— …сработала пожарная сигнализация. Джон направил шланг из раковины на мою плиту.

— Извините. Кое-что случилось после школы, — говорю я маме и Тори, бросая ключи от грузовика на маленький столик у двери и снимая обувь, прежде чем подойти к дивану.

— Все в порядке, — говорит Тори, когда я опускаюсь рядом с ней на диван. Она улыбается моей матери, сидящей в огромном кресле. — Твоя мама рассказывала мне о том, как ты чуть не поджег дом.

— Пожалуйста, прекрати эти постыдные истории. — Мои щеки и верхняя часть ушей горят. Я неловко сдвигаюсь рядом с Тори на диване.

Тори смеется. Она прекрасна, когда смеется. Мама ловит мой взгляд, когда я смотрю на Тори, и я быстро отворачиваюсь.

— Все в порядке, — говорит Тори. — Мне нравится слушать истории твоей мамы. Они проникновенны.

О, она даже не представляет. Мой взгляд падает на мамины колени, и я нахожу там то, что, как я знал, там должно быть. Библия лежит открытой, балансируя на ее ногах. Я тяжело сглатываю, молясь, чтобы она не читала проповедь.

— Нам, наверное, стоит начать заполнять анкету, — говорю я, бросая на Тори косой взгляд. Я бросаю ей спасательный круг, но она не тянется за ним.

— Что Вы читаете? — Тори спрашивает мою мать.

Виктория Андерсон даже не представляет, какие ворота она открыла.

— Я читаю книги Хагги. — Тори бросает на мою маму растерянный взгляд. Мама объясняет:

— Это Ветхий Завет. — Она начинает читать прямо из Библии, как я и знал. — Вот что говорит Господь Всемогущий…

— У нас действительно нет времени, — делаю я резкое движение, чтобы встать. — Серьезно. Нам нужно приступить к домашнему заданию. — Тори дергает меня за руку, призывая сесть обратно.

— Я думаю, у нас есть время, — говорит она. — Я бы хотела.

— Не говори, что я тебя не предупреждал, — бормочу я себе под нос, закрывая лицо одной из подушек на диване. Тори отдергивает подушку от моего лица, смеясь.

— Я рад, что ты считаешь это смешным, — бормочу я. — Как только она начинает, ее уже не остановить. — Лицо моей матери загорается.

— Я обещаю не отнимать у тебя много времени от учебы.

Она читает: «Вот что говорит Господь Всемогущий: Внимательно обдумай пути твои. Вы посадили много, а собрали мало. Вы едите, но никогда не насыщаетесь. Вы пьете, но никогда не насыщаетесь. Вы одеваетесь, но вам нет тепла. Вы получаете жалованье, но кладете его в кошелек с дырками». (Аггей 5–6)

— Довольно мощно, не так ли? — говорит моя мама, пристально глядя на нас двоих. О, черт, вот оно. Я сдвигаюсь рядом с Тори, чувствуя себя неловко. Моя мама может одним взглядом заставить вас чувствовать себя виноватым. Иногда мне хочется, чтобы она была нормальной, нормальной в том смысле, что не говорила постоянно о Боге. Ее глаза блестят от непролитых слез. Черт, если она начнет плакать…

— Я бы хотела, чтобы кто-нибудь прочитал мне это пару лет назад, когда я еще не обдумала свои поступки, — говорит она нам. — Тогда я не думала, что есть лучший путь. Более легкий путь. И только когда мне показали, что есть другой путь, моя жизнь по-настоящему изменилась. — Вот это да! Мощно. Слава Господу!

— Хорошо. Достаточно. Нам действительно нужно приступить к работе. — Я встаю, поднимая Викторию с дивана. Она закидывает рюкзак на плечо и идет за мной в коридор. Она оглядывается на мою мать:

— Спасибо, что разрешили мне приехать, Шарлотта.

— Тебе всегда здесь рады, милая. Пожалуйста, спроси своих родителей о вечеринке. — Моя мама распушила подушки на диване. — О, и Джон… убедись, что ты оставляешь дверь своей спальни открытой.

— Ты намеренно пытаешься смутить меня? — рычу я в ужасе. Она поднимает указательный и большой пальцы, оставляя между ними небольшое пространство.

— Может быть, только немного.

Лживые ублюдки

Тори

— Ну, вот и все. — Он колеблется у двери спальни.

— Твоя мама очень милая, — говорю я.

