— Дай сюда! — протягивает руку в попытке схватить бутылку, которой я размахиваю, как бантиком перед носом коротколапого котенка. — Петь…

— Сколько?

— Что?

— Какова твоя норма, Тонечка? — разливаю вино по бокалам.

— Не волнуйся, — внимательно следит за тем, что я делаю. — Все под контролем и соответствующее настроение.

— Еще чего! За тебя пусть другие волнуются. Тебе домой, кстати, не пора? — проскользнув стеклянным круглым основанием по столешнице, предлагаю почти запойной даме напиток гарантированного веселья.

— Сегодня я немного задержусь.

— Это ты меня пугаешь?

— Я предупреждаю, что этот вечер мы проведем вдвоем, — едва ли не учительским тоном возвещает. — Тебе не стоит волноваться. С непристойными предложениями приставать к тебе не буду — ты не в моем вкусе, Велихов, пока просто рядом полежу — это можно, если ты не будешь свои руки распускать…

— Не дождешься, стерва! — рычу, перебивая этот бред.

— Затем обсудим сложившееся положение, немного помечтаем о будущем, а потом заснем.

Ей-богу, звучит до жути многообещающе и весьма двусмысленно. Мне чудится или она как будто бы вот так, в открытую, напрашивается на ночь? Поэтому на всякий случай уточняю, правильно ли я расслышал последнее из предложенного ею:

— Заснем? Вдвоем? С тобой?

— Угу.

Тогда мне кое-что еще хотелось бы добавить:

«А на какой из двух половин моей кровати эта дама предпочтет после разговоров о мечтах заснуть?».

— У тебя отличная квартира, Велихов. Безусловно, здесь нужно многое исправить, переделать и даже модернизировать, но общая планировка подходит, к тому же…

— Тут хрен тебе определенно! А ты, любезная Смирнова, с провокационными желаниями тупо обойдешься! — грубо перебиваю ее. — Все обсудим позже. У меня есть варианты, которые могли бы заинтересовать тебя. Озвучу, а ты подумаешь. Угу?

— Я возьму? — пальцами зажимает тонкий стебель бокала. — Какие варианты?

— Относительно квартиры. Мы не будем жить здесь, потому что…

— Спасибо за вино, — благодарит елейным, слегка заискивающими тоном.

— На здоровье, милая, — подкатываю глаза и про себя наглую на чем свет стоит кляну.

Все бы ничего, да и проклятия щадящие, но только гребаное «милая» не вяжется с общим смыслом нехорошего настоящего. Это еще что такое? Слыхали выражение: «С кем поведешься, от того и наберешься»? По-видимому, Гриша сделал стойкий вклад в мой речевой аппарат. «Милая», «Черепашка», «Наточка» и «Ната» — так мой отец зовет маму и глупо скалится при этом, когда она к нему подходит, улыбаясь, хихикая и кокетливо ломаясь, отзываясь на ласковые имена. Там все ясно — он ее приманивает, чтобы получить свое. Цепочка отношений приблизительно такая: «Милая — родная — постоянная — любимая». Работает система бати без отказов, сбоев и осечек. Они почти тридцатник с этой черепашкой вместе — все понятно и законно, а я к чему сказал?

«Просто к слову пришлось. Не переживай!» — сам себя пытаюсь успокоить.

— За тесное сотрудничество? — Смирнова вворачивает стандартный, но любезный и даже чем-то подкупающий тост.

Убрать бы вопросительную интонацию. Или это был вопрос? Видимо, она все еще сомневается в серьезности моих намерений. Тогда я, пожалуй, поспешу ее разочаровать, ответив, что:

— Предпочитаю здесь другой эпитет.

— Какой же? — одними губами прикасается к ободку своего бокала, аккуратно наклонив его, делает один неуверенный глоток, затем довольно странно кривится, словно кислой бормотухи отлакала, и наконец ставит свою почти нетронутую порцию обратно на рабочий стол. — Фу, гадость. Мне не нравится…

— Но водки нет, малыш, а спирт я не держу, да и ты не та дама, которой я осмелился бы такое предложить, — посмеиваюсь и ловлю нехороший взгляд разноцветных глаз. — Зато есть коньяк!

— У тебя проблемы с этим? — шипит, разглядывая исподлобья. — Уже минут пятнадцать ты никак не слезешь с алкогольной темы. Недалекие вопросы задаешь. Я не пью, Велихов, если ты этого еще не понял. Не вижу смысла в этом и потом, дебильное недолгое веселье, как правило, заканчивается нездоровьем и казусными ситуациями, из которых…

— Ну-ну? — подмигиваю ей, стимулируя продолжение об интересных ситуациях, в которые она, похоже, попадала, когда с горячительным перебирала. Уж больно Тоня гладко стелет. Уверен, что на ее таких старательно вспушенных перинах очень жестко спать.

