Смотрю на неё взглядом, который выражает лишь усталость и полное нежелание больше вести диалог.

— Я отойду перекурить, — бросаю последнюю фразу, на ходу подкуриваю сигарету и тащусь в сторону пляжа, надеясь хоть там выдохнуть и привести мысли в порядок.

Спускаюсь по тропинке, прохожу мимо старой беседки, которая сейчас отреставрирована, мимо маленького пирса, и встаю как вкопанный.

На берегу в полном одиночестве сидит “моя” девочка…

Яна

Прекрасный вечер оказался испорчен. Стычка с Авелиной. Ну, тут мало что нового. Я даже привыкла к её негативу в мою сторону. А вот, встреча и разговор с Глебом снова выбили из-под ног почву. Все чувства словно в центрифугу забросило. Ураган эмоций.

Я запуталась в себе, в нём, во всём, что происходит. Как собака на сене. Люблю, хочу быть рядом с ним каждую секунду и в то же время не хочу, запрещаю себе. Понимаю, что ничего между нами не получится. Ещё и его Катя… Нет, даже думать не хочу.

Возможно, будь я смелее, наглее и безрассуднее, бросилась бы в омут чувств, тем более вижу, что между нами что-то есть. Невидимые нити. Его ведь тоже тянет. Но каждый раз срабатывает стоп-кран, и я не могу. Слишком много пунктов, которые начинаются с “но”.

Остаток вечера брожу словно тень, наблюдаю издали за Мироновым. Он кажется счастливым и успешным. Так, по сути, и есть. А рядом с ним — Катя. И как бы я к ней не относилась, но должна признать, они идеально смотрятся вместе. В паре.

Наблюдаю, как он берёт её за руку, второй рукой ведёт по спине и останавливается на талии. Глаза Кати мерцают словно алмазы. Она в самом деле любит его. Это видно даже невооружённым глазом. Каждое её движение, каждое действие, всё пропитано любовью к Глебу.

Не в силах больше себя мучать, принимаю от официанта бокал вина и почти за раз осушаю его. Горячая кровь тут же устроила забег по венам и приливает к голове.

“Так лучше. Так легче”, — думаю и беру следом второй бокал.

— Яна, ты куда пропала? Я тебя везде обыскался, — Сергей подходит и касается моего предплечья, заглядывает в глаза. — Что-то случилось? Ты какая-то разгоряченная…

— А? Да нет, всё в порядке, Серёж. Давай выпьем вина? — поднимаю свой бокал, намекая, что и ему следует присоединиться ко мне.

— И потанцуем? — смеётся и показушно качает бёдрами.

— Приглашаешь? — кокетливо отвечаю.

— Конечно! Мне кажется, тут каждый мечтает потанцевать с такой красоткой!

— Вау! Какие комплименты смелые!

На какое-то время алкоголь и добродушный Серёжа погружают меня в атмосферу праздника, и я действительно забываюсь, вновь получаю удовольствие и веселюсь. Но только до того момента, пока Катя не выходит на сцену и не начинает поздравлять Глеба Григорьевича с открытием ресторана, а затем… целует его.

Стоит ли говорить, что я почувствовала? Нет, не боль.

Уничтожение.

Последний бокал перевернулся в моё горло, обжигая слизистую.

— Я в уборную, — вяло говорю коллеге и слегка покачиваясь, бреду совсем в другое место. Вглубь леса.

“Чёртовы каблуки! Только ноги на них ломать”. — мысленно чертыхаюсь, скидываю обувь, подхватываю её и шлёпаю по тропинке босиком, немного шатаясь из стороны в сторону.

Через несколько минут оказываюсь на том самом берегу. Нашем месте, с Глебом. Сажусь на песок, подгибаю колени к груди и обхватываю их руками.

— Ты яркий как звезда, но такой же далёкий, — бормочу вслух. Пьяная, что с меня взять, — Хочется прикоснуться, — отрываю руку и тяну её к небу, — Но нас с тобой, Глебка, разделяет целая вселенная, и до меня доносится лишь твой тусклый свет… — рука опускается, склоняю голову, укладываю её на колени, прикрываю глаза и просто сижу, слушая шум реки.

Кажется, я практически задремала, так как совсем не услышала, как Миронов подходит ко мне сзади. Как снимает с себя пиджак и накрывает им мои плечи.

Садится на песок со мной рядом. И первые минуты мы сидим молча. Мне даже не пришлось смотреть на него, ведь чтобы узнать, что это Миронов, мне достаточно его запаха.

