«Воздержание, ребята, слишком тяжело нести. Тем более таким, как я, которые не привыкли к тому, чтобы в чем-то клевом ограничивать себя. Я молод, а значит, в этом деле чересчур активен, а в своем либидо, держащим нос по ветру сексуального раздора, определенно постоянен, а в сексе с женщиной и совместной вечерне-утренней постели стабилен… Но… Определенно был! А здесь — увы…».

— Твою мать! — подпрыгиваю, рывком сдираю с головы и скидываю на пол свой шлем.

— Чего ты? — запыхавшись, но определенно радостно и даже с нескрываемым задором в своем голосе спрашивает меня очевидно ведущая по очкам противоположная сторона.

— Ничего! — рычу. Откинув сброшенную защиту ногой куда-то в угол и повернувшись к Мантурову спиной, чешу на свою половину, на определенном расстоянии удаленную от центра дорожки для фехтования.

— Петь?

— Отвали, — шиплю.

Мне требуется просто время, но непродолжительное и довольно быстрое — минут пять или шесть, возможно, полных десять. Я хотел бы отдохнуть, сделать живительный глоток воды, размять шею, сосредоточиться на том, что делаю именно сейчас, и только после этого продолжить выяснение с ним отношений на колющих приспособлениях эпохи французских мушкетеров или каких-нибудь испанских кабальерос.

— Плохо себя чувствуешь? — спрашивает, прикасаясь своей разгоряченной — я чувствую повышенную температуру противника даже через ткань фехтовальной куртки — ладонью к моему плечу.

— Егор! — угрожаю голосом и вздрагиваю всем сильно наэлектризованным грядущим поражением телом.

— В чем дело? — он резко разворачивает меня, грубо обездвиживает, обхватив двумя руками за плечи. — Заканчивай вилять. Говори уже!

— Я типа недоспал, — кривляюсь и на ходу придумываю очень детские отмазки. — Потом недожрал — проволынил завтрак, потому что проспал и на без конца трезвонящий будильник тупо наплевал, а на обед курил, тянул одну за другой сигаретки и слишком громко шмыгал носом, утирая накатившую слезу, зло завидуя своему лучшему другу, который носился по, и без того, сильно взбудораженному офису с визжащим криком:

«Я, бля, выиграл дело, а, сука, Велихов с приставкой младший, что на нашем сленге означает „пока еще не лучший, скорее захудалый и, похоже, что неперспективный или поддельный, подобный и ненастоящий“, тупо слил защиту и руки вверх поднял. Хочешь? Хочешь, Петенька, чтобы я пузико тебе рапирой почесал?».

Что еще? Я охренеть как сильно недогулял. Бабы не дают, видимо, прошу нежалостливо или некачественно каждую деру. Еще вопросы? Ах, твою мать, ты хотел рапиру, я саблю возжелал, а в итоге мы остановились на тяжелой шпаге. Все, бл, не то! Ну? Интересует что-нибудь еще?

— Вопросов нет. Но еще два раунда, дофин, — кивает головой назад, почти подтаскивая меня к спортивному барьеру. — Остынь и дух переведи. Между прочим, я не помню, чтобы радостью визжал. Неужели я так глупо выглядел?

— Не то слово, старик, — усмехаюсь.

— Учту на будущее. Не повторится больше. Так, сколько ты хочешь времени на «перевести свой дух»?

— Две минуты, — морщусь, словно болевой приход ловлю. — Я кости разомну и растяну одеревеневшие сухожилия. Идет?

— Идет, — убирает руки и, сделав два шага назад и повернувшись ко мне спиной, отходит на свою половину, чтобы тоже отдохнуть и продумать новую стратегию.

Слежу за ним и определенно, сука, вижу, как сильно этот шалопай своей победе рад.

«Живи, удод! Пока я жутко издыхаю и в агонии хриплю» — шепчу, почти ногами утрамбовывая потревоженную гордость куда-то внутрь себя, подальше от любопытных глаз и липких рук каких-нибудь неблагожелательных тварюг.

Да все бы ничего и сегодняшний мой проигрыш на нелюбимой шпаге по очкам, которые я почти даю, отвешивая их Мантурову безвозмездно, откровенно говоря, меня совсем не беспокоит. Сейчас приоритетная сетка в жизни резко изменилась и, по-моему, слегка шоколадно-розоватый цвет приобрела. А сам я семимильными шагами двигаюсь к своей почти безукоризненной победе в наспех выдуманном споре с Тонечкой Смирновой, а значит, к вынужденному соседству с мелкой бестией, которой нужен личный угол с одной лишь целью, чтобы убраться от родителей, освободиться от слишком бдительной опеки и перейти на собственные хлеба, и, вероятно, как-то изощренно подразнить меня. Странная многоходовочка, а Тоник могла бы проще и солиднее обыграть своего «непримиримого» врага, но нет же, ей почему-то нужен долбаный сосед в моем лице. Но я тут же предусмотрительно прояснил странным образом складывающуюся, по-моему, не в мою пользу обстановку.