— Дурак! — выплевывает мое уже почти родное имя и возвращается к своей стряпне.

— Я же пошутил, — надуваю губы и бормочу, посмеиваясь. — Тузик, ты чего?

— Очень плоский юмор, Петя. В чужой стране ты растерял все хорошее, чем обладал, зато приобрел дурной сарказм и грубость. Я ценю иронию и живу за счет самоиронии, но детские шуточки с каким-то тайным смыслом, понятным только тебе, как их автору, сидят вот тут, — ребром ладони указывает конкретное расположение моего кривого, по ее мнению, юмора. — Заканчивай меня подкалывать. А вино твое не очень — повторюсь еще раз. Я не авторитет, конечно, однако по личным ощущениям — слишком кислое, но для глинтвейна вполне сойдет.

— Проехали. Итак, как ты смотришь на то, чтобы тесное сотрудничество перекрестить во взаимовыгодное? — внимательно слежу за всем, что она делает. — Ну как? Смирно-о-о-о-ва?

Она молчит, лишь монотонно вращает ложкой в вареве, которое бурлит.

— А?

— Привет! — возвращаю задумчивую с небес на землю. — Выгодно и взаимно! Что скажешь, мой деловой партнер?

— Мы не партнеры, Петруччио. Ты так называемый продавец на подхвате, учитель на замену, мальчик выходного дня…

— Который показал успехи в обучении?

— Да.

Совсем не слышу вызова и энтузиазма в ее голосе. Скорее, наоборот. Смирнова прячется, скрывается или вынашивает новый план? Не оставляет чувство, что все неспроста и в этом что-то есть. Слишком быстро Тоник сдала назад и признала свое поражение и мою почти исключительную победу. Перебираю варианты и выдаю их на-гора, да только стерва не ведется, зато обиженную корчит на «ура».

— Взаимовыгодное? Поддерживаю в такой формулировке, — Смирнова вдруг быстро пожимает плечами, но еще внимательнее сосредотачивается на том, что готовит в небольшой кастрюле на огне. — Время покажет.

Она помешивает то, что тушится в посуде, а я внимательно, абсолютно не скрываясь, рассматриваю ее. Тонька гарцует жеребенком, переступая с ноги на ногу, словно пританцовывает, копируя лошадиную рысь, а закусив нижнюю губу и уложив правую ладонь себе на грудь, наклоняется над нашим ужином.

— А почему шоколад, Ния? — внезапно задаю вопрос.

— Вкусно, — она спокойно набирает ложкой юшку, кипящую под ее носом, и подносит к своему рту. — М-м-м, готово! Можно выключать.

— Что?

— Это, Петя! — указывает пальцем на плиту и хихикает.

— Ты не ответила на мой вопрос. Секрет или что-то изображаешь? Не так спросил?

— Я так понимаю, есть уже не хочешь?

— Хочу, — желание подтверждаю утвердительным мотанием головой.

— Замечательно. Где у тебя тарелки? Что можно взять?

— На твой вкус, — киваю в сторону шкафа, в котором я храню посуду.

— Богатый выбор? Прячешь награбленное или там твое приданое?

— Обыкновенный. Ты берешь или языком молотишь, горе-детектив?

Привстав на цыпочки, Ния подтягивается к нужной полке.

— Господи! — всплескивает руками. — Как много! Велихов, да ты…

— Так почему он? — не слушаю ее возгласы то ли удивления, то ли радости, то ли показушничества, широко расставив руки и уперевшись ладонями в край стола, смотрю на то, над чем она колдовала минуту назад и что нам предстоит отведать в качестве праздничного стола по торжественному случаю начала нового производственного витка. Все выгодно и по обоюдному согласию. — М?

— Кто он?

Запутывает меня и прямо на вопрос не отвечает.

— Я про шоколад и твой магазин.

— Так вышло. Все просто, а я люблю сладкое.

— Верится с трудом.

— А я не собираюсь убеждать кого-то, бить копытом и рыть носом землю. Ты спросил «почему», я выкатила объяснение. Если что-то не устраивает, выстраивай логические цепочки, проводи самостоятельные расследования, настаивай на экспериментах, попробуй опротестовать. И потом, — Тоня снимает несколько тарелок с полки и ставит их на стол, — мне нравится готовить. И я, действительно, обожаю сладости.