Джон подталкивает мою ногу своей, возвращая меня в настоящее.

— Моя мама хотела, чтобы я поблагодарил тебя и твоих родителей за вчерашнее, — говорит он. Я поднимаю глаза и вижу, что его руки скрещены на груди. Уголок его рта приподнимается.

— Она хочет пригласить твоих родителей на праздник. Скоро, она сказала.

— Ты дразнишься, да?

— Нет. Моя мама очень серьезна.

Резиновые подошвы скрипят по полу, когда очередь движется вперед. Я иду за парнем впереди меня, он — за девушкой, которая идет за мистером Бруксом. Мы идем по длинному коридору до конца и за угол. Тяжелая металлическая дверь со скрипом открывается на лестницу, по которой обычно поднимаются на крышу ремонтники и случайные проказники с водяными шариками.

В тесном помещении пахнет грязными носками и затхлым потом. Шесть ступенек ведут на небольшую площадку, поворот, и еще шесть ступенек ведут в противоположном направлении на следующую площадку, и так далее: бетон и ярко-желтые проступи на ступенях, бордовые перила. В больнице лестницы такого же типа ведут на каждый этаж автомобильной площадки. Освещение всегда плохое.

Мистер Брукс резко останавливается на одном пролете вверх и поворачивается, подзывая пару парней, игриво пихающих друг друга в глубине очереди. Не получив ответа, он свистит пальцами.

— Я ожидаю, что вы все будете вести себя наилучшим образом. — Он смотрит поверх своих очков, а затем сдвигает их выше на переносицу. — Никаких дурачеств! Это не перемена.

Все передо мной без колебаний хватаются за металлические перила и поднимаются вслед за ним. Я делаю глубокий вдох, делаю один шаг, два шага, три, четыре… Я замираю.

— Тори, ты в порядке? — спрашивает Джон, врезаясь в мою спину, подталкиваемый волной парней, все еще движущихся за ним. Он хватается за перила, чтобы не придавить меня своим весом. Его пальцы теплые рядом с моими. Он повторяет вопрос, его рот рядом с моим ухом: — Ты в порядке? Ты выглядишь бледной.

— Да. Дай мне секунду. — Дыши. Это всего лишь крыша.

Я крепко держусь за поручень и делаю неохотный шаг вверх, потом еще один, и еще, и все это время мое сердце набирает скорость. Я вижу разбившуюся птичку в гнезде: сломанную и безжизненную, и вижу расстояние до земли. Это было недолгое падение, но для меня оно было вечным. Боль от этого падения была очень реальной. То, что никогда не забывается. Я сойду с ума, прежде чем доберусь до конца. Это происходит. Непреодолимая потребность бежать. Во рту металлический привкус. Моя грудь и лоб покрываются испариной; бисеринки пота стекают по коже, соленые, щиплют глаза. Мы проходим через металлическую дверь на крышу. Я в двух секундах от того, чтобы меня вырвало. Чувствую, как тошнота поднимается в горле, угрожая дать мне что-то еще, за что мне будет стыдно. Кому хочется блевать перед всем классом? Если я сделаю это сейчас, все разбегутся и будут морщить носы, глядя на странную девочку, выплевывающую свою пиццу с обеда.

Ветерок, несущий запах свежескошенной травы, ударяет мне в лицо. Я делаю пару неохотных шагов на крышу. Воздух внезапно становится тяжелым от запаха техники. Я поворачиваюсь лицом к груди Джона.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? Ты собираешься потерять сознание? — Джон прижимает меня к себе, мое тело напрягается в его объятиях. Он отодвигает меня на несколько футов от остальных.

— Я не могу этого сделать! Мне нужно вернуться вниз! — Я начинаю умолять, практически таща его за руку к двери. Джон смотрит мне в лицо, его руки крепче сжимают меня.

— Черт, Тори, ты дрожишь. Ты боишься высоты? — Шепчет он.

— Немного. — Я избегаю смотреть по сторонам, хотя вижу зеленое и голубое: верхушки высоких сосен и небо, которое кажется ближе с его пухлыми, белыми удушливыми облаками.

— Более чем немного. Почему ты не сказала мистеру Бруксу… или мне?

— Я думала, что справлюсь с этим. — Только два человека, кроме моих родителей, знают о моем страхе высоты. Кира и Колтон. Колтон отреагировал на это знание тем, что сначала рассмеялся, а потом заставил меня оказаться в любой неловкой ситуации, которую только можно себе представить.