— Да. Когда она не проповедует. — Я изучаю его реакцию на мать.

— Она действительно беспокоит тебя, не так ли? Почему? Она не заставила меня чувствовать себя неловко, если ты об этом думаешь.

— Это потому, что ты милая, — отвечает он, улыбаясь, когда проводит меня за дверь в свою комнату. — Не все реагируют на нее так, как ты. У нас есть родственники, которые избегают нас из-за того, какая она.

— Ничего себе. Неужели они не видят, что она просто хочет им помочь? — Он пожимает плечами.

— Думаю, нет. Единственный человек, которому моя мама помогает, это она сама. — Мой взгляд сканирует комнату, ничего необычного: стены белого цвета. Двуспальная кровать с коричневым пледом, наброшенным на валик из подушек, верх пледа смят. Стол и комод завалены стопками книг, папками и монетами, в основном медными, и куча грязной одежды в углу комнаты.

Он засунул большой палец в задний карман джинсов.

— Нам, наверное, пора начинать.

Я пытаюсь сделать какое-то движение, не зная, в каком направлении мне двигаться. Комната маленькая. Вариантов не так много.

— Куда ты хочешь сесть?

Он потирает мышцу, которая проходит вдоль задней части его шеи.

— Я могу принести еще один стул из кухни, и мы могли бы сесть за стол… компьютеры там. Или мы можем сесть на кровать. — Он показывает на открытую дверь. — Моя мама, вероятно, будет приходить проверять нас каждые десять минут, так что можешь не волноваться, что я буду пытаться что-то сделать.

— На кровати будет хорошо, — отвечаю я.

Я снимаю туфли и забираюсь на его кровать, сажусь по-индейски в центре и расстегиваю рюкзак.

— Я думаю, что это задание немного глупое, особенно учитывая, что школа почти закончилась. Если он хотел, чтобы мы познакомились друг с другом… он должен был дать нам задание в начале урока.

— Согласен. — Он долго возится в изножье кровати, ложится подпирая локтем поднятую голову, другой рукой перелистывая свою папку.

Я опускаю взгляд на открытую папку у себя на коленях.

— Так как ты хочешь это сделать? — Он прочищает горло, достает лист бумаги, который дал нам мистер Брукс, и сосредотачивает все свое внимание на нем, его брови насуплены. Я уверена, что он чувствует себя так же неловко, как и я.

— Думаю, мы можем начать с изучения анкеты, — предлагает он.

— Хорошо. — Я спрашиваю, — Как твое полное имя?

— Джон Такер Стивенс. А твое?

— Виктория Роуз Андерсон.

— Виктория Роуз… — Он пробует как звучит, и пишет его на своем листе.

— Это звучит лучше, когда ты это говоришь, — признаю я, убирая пряди волос, упавшие мне на лицо, за ухо. — Следующий вопрос. С кем ты живешь?

— Разве это не очевидно? — отвечает он с ухмылкой. Я показываю на вопросы в анкете. Он показывает мне свои ладони и ухмыляется. — Хорошо. Я живу с мамой.

— А как насчет твоего отца? — вырывается у меня. Меня окатывает волна жара, когда я вспоминаю слова матери Джона в ресторане о том, что его отец ушел после его рождения. — Мне жаль.

— Все в порядке. — Он пожимает плечами. — У меня было много времени, чтобы привыкнуть к этому.

Ручка в моей руке замирает, мои глаза встречаются с его глазами.

— А что насчет тебя? — спрашивает он.

— Я живу с матерью и отцом, конечно.

— Есть братья или сестры?

— Нет. Я единственный ребенок. — Уголок его рта приподнимается. — Я мог предположить. — Я подталкиваю его ногой.

— Эй, осторожнее. А что насчет тебя? Есть братья и сестры?

— А ты их видишь? — Он начинает постукивать концом ручки по своей папке, его глубокие карие глаза сосредоточены на мне. — Ты сказала, что думала о своей бабушке на днях в классе. Она мама твоей мамы или папина мама?

— Моей мамы.

— Она живет с вами? Она такая же вздорная, как твоя мама?

— Нет. Она умерла, когда мне было семь лет.

На несколько мгновений становится тихо, а затем его пальцы касаются моей руки, оставляя мурашки.

— Эй, прости. Я не хотел… черт, это была шутка. Я понятия не имел. Я так понимаю, вы с бабушкой были близки?