— Дай мне посмотреть, — мягко говорит он, вдыхая придушенный вздох при виде моего лица вблизи. Я вздрагиваю, когда его большой палец проводит по нежной челюсти. Зрачки его глаз поглощают серый цвет.

— Похоже, останется довольно большой синяк. Как твоя нога?

— Нормально. Куда мы едим, Стерлинг?

— В аэропорт, — он убирает свою ладонь от моего лица, и возвращается на свою сторону такси, — затем в мою квартиру в Лос-Анджелесе.

Я устремляю взгляд в окно. О Боже. Разве это не квартира его отца?

— О чем ты думаешь? — Мягко спрашивает он.

— О том, что это была худшая ночь в моей жизни, — честно отвечаю я. Он негромко хихикает, от этого звука по моей плоти бегут мурашки.

— Если это была твоя худшая, то тебе повезло. — Между нами воцаряется неловкая тишина. Так продолжается до тех пор, пока я не могу больше терпеть. Мне нужно знать.

— О чем ты думаешь?

— О том, что это была одна из моих лучших ночей, — отвечает он, безучастно глядя в окно.

Полет из Колорадо-Спрингс в Лос-Анджелес должен занять два часа. Я не знаю. Я проспала все это время.

— О Боже, — говорю я, поднимая голову с плеча Стерлинга. Я вытираю слюну с подбородка, оглядываясь по сторонам, чтобы осознать реальность того, что произошло всего несколько часов назад. Я в самолете с безумно сексуальным кузеном Колтона. Мы сидим в первом классе, ряд кресел для нас. Я крепко спала и проснулась, прижавшись к теплому боку Стерлинга. Мой взгляд поднимается к серым глазам, и я чувствую, как разгорается краска на моих щеках.

— Я храпела? — Бормочу я, не в силах скрыть выражение ужаса с лица.

— Нет. Но ты разговариваешь во сне. — Еще хуже. Мой взгляд падает на большое мокрое пятно на рукаве его рубашки.

— О нет, я тебя обслюнявила? — Он осматривает пятно, а затем пожимает плечами.

— Все в порядке. Это была моя вина. Это я положил тебя на плечо. Тебе было некомфортно во сне.

— Ммм, моя шея благодарит тебя, — продолжаю я с небольшой улыбкой, возвращаясь на свое место.

До этого момента я никогда не замечала, какие у него длинные ресницы. Его голова лежит на сиденье, откинувшись на бок, глаза следят за каждым моим движением. Мой взгляд падает на его приоткрытые губы. Я никогда не замечала, как легко он прикусывает губы. Ладно, может, и замечала. Волосы у него тоже красивые. Однажды я слышала, как Кира описала волосы одного парня в нашей школе как «свежевытраханные». Я никогда не понимала, что она имела в виду, до сих пор. Я отвожу взгляд от него и смотрю в окно.

— Тебя это беспокоит? — Шепчет он мне.

На мгновение мне кажется, что он спрашивает, не беспокоит ли меня то, что я застряла на внутренней стороне сиденья, его длинные ноги вытянуты и закрывают мне единственный выход. Может, и так. Неужели кто-то только что высосал весь воздух из первого класса? Я выглядываю в проход, пытаясь нормально дышать.

— Черт. Так и есть, не так ли? — Он сжимает челюсть, внезапно выглядя так, будто ему хочется ударить себя.

— Что? — Я моргаю, сбитая с толку.

Он кивает на маленькое окно.

— Ты боишься высоты. Верно?

— Э, нет, — вырывается у меня. — Дело не в этом. — Это ты. — Я боюсь высоты только тогда, когда нахожусь высоко и могу видеть землю.

— Тогда поменяемся местами, — говорит он, указывая, чтобы я скользнула по нему. Как я должна это сделать, не касаясь его?

— Все в порядке. Правда. — Я краснею.

— Нет. Феникс. Мне станет легче, только если мы поменяемся местами.

Я делаю, как мне было велено: приподнимаюсь, скольжу по нему, мой зад задевает его колени по пути. Клянусь, я слышу его стон, от которого сотни бабочек внезапно заполняют мой живот.

Я опускаюсь на сиденье. Стерлинг Бентли думает о чужом комфорте, кто бы мог подумать, что он способен на это.

Роковое влечение

Виктория

Такси высаживает нас перед высоким кирпичным зданием промышленного типа. Рядом находится небольшое кафе с зеленым тентом и надписью «Нечто Итальянское» большими белыми буквами, с небольшим скоплением столиков перед входом. От запаха свежего томатного соуса и печеного чесночного хлеба у меня заурчало в животе.