— Что тебе нужно, так это посмотреть в лицо своим страхам, — сказал Колтон.

Чтобы доказать это, он поднял меня на старый шаткий железнодорожный мост и не переставал тащить меня к середине, пока я не начала бить его кулаком, устремив взгляд на длинный обрыв подо мной.

Однажды Кира обратила внимание на странность моего увлечения птицами и боязнь высоты. Она спросила, возможно ли, что я завидую тому, что для них так естественно. Ее замечание поставило меня в тупик.

— Пожалуйста, не пытайся подтолкнуть меня к краю, — говорю я Джону.

— Расслабься. Я не собираюсь заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. — Вместо этого он отодвигает меня в тень, пока мои плечи не упираются в шершавую кирпичную стену, на безопасном расстоянии от края. Его длинные пальцы обхватывают мои руки, его лицо находится в нескольких сантиметрах от моего. Его зрачки поглощают синеву его глаз.

В нескольких футах от меня мистер Брукс переходит к обсуждению того, что слова подобны краскам, и с их помощью мы можем нарисовать запоминающуюся картину для наших читателей. А как художники, мы можем манипулировать эмоциями и чувствами в том настроении, которые создаем в своей работе. Он окидывает взглядом ухоженную территорию вокруг школы, наблюдая за тем, как люди общаются внизу, и предлагает нам сделать то же самое. Кондиционеры на крыше грохочут, выдувая горячий воздух, заглушая все, что говорит мистер Брукс.

Не то чтобы меня это волновало.

Невозможно заботиться о писательстве, искусстве или о чем-либо еще, когда я чувствую себя так.

Мои руки напряжены, слегка вытянуты по бокам, ладони приклеены к кирпичной стене, как будто мои руки способны подвесить меня в воздухе, если пол рухнет. Проблема в том, что я не Человек-паук.

— Это неловко, — признаю я.

— Тори, многие люди боятся высоты, — отвечает Джон. — В этом нет ничего страшного.

— Может быть, но от этого не менее неловко. — Из моего горла вырывается странный звук. Джон изучает меня на мгновение.

— Оставайся здесь, — говорит он мне, подходя к мистеру Бруксу.

— Как будто я собираюсь куда-то идти, — бормочу я, все еще приклеенная к стене.

На лице Джона появляется улыбка, когда он возвращается ко мне. Он просовывает сильную руку в мою и тянет меня к входной двери.

— Что ты сказал мистеру Бруксу? — Я сжимаю его руку. Мой шлепанец застревает на предыдущей ступеньке, и я чуть не спотыкаюсь — явный признак того, что мне суждено сломать что-то еще.

Джон делает паузу, давая мне время, чтобы засунуть пальцы ног обратно в шлепанцы. Резина хлопает, звук усиливается акустикой на высокой лестничной площадке. Напомните мне никогда больше не носить шлепанцы.

— Я сказал ему, что подвернул лодыжку по пути наверх. Он сказал, чтобы кто-нибудь помог мне дойти до медпункта.

— И я твой кто-то? — Я не могу удержаться от улыбки. Это мило. Он милый.

— Ты определенно мой кто-то. — Он останавливается на нижней ступеньке и поворачивается ко мне лицом. Я резко останавливаюсь, его рука все еще в моей, рядом со мной. Он так близко, что я чувствую биение его сердца на своей груди. Даже не осознавая, что делаю, я вдыхаю его. Он пахнет как парень, который только что пробежал по беговой дорожке.

— Теперь лучше? — спрашивает он. — Ты пережила?

— Да. Пережила. Спасибо. — Моя хватка ослабевает на его руке. Я чувствую себя глупо из-за того, что потеряла ее там, наверху. Джон смотрит вниз, на место, где наши пальцы сплелись. Его брови сходятся.

— Я никому не скажу, что ты боишься высоты.

— Знаю. Кира сказала, что ты умеешь хранить секреты, — отвечаю я.

Джон заслуживает доверия, именно такой парень. Вот почему Кира доверяет ему свои худшие секреты. Вот почему доверяю ему я.

Я смотрю на него сверху. Он на целую голову выше меня. Мой взгляд падает на его губы. Нижняя губа полнее верхней. Я вспоминаю эти губы и ощущение их прикосновения к моим. В этот момент мне хочется, чтобы он поцеловал меня, поцеловал снова, как на вечеринке, до того, как нас прервали. Вместо этого он прочищает горло и делает шаг назад, отпуская мою руку.