— Почему не надела платье, которое я тебе подарил? Не понравилось? — нарушая молчание, спрашивает, глядя куда-то вдаль.

— Очень понравилось. Красивое платье, дорогое…

— Но?

— Но, нет, Миронов.

— Это платье тоже красивое, даже слишком, — касается пальцами приспущенного рукава. — Увидел тебя сегодня и…

— И?

— Заревновал как… — Да, неважно… Хотелось укутать тебя в плед, чтобы никто не пялился. Глупо, да?

— Очень. Учитывая твой статус несвободного мужчины.

Он ухмыляется, но совсем невесело.

— Ян, прости меня.

— М? За что? — Поворачиваю в его сторону голову, Глеб тут же ловит в свои горячие ладони моё лицо и нежно целует. Сначала практически невесомо, слегка касаясь моих губ. Потом чуть пробует меня на вкус и только после этого углубляет контакт. Издаю короткий стон, погибая от его яда и рождаясь вновь от его исцеляющего эфира.

“Люблю”, — бьётся в висках, но я никогда не скажу ему это слово.

— Люблю… — отрываясь от моих губ, тихим хрипловатым голосом делает своё первое признание Глеб. Признание мне. — Я люблю тебя Белова. Люблю…

Яна

Молчим.

Из окружающих нас звуков, лишь шум реки, лёгкий шелест ветра и стрекотание насекомых.

Пять лет я выстраивала внутри себя огромную и толстую стену. После моего возвращения в ней появилась трещина, которая с каждой встречей с Глебом росла. Сейчас же в этой стене зияет огромная пробоина. Невыносимое чувство. Мне хочется завыть, словно дикий зверь. И бежать от него, бежать, бежать, пока ноги просто не откажут, дальше двигаться. И в то же время вжаться, слиться с Мироновым в единый организм и существовать только так. Неразделимо.

— Я поговорю с Катей и закончу эти отношения.

— Понятно. А зачем ты мне это говоришь?

Глеб достаёт из кармана пачку, вытаскивает сигарету и подкуривает её. Делает затяжку, задерживает никотин в лёгких на некоторое время и, прикрыв глаза, медленно выпускает облако дыма, которое тут же рассеивается в воздухе.

— Я знаю, что у тебя с Беловым ничего нет и та девочка не твоя дочь.

К горлу подкатывает ком, я выгибаюсь в струну, снимаю с себя пиджак, передаю его Глебу. Встаю с намерением уйти, но Миронов тут же отбрасывает сигарету, поднимает на меня голову и врезается тем самым хищным взглядом, от которого раньше по спине бежал холодок.

— К чему был весь этот театр? Я бы всё равно узнал.

— Не думаю, что должна оправдываться перед тобой.

Он встаёт, подходит ко мне максимально близко и кладёт руки на плечи. Поднимаю на него взгляд. Выдерживаю. Чувствую, как от его тела исходит жар, дыхание обжигает мне кожу. Выдерживаю.

— Отпусти меня, — цежу, всё так же не отводя взгляда.

— Я люблю тебя. Слышишь? Пиздец, как люблю. И нет, я не отпущу тебя Белова. Вот, даже выбрось из головы эту дурную мысль.

— Смешно, это слышать от тебя. И когда ты понял свои чувства? Пять лет назад или сейчас?

— Прекрати, Ян, не рви мне душу, — замолкает ненадолго. — Не надо, прошу, — говорит с хрипотцой, понизив голос.

— А мою, ты так легко разорвал…

— Прости, — прижимает меня к своей груди, и в голову тут же отдаются рваные удары его сердца. — Я не знаю, как залечить, как заштопать, как починить твою душу. Правда, не знаю. — отрывает от себя, мягко обволакивает руками лицо и смотрит на меня своими бездонно-тёмными, как целая вселенная глазами. — Подскажи мне, — тихо шепчет и касается губами моего лба, оставляет десятки маленьких поцелуев на лице. Собирает губами мои слёзы.

— И я не знаю, — выдавливаю через боль осипшим голосом. — Не знаю, Глеб.

— Есть ли хоть один шанс, что ты меня простишь?

— Я… — ответ застревает в груди, остатки стены окончательно рассыпаются, и я опускаю голову. — Я… — слёзы ещё большим потоком льются из глаз, а в груди тяк тяжело, что кажется, мой организм не выдержит и рухнет. Придавит к песку бетонной плитой.