Темная бровь поднимается, когда Стерлинг поправляет ремень своего рюкзака на плече.

— Ты голодна?

— Не очень. — Я лгу.

Стерлинг прикуривает сигарету. Он делает длинную затяжку и выдыхает, словно выпуская весь стресс, который он держал внутри. Дым затуманивает пространство между нами, и никто из нас не произносит ни слова. Он бросает сигарету в пепельницу, стоящую на мусорном баке рядом со ступеньками, ведущими в здание. Он протягивает мне руку, чтобы я взяла ее, как вдруг на нас налетает женщина. Я спотыкаюсь. Женщина и ее подруги проходят между нами, так увлеченные попыткой привлечь внимание Стерлинга, что не замечают, что я стою здесь. Она что-то шепчет своим подругам, предлагая Стерлингу кокетливую улыбку.

Он не обращает на них внимания, проходит сквозь них, берет меня за локоть и ведет вверх по ступенькам.

— Женщины всегда так на тебя смотрят?

— Не знаю. — Кажется, ему неловко говорить об этом. — Почему ты спрашиваешь? Ты ревнуешь? — прямо спрашивает он.

— Вовсе нет, — говорю я.

Когда мы входим в вестибюль, его телефон звонит, и он проверяет экран, набирая ответ. Стерлинг хватается за металлические ворота лифта, поднимая его. Я колеблюсь, не очень уверенная в таком старом лифте. Уголок его рта приподнимается.

— Это безопасно. Я обещаю.

Я вхожу, он захлопывает ворота, и мы поднимаемся. Шкивы воют, и когда лифт с рывком останавливается на последнем этаже, я вынуждена схватиться за стену, чтобы не потерять равновесие. Стерлинг бросает на меня косой взгляд и поднимает ворота, качая головой.

— Думаю, в следующий раз я предпочту спуститься по лестнице, — говорю я.

— Лестница в процессе строительства. — Он вставляет ключ в тяжелую металлическую дверь. — Дом, милый дом, — усмехается он, широко распахивая дверь, позволяя мне пройти первой.

— Это именно то, что я ожидала, — говорю я вслух, проходя внутрь квартиры.

— Правда? — Он опускает вещевой мешок на паркетный пол светлого цвета. Его ключи стучат по барной стойке, отделяющей современную кухню от остальной части квартиры.

Я не отвечаю, не желая оскорбить его, сказав, что ожидала чрезмерного изобилия. И вот оно передо мной.

Это большое открытое пространство без внутренних стен. Здесь есть зона для отдыха, зона для сна и зона для еды. Единственное помещение, которое не видно, как только вы входите, — это ванная комната. Я могу только представить, на что она похожа. Вся внешняя стена квартиры сделана из старого кирпича, с длинными окнами, из которых открывается вид на город. Потолок смехотворно высокий, с открытыми деревянными балками. Светильники направлены на картины, висящие на стенах. На кухне сверкает нержавеющая сталь. Полы из твердой древесины с естественным освещением тянутся во всех направлениях, придавая квартире дополнительную художественную атмосферу. Вся мебель Стерлинга либо черная, либо белая, либо их сочетание.

Я прохожу по всей квартире, притворяясь, что меня это не поразило. Но, честно говоря, это искусство, висящее на стенах, действительно делает это место впечатляющим, ну, и черное пианино, идеально расположенное у окон от пола до потолка.

— Ты играешь? — спрашиваю я, проводя кончиком пальца по глянцевой поверхности пианино.

— Нет. — Он прячет руки в карманы, его плечо слегка выгнуто вперед. Я подозрительно смотрю на него.

— Ты лжешь?

— Я купил его ради эстетики, думал, что оно добавит что-то в пространство, — настаивает он.

— Ты прав. Оно действительно что-то добавляет пространству. А искусство? — Я медленно прохожу по периметру комнаты, изучая странные картины. — Тебя также интересует только эстетика? Или ты художник?

Я наклоняю голову, мой взгляд останавливается на импрессионистической картине бородатого бездомного, стоящего у входа в переулок. На его испачканной ладони блестят три пенни и пятак. Он улыбается, показывая один кривой зуб. Я чувствую запах алкоголя и ощущаю, как человек сдается бездомной и отчаянной жизни. Но чем больше я сосредотачиваюсь на картине, тем больше понимаю, что это я проецирую несчастье; мужчина же выглядит довольным, что в некотором смысле является счастьем. Многие ли из нас могут сказать, что они довольны?