Всхлипываю, коряво поднимаюсь с пола, и спотыкающейся походкой подхожу к большому зеркалу у противоположной от меня стены.

Маленькая, словно пятнадцатилетняя девчушка, с некрупной танцевальной грудью, с рельефными накачанными каждодневными хореографическими упражнениями ягодицами и мелкими ладонями. По-моему, однозначно ясно! В таких ручонках мир ребенку не удержать. Вот все и высыпается, просачивается, уходит в землю, как песок сквозь пальцы. Расправляю плечи, отведя назад лопатки, тут же морщусь от мышечного натяжения, еще сильнее приклеиваю к спине и без того плоский слишком твердый, напрессованный зарядками и скручиваниями живот, и шумно выдохнув через нос, в который раз за целый день изображаю на лице ярчайшую улыбку. Как там на кольце у Соломона была выгравировано:

«Не плачь, не плачь, „Смирнова Даша“. Все очень скоротечно! То, что есть, в скором времени станет тем, что было. А то, что мучает сейчас, через день, а может два, окончательно пройдет… Все проходит, скрывается за поворотом, не стоит удерживать неудержимое и в сотый, а то и в тысячный, десятитысячный раз, обманывать себя. Все, что должно было случиться, уже с тобой случилось. Хуже, по всей видимости, не будет. А если вдруг что-то более отвратное, чем было, произойдет, то и оно в скором времени пройдет…».

…Вожусь сегодня очень долго. Снимаю правую штанину, а с другой, по-прежнему натянутой на другую конечность, так по комнате, ковыляя, и хожу. Плюхаюсь на диван, завариваю чай, сербаю голую слегка подкрашенную воду, рассматриваю транспортный поток, снующий за окном. Час, два, а может больше, я только переодеваюсь, копаюсь в шмотках, громко охаю, тяжело вздыхаю и замученно стону. Потом рассматриваю слегка опухшее лицо. Потекший макияж снимаю ватным диском, кривляясь отражению, заново наношу тон и яркие румяна, играясь с кистью, пудрю носик, затем несколько раз расчесываю брови и развожу по натурально-длинным ресницам темно-коричневую тушь. Напоследок трогаю стеклянным блеском надутые от бесконечных слез губы, и за спину закинув свою большую, но все же дамскую, сумку, выплевываюсь в коридор.

— Наконец-то. Ты уже все?

И сразу утыкаюсь носом в грудь мужчине. Видимо, Славик по-русски плохо понимает. Настойчивый, хоть и дурной, козел!

— Безусловно. Я могу пройти? Ты не возражаешь, Слава? — дергаюсь из стороны в сторону, в отчаянных попытках обойти его. — Ты не мог бы… Да что это такое?

— Составишь мне компанию? — кажется, в мое темя, обдувая горячим воздухом, спокойно говорит.

— Что-что? — прищурившись, прислушиваюсь к его голосу.

— Посидим где-нибудь? — еще раз повторяет то, что, на самом деле, я и с первого раза прекрасно услышала и поняла.

— Нет, — головой мотаю. — Уже поздно. Мне домой пора.

— Я ведь провожу, — заискивающе предлагает.

— Не нуждаюсь! — задираю, наконец-то, свою голову, и беглым взглядом рассматриваю его нос, губы, брови, щеки, слегка заросшие скулы и… глаза. — В сторону! — рычу свое желание. — Какого, блин, черта?

— Даш, — отходит, но не далеко, — мне кажется, общение тебе сейчас не помешает.

То есть в собеседники он предлагает мне именно себя?

— Мне необходимо общение? — прищуриваюсь. — Уверен? Не ошибаешься?

— Или мне, — усмехается. — Какая разница? Посидим, поговорим, я угощаю.

— А дальше что? — мгновенно набираю скорость и к выходу лечу.

— Ничего! — где-то рядом с моим ухом произносит. — Чашка чая или кофе, пирожное, вероятно, торт… Или ты хочешь полноценно есть? Что насчет ужина, например?

— Ты, видимо, работаешь в социальной службе? Оказываешь помощь оступившимся или избитым проституткам, когда их обманутые жены за волосы таскают и от всей души и с полной дурью стегают по щекам, м? — злобно ухмыляюсь.

— Зачем ты о себе так? — шепотом сокрушается. — Какая разница…

— Отвали, Вячеслав. Так понятно? А впрочем, какая разница, проститутка или нет, да? Это хотел сказать?

— Даже и не думал о таком.