И как оказалось, что очень ожидаемо и абсолютно не таинственно — Смирнова в финансовом благополучии немного стеснена. Ей нужен тот, с кем она могла бы разделить жилищные условия и оплачивать неполную стоимость за съем квартиры и быть, как говорится, под надежной охраной. Такое возможно только с состоятельным соседом независимо от пола — исключительно по ее словам. То ли лесть, то ли заигрыш, то ли реальный комплимент и преклонение, то ли она в подруги набивается? Откровенно говоря, вообще не интересует, о чём и чем думала Антония в тот момент, когда выкатывала условия на пари. Но потом кое-что еще она ввернула, чем, откровенно говоря, нехило оскорбила и унизила меня, как полноценного, пускай вынужденно находящегося в половой завязке, чувака.

Прищурив один глаз и закусив свою нижнюю губу, бедром уткнувшись в створку кухонного стола и перекрестив руки в районе своего живота, Тузик пренеприятную, как для среднестатистического мужика, речь произнесла:

«Да что такого, в конце концов. Подумаешь, ты же Петя…».

Так, видимо, я и выпал из команды полноценных игроков, способных бабу под себя подмять, когда того потребует природа. «Подумаешь, ты же Петя» — мой новый позывной и гребаный девиз Смирновой. Хуже некуда и чересчур обидно. Но победа на сейчас важнее, чем оскорбительные, в каком-то долбаном аффекте выданные слова, поэтому девчачий, почти детский, чес и откровенную херню я запросто перетерплю. И, между прочим, моя заснувшая, надеюсь, что временно, непродолжительно и пока, мужская сила все равно такие шалости не позволяет. Я вынужденно холостую лямочку тяну, а так, возможно, сэкономлю бабки и бешеную стерву постерегу, подержу малую рядом и заставлю под свою дуду плясать. Не поворачивается язык сказать:

«Приятное с полезным огребу»,

хотя, как говорится,

«Как знать? Возможно, здесь собака и порылась, когда искала второпях зарытый костный клад».

Но, твою мать, все же это удивительный, почти полный на все сто восемьдесят градусов поворот, на скорости и без страховочного троса. Или мне так кажется — временами, но все чаще, или стерва действительно поддается, чтобы получить свою «награду» — ее ведь выгода огромна и слишком очевидна даже для меня, а впрочем — все равно; или я, действительно, в шоколадном деле не то чтобы не плох, а очаровательно хорош, небезнадежен, а в своем росте и успехе несколько стабилен. Могу ответить тем же предложением:

«Дурное дело, господа, не хитрое! Подумаешь, какой-то шоколад… Сварганил по рецепту, разлил по формочкам, затем представил, отоварил скучающих, иногда зевающих, по большей части, праздных посетителей и получил в конце месяца зарплату и свой процент с продаж».

«Я Кира, а я Ангелина, Камилла — приятно познакомиться, я Зоечка, но не зайка — не опошляйте мое имя, я Мирра. Прошу обратить внимание на двойную „р“…» — перешептывались девчонки, поглядывая на меня и перекидывая фартучные петли себе на шеи. — «Хорошенький какой… Как думаете, он женат или свободен? А Вы ведь заходили к нам неоднократно, я Вас узнала. Вы тот самый…» — на последней фразе я прислонил свой указательный палец к носу, а глазами выдал немую просьбу «помолчать». И дамочки, естественно, засохли, а дальше, не издавая звуков, молча и шаловливо строили мне глазки, безмолвно приглашая на свиданки, на которых с этим изматывающим лечением у меня ни сил, ни особого желания нет.

Что хочу сказать? Ну-у-у-у… Чрезвычайно небольшая клиентура у «мадам» Смирновой. Видимо, желающих влезть двумя руками в какао с маслом не так уж много. Зато как цену она лихо набивала и даже указала любимое в народе слово даром, стало быть «Бесплатно». И это мелюзге совсем не помогло. Любителей пожрать, купить, потратить деньги оказалось больше, чем тех, кто на этом деле хотел бы заработать и хоть как-то зарекомендовать себя. Нас всего лишь шестеро… А шестой, между прочим, я!