Я нащупываю в кармане куртки телефон и набираю номер филиала «Либерман» в Мэйфере. Сразу же попадаю на автоответчик.

— Привет, Мари, — бодро говорю я. — Это парень Белль, Рейф. Боюсь, вчера вечером она съела какие-то плохие суши и не может высунуть голову из туалета настолько, чтобы позвонить самой. Она не сможет сегодня придти на работу. Надеюсь, завтра ей будет лучше, она даст знать.

Заканчиваю звонок и бросаю телефон на одеяло позади себя.

— Все улажено.

Она пристально смотрит на меня.

— Ты ужасен.

— Ты и так это знала, — мягко напоминаю я ей.

— Спасибо, — шепчет она.

Я целую ее в лоб.

— Это меньшее, что я могу сделать. Чувствую себя таким беспомощным. Хочешь, я спущусь вниз и набью морду твоему отцу? Или приготовлю тебе чашку чая?

Это вызывает у Белль слабую улыбку.

— Чай может быть чуть более социально приемлемым.

— Понял. Оставайся здесь. — я собираюсь встать с кровати, но она тоже садится.

— Я пойду с тобой. Не хочу сейчас оставаться одна.

— Конечно, — отвечаю я, как будто вид моей красивой, сильной девушки в таком потрясенном состоянии не ранит меня до глубины души.

Ведя ее за руку на кухню, я спрашиваю:

— Какого черта он вернулся так рано?

— Менеджер его звездного фонда пытается уволиться — конкурент переманил его.

— Тиллер?

— Да. — она удивленно моргает, но репутация Тиллера хорошо известна по всему городу.

— Черт. По крайней мере, это должно отвлечь его, пока ты приводишь себя в порядок. Где твоя мама? — одной рукой я прижимаю Белль к себе, а другой достаю из буфета кружку.

— Не знаю. Наверное, еще в Риме.

Я обнимаю ее другой рукой и кладу подбородок ей на макушку. Она вздыхает, уткнувшись мне в грудь. Я пока не хочу засыпать ее вопросами или советами. Не хочу, чтобы она испытывала какое-либо давление, решая, как поступить в этой ситуации.

Папа у нее просто сумасшедший, и, на мой взгляд, это абсолютно неприемлемо, но в конечном итоге он все еще ее отец, и именно ей решать, как двигаться дальше. Я бы поставил деньги на то, что ее самая насущная проблема заключается в том, как наладить отношения и вернуться на его хорошую сторону. На самом деле, единственный человек, который должен извиняться, — он.

Ее мама — совсем другое дело. Белль сказала, что она менее радикальна, чем отец, но бедная женщина чертовски уступчива. Уступчива и покладиста. Бен — задира, а Лорен, насколько я понимаю, проводит большую часть времени, умиротворяя его, вместо того чтобы противостоять ему.

Это должно стать интересным испытанием того, насколько далеко она зайдет в своей преданности этому мужчине. Надеюсь и молюсь, чтобы, ради Белль, она, черт возьми, взяла себя в руки и хоть раз дала ему отпор. Ее дочери понадобится вся семейная поддержка, на которую она способна.

Единственный способ остановить хулигана — когда его жертвы решают, что 

больше не будут терпеть его выходки.

Белль

Рейф усаживает меня на свой огромный бархатный диван с чашкой чая. Он переодевается в футболку и мягкие трикотажные шорты, после чего устраивается рядом со мной, чтобы заказать завтрак для нас обоих на Deliveroo.

Несмотря на отравляющую, изматывающую гамму эмоций, которые я испытываю, Рейф рядом со мной, несомненно, успокаивает. Его присутствие — физическое и эмоциональное — огромное утешение.

Словно прочитав мои мысли, он берет одну из моих ног и начинает растирать ее, разминая свод стопы сильными большими пальцами.

— Не знаю, поможет ли это, — нерешительно начинает он, — но подумай об этом. Здесь только ты и я. Больше никого нет. Твой отец не может войти. В этот момент больше ничего не должно существовать. Я здесь, у меня есть ты, и это все, о чем тебе нужно беспокоиться.

Я киваю и глубоко выдыхаю, потому что он прав. В прошлом я часто использовала этот прием, чтобы справиться со своим беспокойством. Когда мой разум превращается в водоворот тревог, проецирования и закручивания в спираль, я могу закрыть глаза и напомнить себе, что в данный момент ничего из этого на самом деле не существует.

