— Что ты имеешь в виду… это касается ее?

— Это то, что Колтон сделал вчера, и я не могу ей сказать. Мне нужен совет… совет от того, кому я могу доверять. — Я колеблюсь, но мое любопытство заставляет меня обойти кровать и сесть рядом с ней, одна нога вытянута на матрасе, другая согнута и упирается в пол.

— Хорошо. Я слушаю. — Она зарывается лицом в свои руки.

— Он поцеловал меня, Джон! Он пытался заставить меня сделать больше, но кто-то вошел. — Я замечаю синяк, выглядывающий из-под ее коротких рукавов. Протянув руку, я отодвигаю ткань, чтобы увидеть фиолетовые синяки в виде отпечатков пальцев.

— Он причинил тебе боль?

— Это не имеет значения. Он поклялся, что это больше никогда не повторится.

— И ты ему веришь? — Огрызнулся я. Как будто кто-то щелкнул выключателем, и внезапно во мне вспыхнул гнев. Моя грудь сжалась, пульс участился, и у меня возникло невероятное желание ударить кого-то, кого-то по имени Колтон Бентли.

Непонятно только, почему я хочу ударить его. Это не имеет никакого отношения к Виктории Андерсон, а имеет отношение к моей подруге. Кира никогда не бывает невиновной во всем, что она делает. Я не слеп. Она сама во многом виновата в том, что с ней происходит. Но ни одна девушка не заслуживает этого. Достаточно одной секунды в ее доме, чтобы понять, что у нее был не самый лучший пример. Для нее совершенно естественно, что парень ведет себя подобным образом. Для него она — легкая мишень, потому что ее ожидания и так занижены.

— Хочешь совет? — Рычу я на нее. — Иди в полицию. Я пойду с тобой.

— Что? НЕТ! — Визжит она в панике. Я вижу, что она не собирается уступать. Ее мысли направлены на защиту этого засранца.

— Хорошо, тогда ты должна хотя бы сказать Тори. Она заслуживает того, чтобы знать.

— Нет! Нет! Нет! Боже, не заставляй меня жалеть о том, что я тебе рассказала! — Она вцепилась в один из моих бицепсов, ее наманикюренные ногти впились в плоть. — Она не может узнать! Никто не может! Обещай мне, что никому не расскажешь, поклянись, Джон! — Я вытираю лицо руками.

— Кира, ты должна сказать своей кузине, что ее парень — подонок.

— Он никогда не признается в том, что произошло. Никто бы мне не поверил, и тогда я потеряла бы свою лучшую подругу… единственную подругу. — Она схватила одну из подушек и прижала ее к груди.

— Тори поверит тебе. Дай ей шанс.

— Нет. Даже если она скажет, что верит мне… в глубине души она всегда будет сомневаться. — Она смеется. — Черт, я бы тоже сомневалась.

От ярости я вскакиваю с кровати, мои руки сжаты по бокам, челюсть стиснута.

— Черт, Кира. То, о чем ты просишь… это невозможно. — Я прохаживаюсь возле кровати, то и дело останавливаясь, чтобы изучить ее залитое слезами лицо. Теперь я действительно хочу ударить его.

— Куда ты идешь! — Зовет она, отбрасывая подушку в сторону и подползая к краю матраса, садясь с поджатыми под себя ногами. Ее шея покрыта пятнами от расстройства. Ее завитые ресницы мокрые.

— Рассказать твоей маме. Может быть, она сможет образумить тебя.

— Нет. Пожалуйста, не надо. Он пытался, но не смог… Это большая разница, Джон. Он уже боится, что я кому-то расскажу. Этого больше никогда не повторится.

— Он должен бояться.

— И он боится. — Она слезает с кровати и встает передо мной, моргая, как робкий олененок. — Пожалуйста, успокойся и послушай. Не хочу, чтобы кто-то знал. Я хочу забыть, что это вообще произошло.

— Ты многого просишь, если просишь меня забыть, — выдохнул я, обнимая ее. Она дрожит, слабая. Я кладу маленький поцелуй на ее макушку, когда она кладет голову мне на грудь.

— Поскольку ничего не произошло. Это мое слово против его. Обещай мне, что оно не пойдет дальше этой комнаты. Обещай мне, пожалуйста, не заставляй меня жалеть о том, что я тебе рассказала.

— Тори должна знать, с каким парнем встречается.

— Нет. — Слезы Киры намочили рубашку, и я притянул ее ближе, крепко обняв. Она откидывает голову назад и смотрит на меня.

