— Все это не любовь. — Он обхватывает мое лицо обеими руками. Его большие пальцы проводят по моим щекам, а по нижним векам текут злые слезы. — Называть это любовью — оскорбление величайшей вещи, которая есть у нас в этом мире: любовь, настоящая любовь — единственная вещь, более могущественная, чем сама магия.
— Тогда почему? — спрашиваю я, хотя он никак не может знать ответа. — Почему мой отец остался в стороне, если не потому, что любил Джойс?
И все же, даже когда я спрашиваю, я слышу остатки разговора, который я постаралась забыть. Разговор, для которого я была слишком молода и который был слишком коротким, чтобы казаться важным до сих пор. Она нужна нам, Катриа, у нее есть рудники. Компания испытывает трудности... и она — первое, что может смягчить мрак, вызванный смертью твоей матери. Я вздохнула с содроганием.
— Я не знаю, — признается Дэвиен.
— Я бы хотела спросить его, — шепчу я.
— Я бы тоже хотел, чтобы у тебя была такая возможность. Но даже если бы у тебя было время задать все вопросы, на которые тебе нужны ответы... только ты сможешь примириться со всем, что тебе пришлось пережить. Только ты можешь дать себе покой. — Он слегка прижимается своим лбом к моему. — И этот покой придет от любви — любви к себе.
Я отталкиваю его.
— Хватит любви!
— То, что ты знала, никогда не было любовью.
— Ты лжешь. — Я качаю головой.
— Нет. Ты просто хочешь, чтобы я лгал, потому что так легче объяснить ужасы, которые ты пережила. — Он видит меня насквозь. Мои слезы льются свободнее, боль вырывается наружу в виде рыданий. Дэвиен закрывает остаток расстояния между нами. Я больше не отталкиваю его. Одной рукой он обнимает мой затылок и прижимает мою щеку к своей груди. Другая рука обхватывает меня за талию, крепко прижимая к себе.
— Почему? — Я не знаю, о чем я спрашиваю. В этом единственном «почему» заключено так много. Почему моя семья была такой? Почему я никогда не была достаточно хороша для нежности?
— Для жестокости нет причин, нет оправданий. — Он качает головой и целует мои волосы. Я никогда не чувствовала себя более защищенной, чем в этот момент, и это только заставляет меня плакать сильнее. — Но я клянусь тебе, Катриа, всем, чем я есть, и всем, чем я буду... пока я дышу, я никогда не позволю им или кому-либо еще причинить тебе боль. Тебе никогда не придется возвращаться в этот дом. И если ты когда-нибудь захочешь, потому что почувствуешь, что противостояние их жестокости принесет тебе успокоение, я клянусь, что буду рядом с тобой, если я тебе понадоблюсь.
Его слова слаще песни. Я никогда не слышала ничего столь прекрасного. В воздухе вокруг него нет ни малейшего намека на дым. Я отрываю лицо от его тела и смотрю на него, откидывая голову назад, чтобы встретиться с ним взглядом. Его волосы окутывают меня, как в первую ночь, когда я легла в его постель.
— Зачем ты все это делаешь для меня? — я шепчу.
— Ты знаешь, почему. — В уголках его рта играет лукавая улыбка. — Потому что я люблю тебя, по-настоящему. Я люблю тебя так, что мне хочется жертвовать ради тебя. Мне хочется сдвинуть горы, океаны, звезды, чтобы только увидеть твою улыбку. — Он снова гладит меня по щеке, глядя на меня сверху вниз со всем удивлением, какое только может быть в мире. — Вот что такое любовь, Катриа, какой она должна быть. Ты достойна этой любви — от меня, от других и от себя самой.
Я открываю рот, но слова не идут. Я хочу сказать ему, что люблю его. Так сильно, что у меня в груди все сжалось, и я не могу дышать. Но одного желания сказать ему об этом недостаточно. Все еще существует препятствие, которое я не могу преодолеть словами.
Но может быть...
Может быть, я могу показать ему.
Мои руки скользят по его бокам, по груди и обвивают его шею. Я уже знаю его движения. Я знаю, с каким восхищением и вожделением он смотрит на меня сквозь ресницы. Это всегда сопровождается поцелуями, в которых чувствуется вкус обещаний, которые еще предстоит выполнить.