Это всего лишь мысли.

Ничего больше.

Я здесь.

Я в порядке.

Я в безопасности.

Я повторяю это как мантру в своей голове.

Я здесь. Я в порядке. Я в безопасности.

Этому способствует и то, что прекрасная квартира Рейфа, с ее впечатляющими произведениями искусства и потрясающей мебелью, является идеальным убежищем. Роскошное жилище, изолированное от остального мира и его неистовой, ядовитой энергии.

Я говорю себе это, но сила папиного недовольства настолько велика, что оно сохраняется, несмотря на физическое расстояние между нами. Это вызывает во мне чувство стыда, вины, ужаса и неверия. В его глазах я увидела отражение ненависти к себе, к той версии себя, которая боролась с фундаментальным знанием того, что я не изменяла своим моральным принципам.

Во всяком случае, не моим новым и менее запутанным.

— Может, мне стоит принять душ, — бормочу я.

Рейф прикусывает нижнюю губу, прежде чем ответить.

— Конечно. Но я бы хотел пойти с тобой.

Я возмущенно смотрю на него, и он приподнимает бровь, глядя на меня.

— Детка. Если ты пойдешь в душ одна, то либо упадешь в обморок от слез, либо будешь до крови тереть себя, пытаясь смыть с себя то, какой грязной отец тебя заставил себя чувствовать. — он делает паузу. — Скажи мне, что я неправ, — мягко говорит он.

Нет слов.

Нет слов, чтобы описать, как этот человек понимает меня.

Как близко я к нему чувствую себя спустя такое короткое время.

Насколько бы я ему доверяла.

Я бы доверила ему свою жизнь.

— Ты неправ, — говорю я ему. Моя нижняя губа дрожит.

— Господи, милая. Иди сюда, — говорит он, притягивая меня к себе. Я охотно подчиняюсь, потому что, прижавшись щекой к его бьющемуся сердцу, становится немного легче. Я как недоношенный ребенок, которого мать прижимает к сердцу, чтобы он мог расти. И бороться.

Но именно Рейф дает мне исцеляющую силу своей жизненной силы.

— Как насчет того, — бормочет он мне в волосы, — чтобы мы приняли ванну немного позже? Я тебя помою. А пока у тебя нет дел. Не кори себя и съешь блинчики, которые вот-вот доставят.

Не уверена, что смогу проглотить хоть кусочек. Мой желудок сжимается в комок. Все тело напряжено. Но я устало киваю, уткнувшись в его грудь, и наслаждаюсь простым прикосновением его рук к моим волосам.

— Это моя девочка, — улыбается он. Его пальцы с бесконечной нежностью перебирают мои волосы, убирая их с моего лица и спуская вниз по спине. Как могло случиться, что человек, который показался мне таким пугающим, когда я впервые встретила его, оказался здесь, рядом со мной, на самом дне моей жизни, и кажется, что вся моя вселенная заключена в одном идеальном куске человеческой плоти?

Я никогда не была так благодарна за чье-либо присутствие в моей жизни.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — продолжает он. — Я бы не хотел говорить этого при таких обстоятельствах, но нужно, чтобы ты знала, прежде чем еще хоть секунду будешь страдать. — он берет мое лицо в ладони и отстраняется настолько, чтобы я могла увидеть красивые карие глаза, которые разделяют мою боль и в то же время излучают силу и привязанность в ответ.

— Я люблю тебя, — говорит он. Большим пальцем гладит меня по щеке, выражение его лица смягчается. — Я по уши влюблен в тебя, детка. Ты поражаешь меня своей силой и изяществом, и хотя я сейчас чертовски зол на твоего отца, мне нужно, чтобы ты знала, что я чувствую. Ты должна знать, что я всегда буду рядом с тобой, если ты захочешь меня, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя от подобных чувств снова. Если ты решишь, что хочешь выступить против своего отца и бороться за нас, знай, я никогда тебя не подведу.

Теперь слезы наворачиваются не судорожными вздохами, как раньше, а медленным излиянием эмоций, благодарности и неверия. Я смотрю на мужчину передо мной, мужчину, которого я, несомненно, люблю, чьи слова лишь подчеркивают то, что он сказал мне своими действиями сегодня утром: я для него на первом месте. Мое счастье. Мое благополучие. И что он будет рядом, вот так, в любое время, когда кто-то попытается причинить мне боль. В любое время, когда кто-то попытается заставить меня чувствовать себя хуже.