— Это еще не все. — Мое тело напрягается. Вот дерьмо. Не думаю, что я готов услышать больше.

— Мы с Колтоном ссорились из-за этого, и тут подошла Тори. Позже она спросила меня об этом. Я сказала ей, что Колтон продал мне какие-то таблетки, и мы поссорились из-за того, что я должна ему деньги.

— Подожди, — говорю я, меня тошнит. — Ты покупала наркотики у Колтона?

— Нет, конечно, нет. Он не продает. — Нет. Он только ходит и избивает девушек.

— Значит, ты решила, что для нее будет лучше думать, что он продает наркотики, чем знать, что ее парень пытался… черт, я даже не могу этого сказать.

— Ну, да. Они встречаются уже год. Она без ума от него! Это бы опустошило ее, если бы она узнала.

— Может, он ей не так сильно нравится, как ты думаешь.

— Неважно. Я знаю Тори. А ты нет. — Она вытирает слезу со щеки. — В любом случае с тех пор, как это случилось, мне очень хочется чего-нибудь выпить. Я собираюсь стать такой же, как она.

— Ты имеешь в виду, как твоя мама? — Она кивает. — Ни один парень никогда не будет по-настоящему заботиться обо мне.

Наступает тишина, тишина, в которой единственным звуком в комнате является всхлипывание Киры. Что ты делаешь? Что ты скажешь? Эта девушка сломлена, она умоляет, чтобы кто-то не наплевал на нее.

— Мне не все равно, — бормочу я, поглаживая ее светлые волосы.

Незначительный

Тори

— Вот, нашла это под диванной подушкой, — говорит мама, кладя мой телефон на кухонную стойку. Я смотрю на него поверх своего стакана молока. Она продолжает: — На тебя не похоже, чтобы ты теряла свои вещи… Что заставило тебя вести себя так рассеянно в последнее время?

— Ничего. Все в порядке, мама.

— Я надеюсь, что все твои дневные мечты не имеют ничего общего с тем мальчиком. Как его звали, эм… помоги мне?

Опускаю свой стакан на столешницу с большей силой, чем нужно, мои руки поднимаются к бедрам, что является ее отражением, поэтому я опускаю их обратно на бок, сжимая пальцы. Трудно смотреть на розовую пижаму с маленькими мишками на ней, но я стараюсь изо всех сил.

— Джон. Его зовут Джон. — Я беру со стола свой сотовый и нажимаю на выключатель. В комнате становится темно. Лунный свет проникает сквозь жалюзи над кухонной раковиной, освещая дорожку. Она не забыла его имя. Я направляюсь к двери, бормоча себе под нос.

— Что ты сказала? — говорит она сурово, таким тоном, каким родители говорят за пять секунд до того, как посадить тебя под домашний арест.

— Ничего. — Я расправляю плечи, наклоняю подбородок, отказываясь позволить ей залезть мне под кожу.

— Виктория, ты знаешь, как я ненавижу, когда ты отгораживаешься от меня.

— Я сказала… ты просто хочешь дать понять, насколько он незначителен, притворившись, что забыла его имя.

— Разве нет? — Она отвечает тем раздраженным тоном, который я так ненавижу. — Незначительный?

— Мам, не начинай.

Как я и боялась, она следует за мной по коридору, поднимается по лестнице и идет в мою спальню. Она останавливается в дверях, прежде чем войти и нагнуться, собирая всю одежду, разбросанную по полу.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты старалась содержать свою комнату в чистоте, и, пожалуйста, не говори мне, что ты позволяешь этому мальчишке морочить тебе голову, — усмехается она. — Ты что, не слышала его мать? У него не было никакого руководства. — Я хочу задушить ее. Я хочу крикнуть, что это моя территория. Она продолжает: — Конечно, мне его жаль, но не настолько, чтобы отдать ему свою единственную дочь. Тебе лучше остаться с тем, с кем ты сейчас. Теперь Колтон, он — хранитель.

Откинув одеяло, я делаю ей лицо, ну, знаете, лицо, которое кажется мне смешным.

— Виктория Роуз Андерсон, я не прошу, я говорю тебе… Я не хочу повторения прошлого воскресенья. Джона не ждут в этом доме.

— Принято к сведению. — Устроившись поудобнее, я пару раз взбиваю одеяло, переворачиваюсь на бок и жду, когда послышатся удаляющиеся шаги. Мой взгляд устремлен на мобильный телефон, лежащий на тумбочке у кровати. Убедившись, что она ушла, я достаю его. 00:05 ночи. Технически сегодня уже завтра.