Топорно подлизывается, даже очень — мало опыта или он сам по себе деревянный мужичок! Скучно, скучно, нет страсти в его глазах. Ничего не выйдет — ни ужина, ни однозначно завтрака. На это же он своим подкупающими сладким столом впоследствии рассчитывает? Точно так же, как и все они, о тайном предусмотрительно сейчас умалчивает. Да уж… Миром правит капитал, секс и охренительная по своим масштабам похоть! Как бы его еще тактичнее на толстый болт послать?

— Говорю, что могу домой подвезти, например, и все. Уже поздно, — мужчина не унимается, а я прекрасно понимаю, что дальше будет только хуже, таких, как он крайне тяжело отшить, — на улице темно, а ты одна. Не вижу, чтобы кто-нибудь встречал.

— У меня еще работа! — закидываю ремешок сумки на плечо.

— Работа? В такое время? — изумляется, попутно щелкая выключателями света на пути нашего продвижения к входной двери.

— Господи! Как от тебя отделаться? — дергаю плечами. — Не понимаешь, что я в этой встрече не заинтересована?

— Выпей кофе и просто посиди со мной, — толкает дверь, затем придерживает ее и пропускает меня вперед. — Это и встречей трудно назвать. Так, просто, всего лишь один разговор.

И все? То есть, если я с ним выпью кофе, съем, например, безе, закушу все это безобразие шоколадным мороженым, то на этом однозначно будет конец и он прекратит свои попытки утешить девчонку, физически оскорбленную мажорихой с рогами вместо платиновой короны? Я ведь правильно поняла его щедрое предложение?

Вскидываю руку, чтобы посмотреть на время. Он прав и не прав одновременно. Время позднее, но не для нас… Шалав!

— Хорошо, — свое согласие громко выдыхаю.

— Отлично! — улыбается. — Идем…

— Стоп! Стоп! Стоп! — неосмотрительно своей рукой касаюсь его живота. Понимаю, что чересчур поторопилась, к тому же неоднозначно повела себя — как он это все воспримет, если честно? — Ответь, пожалуйста, для начала на один крайне важный для меня вопрос.

— Да? — убрав улыбку с лица, приготовился, по-видимому, внимательно сейчас послушать, о чем я хотела бы спросить.

— Ты женат, охранник Слава? Семья есть? Законная грелка ждет в кровати, а ты утешаешь жалких дам?

— Разведен, — отвечает очень быстро. Похоже, Славику действительно нечего скрывать.

Та-а-а-к! И что? Дурной характер? Обижал морально? Бил жену? Да ты, видать, абьюзер, сторож в танцевальном зале!

— Разведен? — таращу очень изумленный взгляд.

— Очень давно, Даша, — не дожидаясь моего следующего вопроса о сроке его вынужденной свободы, добавляет. — Уже десять лет.

Десять лет в разводе? Сколько же ему?

— А возраст? Не пятьдесят же тебе, в самом деле? — нервно, почти с презрением, искривляю губы.

— Нет, не пятьдесят. Тридцать два, — рукой аккуратно направляет меня куда-то в сторону. — А тебе?

Хм-хм! Чудной нахал! Мы договорились выпить кофе, но не узнавать очень щекотливые подробности, тем более о женском возрасте. Такие каверзные вопросы «девочкам» вообще не задают. Дикарь!

— На сколько выгляжу? Что назовешь, то в качестве моих годков и будем считать? И-и-и-и? — понукаю голосом сделать хоть какой-то выбор.

Я что, сейчас флиртую с этим мужиком?

— На тридцать, — ни капли не стесняясь, отвечает. — Возможно, двадцать пять. Но склоняюсь все же к своему первому варианту. Угадал?

Да чтоб меня! Знал, да? Знал? Кто ему сказал? Вероятно, Игорюша Бусинцев? Он же не умеет держать язык за зубами? Так я его завтра разъясню и научу!

— Ты просто знал? — оглядываюсь по сторонам. — А куда мы идем сейчас?

— Там моя машина, Даша, — кивает головой в неопределенном направлении. — Не волнуйся.

Я-то не волнуюсь! Мне, как говорится, больше нечего терять. Но темно тут как-то, если честно, а я пошастываю танцевальным шагом с мужчиной, который у меня при дневном свете вызывает крайне противоречивые ощущения, по безлюдной, просто-таки пустынной стоянке в поисках, вероятно, его несуществующего отечественного авто. Почему отечественного? А что он еще может приобрести на зарплату сторожа? Уверена, что куплена его «карета» в чрезвычайно долгоиграющий кредит!