет.

Говорю себе, что, как ее куратор в программе, я несу ответственность за ее пастырскую заботу и что проверка, как она себя чувствует, прежде чем она, э-э, раскроется, — правильный поступок.

Но на самом деле, я хочу ее увидеть. Мне это необходимо. Нужно впитать ее во плоти, напомнить себе, что женщина, чьи голодные слова прокручиваются в моей голове в постоянном гребаном цикле, на самом деле реальный человек, а не плод моего грязного воображения.

Я нажимаю на латунную ручку огромных стеклянных дверей. На обеих дверях со вкусом выгравировано «Liebermann». Огромное пространство выкрашено в бледно-зеленый цвет в честь нынешней выставки, именно так, вероятно, написал бы Моне на кислоте. Это водоворот пастельных тонов и текстур, и на первый взгляд кажется исследованием эффекта света на воде.

Это ультра-женственно, но сногсшибательно, и я сразу понимаю, почему Белль чувствует себя здесь как дома.

Женщина, уровень подкожного жира в организме которой я бы оценил как нулевой, приветствует меня с явным интересом. Не уверен, из-за моего лица или безошибочно узнаваемого ценника на костюм от Savile Row она выглядит такой жизнерадостной.

Я бы предположил последнее.

— Добрый вечер, — мурлычет она. — Пожалуйста. Осмотритесь вокруг. — она делает вялый жест рукой.

— Добрый вечер, — говорю я. — Я ищу Белль Скотт. Она здесь?

Она заметно сдувается.

— Минуточку, пожалуйста.

Она удаляется в дальний конец зала, и мгновение спустя мое желание исполняется.

Потому что вот она, в бледно-розовом платье с коротким расклешённым подолом, которое идеально сочетается с оттенками окружающей обстановки так, что мой не слишком творческий мозг не может понять, но определённо может оценить. Она выходит из-за стены, посвященной одному массивному экспонату, и я с чувством удовлетворения наблюдаю, как ее уверенная походка замедляется, как только она понимает, что это я ее жду.

Я засовываю руки в карманы и улыбаюсь, наслаждаясь видом. У нее нежные руки и золотистые волосы. Она изысканная, холеная и женственная. Она кричит о хорошем воспитании. Не могу представить, сколько ублюдков, которые приходят сюда швыряться своими деньгами, пытаются приударить за ней.