Сегодня я выполню эти обещания.
На одну ночь я перестану беспокоиться о завтрашнем дне. Я отброшу все ужасные мысли о том, как мы можем пострадать из-за этого. Я проигнорирую предстоящее падение из благодати, которое нам суждено.
А вместо этого я поцелую его. Я узнаю его. И я ни о чем не буду жалеть.
ГЛАВА
2
7
Кажется, он знает мои мысли и сердце раньше меня. Даже когда я еще только набираюсь решимости и признаю свои желания, он неистово целует меня. Он предъявляет ртом бессловесные требования, которые мое тело жаждет выполнить. Я хочу забыть о своей боли и отпустить ее. Поддаться чему-то для меня, только для меня.
Я с остервенением хватаю его за шею, пальцы вязнут в волосах, притягиваю его рот к своему, даже когда между нами не остается места. Дэвиен следует моему примеру, его руки оживают. Его ладони и пальцы охватывают все — от моего лица, до груди, до бедер. Он рисует большими пальцами жесткие круги, доводя меня до исступления одним только этим движением.
Мы целуемся глубже, чем когда-либо прежде, словно пытаясь уничтожить все сомнения, которые еще могли остаться между нами. Его зубы задевают мою нижнюю губу, я откидываю голову назад и издаю стон. В ответ — резкий вдох и дрожь в дыхание.
— Я хочу тебя, — выдыхаю я.
— Скажи мне, чего ты хочешь. — Он пригибает голову, открывая мою обнаженную шею. Я чувствую, как его зубы впиваются в мои мышцы, а губы смыкаются вокруг.
— Я хочу тебя, — повторяю я. Мир кружится, и мне приходится прижиматься к нему еще крепче, чтобы колени не подкосились от головокружения.
— Скажи мне, чего ты хочешь, — рычит он, сжимая мою кожу между зубами.
Что-то внутри меня ломается. Возможно, это последние остатки моего самообладания. Но его густые и нужные слова словно разорвали путы.
— Я хочу, чтобы ты целовал меня всю, чтобы не было ни одной части моего тела, которую бы ты не знал. Я хочу, чтобы ты исследовал меня своим языком и пальцами. Я хочу, чтобы ты сделал меня своей, как мужчина должен делать свою жену. Я хочу, чтобы ты делал это медленно, пока я не задохнусь и не начну умолять, а потом я хочу, чтобы ты сделал это сильно. Я хочу, чтобы мы вместе разбились вдребезги и упали, как серебристые дуги падающих звезд, спустившись с небес, созданных нами самими.
Он выдыхает стон и отстраняется от моей шеи, чтобы вернуться к моим губам. Он целует меня с нарастающей интенсивностью, и каждое движение его рта становится еще более чувственным, чем предыдущее. Без предупреждения Дэвиен отстраняется и прижимается лбом к моему лбу.
— Я сделаю все это... и даже больше, — прошептал он. — А когда я закончу, когда ты будешь испытывать боль, блаженство и желание, я сделаю это снова. Я покажу тебе, как можно лучше, насколько ты любима.
Он прижимает меня к себе сокрушительной хваткой и делает шаг назад. Колени чуть не подкосились, и я прижалась к нему как к единственному устойчивое существу в моем мире. Где-то между окном и столом потерялась его рубашка. Я провожу руками по его широкой груди, обнаженной для моих прикосновений, открытой только для меня.
Его кожа такая горячая в прохладной ночи, что я удивляюсь, как она не обжигает меня. Его руки задирают мою рубашку и тянутся к подолу. Он стягивает ее через голову, и я не останавливаю его. И все же, когда прикосновение зимы пробегает по моему позвоночнику, вызывая дрожь, не имеющую ничего общего с приливами удовольствия, которые он уже возбуждает во мне, я замираю.
Дэвиен чувствует мою нерешительность и слегка отстраняется.
— Тебе холодно? Не слишком ли?
— Дело не в этом. И нет. — Я хочу прикрыть свою все более обнажающуюся кожу, но это желание соперничает с желанием продолжать водить руками вверх и вниз по его рукам. — Я никогда...
